Повседневный советизм

Каждый советский человек что-то ел и пил, как-то одевался, имел право на отдых и право на труд. В каждом из этих процессов профсоюзы играли не последнюю роль, будь то распределение материальных благ, владение домами отдыха и санаториями или формирование заводской идентичности. А потом собирали по крупицам письменные памятники и воспоминания о работе. Новые книги этого месяца рассказывают именно об этом.

Л.В. ЕНИНА, Н.Б. ГРАМАТЧИКОВА
“Первостроители Уралмаша как перформативный проект. Конструирование заводской идентичности”
Екатеринбург, Москва, “Кабинетный ученый”, 2021

Название и первая строчка аннотации могут быть немного пугающими: “В монографии рассматриваются дискурсивные способы конструирования заводской идентичности…” - но на самом деле весь текст не выдержан в таком тяжеловесном научном стиле. Эта книга о том, как первостроители и рабочие Уральского завода тяжелого машиностроения понимали самих себя как особую общность людей - заводчан Уралмаша. (Хотя в Екатеринбурге есть одноименный район, станция метро и одно время даже действовала ОПГ “Уралмаш”, здесь и далее подразумевается исключительно завод.) Материалом для анализа послужили собственные тексты рабочих - эго-документы: воспоминания о строительстве, которые собирал Музей истории Уралмаша в 1960 - 1980-е годы, то есть уже много позже строительства завода (официальные даты начала и окончания строительства - 15 июля 1928 г. и 15 июля 1933 г.).

В исторической литературе нечасто поднимаются темы повседневности рабочих, тем более локального сообщества. И уж совсем редко источником для работы выступают тексты “простых людей”. На это есть свои причины. Во-первых, люди, не оставившие своего заметного следа в истории - а именно это подразумевается под “простыми людьми”, - гораздо реже создают тематические памятники, осмысляющие какое-то историческое явление. Чаще всего дневники, переписка, воспоминания посвящены более личным событиям. Во-вторых, такие памятники сохраняются гораздо хуже и даже если и занимают свое место на полке в архиве, то это, как правило, семейный архив, дорогу к которому найдет лишь тот, кто знает ее.

Воспоминания старых заводчан, тех, кто работал на Уралмашстрое и позднее перешел работать на построенный завод, сохранились потому, что были специально собраны музеем, который в 1960-е годы находился в стадии становления. Музей был открыт в 1967 году, и заводские профком и партком инициировали сбор воспоминаний. В худших бюрократических традициях того времени в анкете из 10 вопросов только один был посвящен воспоминаниям, хотя формулировка его не слишком располагала к мемуарам. И опять же в традициях бюрократизма время ответа было ограничено. Но ностальгический порыв было не остановить, поэтому воспоминания продолжали приходить и много позже крайнего срока, занимая порой несколько тетрадей. Именно они и стали источником для Лидии Ениной и Натальи Граматчиковой.

Тексты уралмашевцев свободны от профессиональной обработки - композиции, ориентации на потомков. Они пишут как говорят, и поэтому самоцензура там иного рода. В текстах появляются “лишние” эпизоды, которые непременно были бы вычеркнуты профессиональным автором, поскольку нарушали бы целостность избранной концепции. В этом же случае концепция и цель создания текста совпадают. А исторические, риторические и фактические неточности позволяют лучше понять, как и кем видели себя первостроители Уралмаша.

Авторы начинают с интеллектуального контекста эпохи в выбранной ими среде: какими представали новые люди заводов-гигантов в официальной литературе и публицистике, задававшей тон и вектор для осмысления самих себя. Потом переходят к двум центральным фигурам строительства - Александру Банникову и Владимиру Фидлеру. Первый был управляющим Уралмашиностроя, второй - главным инженером. Оба умерли в 1932 году, то есть еще до официальной даты открытия завода. Но Банников в коллективной памяти иной раз предстает как первый директор Уралмаша и всегда исключительно как положительный персонаж. Фидлер же был посмертно обвинен в организации поджога (хотя пожар произошел аж в декабре 1933 года!) и реабилитирован только 1993 году, то есть фактически стерт из официальной истории завода.

И уже после этого авторы переходят к основной части книги - взгляд рабочих на самих себя и влияние, которое на них оказали доминирующая идеология, престиж профессии, места работы и профессионализма как такового. Особое место уделяется личной и коллективной идентичности заводчан, единству и противостоянию между “я” и “мы” и обретению себя между “мы” и “они”.

