Сразу несколько событий на прошедшей неделе выступили как поводы для вопросов. Правда, в большинстве своем вопросы эти - риторические, то есть такие, на которые неясно, что ответят и ответят ли в принципе.
Скажем, вице-премьер правительства Ольга Голодец заявила, что для решения вопросов с долгами по заработной плате, которую совокупный российский работодатель не может выплатить совокупному российскому работнику, потребуется как минимум два года: “Это очень старые долги, они имеют очень сложную финансовую природу”.
Тут вице-премьера, скорее всего, обманули враги трудового народа. Причем обманули сразу дважды. Потому что в бюллетене Росстата, вышедшем 16 ноября, четко сказано: “Из общей суммы невыплаченной заработной платы на долги, образовавшиеся в 2015 г., приходится 921 млн рублей (24,3%), в 2014 г. и ранее - 513 млн рублей (13,5%)”. Таким образом, относительно “застарелы” примерно 13,5% всех долгов. И в том же бюллетене: “Просроченная задолженность по заработной плате из-за отсутствия у организаций собственных средств на 1 ноября 2016 г. составила 3696 млн рублей, или 97,5% общей суммы просроченной задолженности”. То есть вся “сложная финансовая природа” заключается в том, что у предприятий банально нет денег.
Конечно, есть разница в причинах отсутствия денег: либо невозможно взять кредит из-за политики Банка России, либо нет денег у населения, которое подобнищало вследствие политики Минфина и Банка России. Но до таких выводов вице-премьер дойти не может, поскольку - явная крамола.
Впрочем, и заявление о двух годах на выплату всех долгов тоже вызывает вопросы. Если долги по зарплате из-за того, что предприятиям кирдык, то значит ли сказанное, что через два года кризис не только закончится, но и рост экономики позволит отдать все долги? С другой стороны, за 1990-е и 2000-е приходилось слышать такое количество перспективных обещаний, что на их фоне два года - это буквально и краткосрочно, и конкретно. Хотя и с неясным механизмом реализации.
И еще одна новость от Ольги Голодец: “Мы видим, что регулярная задолженность в месячном периоде иногда достигает 18 млрд рублей, в среднем в месяц удается решить вопросы в отношении почти 800 тысяч работников”. А вот это - почти сенсация. Традиционно Росстат в своих отчетах оперирует цифрой долгов на уровне 3,5 - 4,5 млрд рублей. Но если “мы видим”, что на самом деле ежемесячный “оборот долгов” составляет в четыре раза больше, то это означает качественно большую остроту проблемы. Правда, все с такими же неясными перспективами…
Читаю, что в Иркутской области на недавнем заседании Совета профобъединения выступал спикер местного парламента Сергей Брилка. Он - в рамках модной концепции “адресности” - полагает, что
“…неплохо бы навести порядок в платежах в ОМС - лечение людей, которые официально нигде не работают, но не числятся на бирже труда, обходится государству в 4 - 5 миллиардов рублей. Родительскую плату за детские сады, другие платежи, которые дотируются государством, тоже следует посмотреть, считает Сергей Брилка: люди обеспеченные могли бы платить за детские сады столько, сколько реально стоит содержание детей в этих учреждениях. “Мы не должны из государственной казны поддерживать людей, которые вообще не нуждаются в государственной помощи. Это экономия не за счет трудового народа”, - заявил он (цитирую по сообщению irk.ru).
Брилка молодец, конечно, и в смысле глобальных концепций, и в смысле мелких разоблачений! Наконец-то выяснилось, что, оказывается, “трудовой народ” не имеет отношения к государственной казне. Имеют отношения некие “мы”.
Кроме того, в регионах продолжаются пляски вокруг того, чтобы обложить платежами в Фонд ОМС пресловутых “тунеядцев”. Дело ясное - региональные бюджеты трещат. А уж что касается богатеев, которые сдают детей в муниципальные детсады и жиреют за счет трудового народа, - так давно было пора! Живо себе представляю, как Олег Дерипаска и Роман Абрамович утром ведут детей в муниципальный садик. Лишь бы не платить “реальную цену”. Это вы еще не видели, как они бегают на дармовую молочную кухню, чтобы обогатиться за наш счет!..
Не выражаясь грубо, скажу лишь: оба оратора, упомянутые в тексте, используют слово “мы”. Чтобы, так сказать, слиться с массами. Так вот, по данным конкретным поводам - никакие они не “мы”. Потому что человек, которому вешают лапшу на уши, отличается от того, кто вешает лапшу. Мы - не они. Хотя антропологическое сходство есть, конечно.