С ключевыми источниками, теми, которые было целесообразно поместить в книгу, читатель может ознакомиться в приложениях. Всего в тексте есть 20 относительно небольших текстов с сохраненной авторской орфографией и помарками.

Дайан КОЕНКЕР
“SPAсибо партии. Отдых, путешествия и советская мечта”
Санкт-Петербург, Academic Studies Press / “Библиороссика”, 2022

Как пишет о себе сама профессор Коенкер (вы можете встретить и альтернативное написание - Кёнкер), ее работа как исследователя истории России и Советского Союза основана на глубоком интересе и сочувствии к простым людям. До 2018 года она работала в университете штата Иллинойс и четыре года назад перешла в более престижный Университетский колледж Лондона. Вся ее академическая карьера сосредоточена на изучении революции 1917 года и последующем развитии Советского Союза - прежде всего на проблемах повседневности.

Отдых - одна из таких проблем. Оригинальное название книги - Club Red - это отсылка к названию французской турфирмы Club Med (Méditеrranée), которая впервые предложила концепцию отдыха по программе “все включено”. Замена Med на Red - “красный” - призвана вызвать устойчивую ассоциацию с коммунизмом и Советским Союзом в англоговорящих странах. Небуквальный перевод получился не менее емким и ярким.

Книга рассказывает о том, каким был отпуск в Советском Союзе с 1920-х до середины 1980-х годов. Это описание другой стороны отношений между государством и народом. Чаще всего исследователей привлекает драматичная сторона истории: репрессии, страх, насильственное перемещение целых народов или эпохальные стройки и, конечно же, война. Коенкер же обратилась к теме, которая до нее не имела столь подробного освещения в научной литературе. “История туризма и отпуска в СССР - это история о том, какого рода систему и общество коммунисты намеревались построить изначально, каким они представляли и как создавали это общество, и, наконец, как выглядела жизнь людей при социализме”, - пишет автор.

Книга “наглядно показывает, как превращение человека в туриста, осваивающего правила социалистического отпуска, стало одним из путей, ведущих к “хорошей жизни” в ее советском понимании”. Но в то же время для понимания, каким образом советский отдых стал именно таким, каким он стал, очень важен парадокс, которому большое внимание уделил Алексей Юрчак в своей книге “Это было навсегда, пока не кончилось”, и за ним подхватили очень многие историки советского периода истории России. Речь идет о том, что идеология стремилась воспитать мыслящего и критически оценивающего реальность самодостаточного человека, который при этом был бы не просто частью коллектива, но и не считал бы возможным быть вне коллектива. У Юрчака это приводит к феномену “вненаходимости”, который он считает одним из ключевых для понимания социальных причин распада советской идеологии и государства. У Коенкер это приводит к противоречию между тем, как государство использовало отдых в качестве инструмента создания лояльных подданных, и адаптацией людьми этого инструмента для развития собственного благополучия, независимого от государства, для того чтобы жить той жизнью, которую они сами выбрали.

Вылилось это в широчайшее распространение самодеятельного туризма, в споры о том, кто настоящий турист, а кто “матрасник”, и каким должен быть туризм на благо общества и государства.

Не обходилось и без курьезов. Одни при взгляде из XXI века приобретают комический оттенок, как, например, жалоба одного руководителя на однообразное снабжение: “…осетрина, осетрина, осетрина и снова осетрина, и никакой селедки”. Но снабжение, к слову сказать, и правда, не отвечало принципам разнообразия. С другой стороны, как пишет Коенкер, многие отдыхающие и сами были против изменения привычного рациона и предпочитали питаться точно так же, как дома, даже если с медицинской точки зрения это было и не самым правильным решением.

Другие курьезы отражают реалии советской системы распределения благ. В механизм распределения путевок, как и в любой другой, очень скоро проник блат. Так, в один из подмосковных домов отдыха для беременных прибывали женщины, отнюдь не похожие (по мнению руководителя - автора жалобы) на беременных. А одна женщина и вовсе оказалась мужчиной.

Несправедливость распределения видна не только по таким случаям, которые, конечно, отражают реальность скорее как метафора, а по распределению курортов на наиболее и наименее пролетарские. В книге есть ряд таблиц, и, в частности, одна из них показывает, что самые престижные и комфортные курортные зоны - Кисловодск, Молдавия, Сочи, Грузия - были наименее пролетарскими. Номинальная опора (если не сказать субъект) советской власти отдыхала в Красноярске, Ленинграде, Перми, Архангельске и Новосибирске.

Что же до крестьян, то это была самая неотдыхающая часть населения СССР - что в 1920-е годы, что на протяжении всех последующих 60 лет.

Джули ХЕССЛЕР
“Социальная история советской торговли. Торговая политика, розничная торговля и потребление (1917 - 1953 гг.)”
Бостон, Санкт-Петербург, Academic Studies Press / “Библиороссика”, 2022

Автор книги окончила Йельский университет, а диссертацию писала у знаменитой Шейлы Фицпатрик, требовательность которой наилучшим образом сказалась на погружении Джули Хесслер в материал. Количество источников, на которые она ссылается, огромно. И хотя она сетует, что книга получилась тоньше, чем бы ей хотелось, это все равно без малого 500 страниц текста с незначительными на таком фоне вкраплениями таблиц и иллюстраций.

В книге идет речь об истории потребления и торговли сразу после революции и при Сталине. Хесслер делит этот временной отрезок на три этапа, каждый из которых как бы представляет собой один цикл колебаний от кризиса до его преодоления. Это и определило композицию всей книги. Первая часть - это тотальный кризис после Первой мировой войны и революций, кризис Гражданской войны и выход из него с помощью новой экономической политики. Вторая часть - возврат от нэпа, больше похожего на капитализм, на рельсы построения социализма и коммунизма, кризис коллективизации и неурожаев начала 1930-х годов и предвоенный подъем экономики. Третья часть - война и поздний период правления Сталина.

Как это ни удивительно, но социальная сторона советской экономики, особенно до 1953 года, вызывала интерес у своих современников по обе стороны железного занавеса. Но как работы советских историков и экономистов несли на себе отпечаток идеологии, так и работы их коллег из США были не свободны, во-первых, от предвзятости и, во-вторых, от фрагментарности данных. И, конечно, богатый трагедиями сталинизм предлагал поздним исследователям другие, более захватывающие сюжеты. Книга Джули Хесслер (как и книга Дайан Коенкер) призвана восполнить эти пробелы и предложить более нейтральный взгляд на советскую экономику.

В центре книги - непростые отношения власти к частной собственности и предпринимательству. На протяжении всего рассматриваемого периода контроль власти над товарно-денежным оборотом то усиливался, то ослаблялся. И всегда целесообразность того или иного решения была в большей или меньшей мере продиктована не только экономическими нуждами и сухой рациональностью, но также идеологией.

Если читать подряд книги Хесслер и Коенкер, то в глаза бросается то, как власть искала опору и поддержку в классе городского пролетариата, прежде всего рабочих крупных предприятий. (И тут же можно вспомнить фразу из работы Л. Ениной и Н. Граматчиковой о том, что “всем, что у меня есть, я обязан заводу”.) Но при этом аутсайдером вновь оставалась самая многострадальная прослойка российского (и советского) общества - крестьянство.

При желании можно найти параллели между сегодняшним кризисом и кризисом столетней давности. Контроль государства над экономикой, пусть и продиктованный разными целями и желаниями сегодня и тогда, приводил и приводит сейчас к столь частой смене нормативного регулирования, требований и обязательств сторон, что предприниматели ни сегодня, ни при нэпе не обладали актуальной полнотой понимания правил игры.

То ослабление, то усиление контроля государства над частной торговлей приводило к резкому изменению ее внешнего формата (и тут не обходилось без применения репрессивного аппарата), и к чуть менее быстрому изменению ее внутренней сути. На всем протяжении периода, который исследует Хесслер, Советскому Союзу так и не удалось уйти от капиталистических форм реализации товара. Это могли быть лоточники на рынках и толкучках (по сути, то же самое мы видели в 1990-е, просто с чуть измененными декорациями) или колхозный капитализм, представленный в фильме - витрине сталинизма “Кубанские казаки”.

Одно из объяснений периодических (и, надо сказать, частых) кризисов - понимание торговли не сугубо в экономическом смысле, но и в социально-идеологическом. То отпуская цены на свободу, то беря над ними контроль - причем не везде и не для всех, - государство само создавало предпосылки для появления “второй экономики”.

Другой причиной была аналитическая недоработанность советской экономики - представление о потребителях как о довольно однородных трех классах. А это было слишком грубое округление. Кроме того, продиктованная идеологией, эта стратификация слишком много знала о потребителях заранее, а последующая аналитика опять же находилась в строгих шорах марксизма-ленинизма.

Материал опубликован в "Солидарности" № 16, 2022