Япония — страна впечатляющих экономических побед, технологической революции и своеобразной культуры трудовых отношений. А также, что известно существенно меньше, бурной истории профсоюзного движения. Настоящее которого, однако, не столь однозначно.
Материал опубликован в "Профсоюзном журнале" № 2, 2016
Для наших соотечественников Япония — страна малопонятная и, как все непонятное, породившая немало мифов о себе. Дважды продемонстрировав миру невиданных масштабов экономическое чудо — в XIX веке и после Второй мировой войны, Япония стала ассоциироваться с трудоголизмом и коллективизмом. А также с непривычной нашим согражданам трудовой дисциплиной, помноженной на традиционные патерналистски-конфуцианские отношения между старшими и младшими.
Конечно, эти стереотипы возникли не на пустом месте. Тем не менее в них совершенно не укладываются как массовые забастовки, сотрясавшие страну в 50-е и 70-е годы прошлого века, так и непростая история профсоюзного движения страны.
В середине XIX века, когда профсоюзы отвоевывали себе жизненное пространство в Британии и странах Запада, Япония все еще оставалась в средневековье. Еще в начале XVII века японские сёгуны, напуганные появлением европейцев — голландцев и португальцев — в Восточной Азии, закрыли страну для иностранных товаров и иностранного влияния. Лишь в 1850-е годы страну, будто капсулу времени, «откупорили» американцы и британцы: под дулами пушек их паровых «черных кораблей» сёгунское правительство было вынуждено открыть для иностранцев японские порты.
Япония, для законсервированного общества которой приход европейцев и падение векового порядка оказались шоком, могла стать западной полуколонией и легкой добычей для европейского и американского капитала, не появись у островного государства своего Петра I и Александра II одновременно — Муцухито, императора Мэйдзи.
Мэйдзи, по стечению обстоятельств первый из японских императоров, получивший за многие сотни лет реальную власть, прежде принадлежавшую самурайской верхушке, начал по-петровски решительную вестернизацию страны. Правда, в отличие от Петра, Муцухито начал параллельно и демократизацию общества вкупе с отменой вековых самурайских привилегий. Скачок из феодализма в промышленный капитализм, подобный японскому, никому в истории, кажется, повторить не удалось: за три десятка лет реформ раздираемое усобицами средневековое государство сумело превратиться в державу, способную нанести убедительное военное поражение Российской империи, для последней позорное.
Паровые двигатели и западные платья пришли в японский быт первыми, но за ними с некоторым опозданием — и западные традиции решения трудовых конфликтов. Уже в конце XIX века в стране начинаются забастовки — в шахтах и тяжелой промышленности, на железных дорогах. А в конце 1890-х годов в Японии появляются первые профсоюзы, вначале у рабочих-металлистов, а затем у железнодорожников и пожарных.
Безусловно, на первых порах движение это сложно было назвать массовым. К тому же либерализм властей был отнюдь не безграничен: в 1900 году промышленным рабочим и крестьянам было официально запрещено объединяться в какие-либо союзы.
Однако время работало на профсоюзы. В 1921 году в Японии был создан первый национальный профсоюзный центр — Федерация труда Японии «Содомеи» («Нихон Родо Содомеи»). Просуществовала единая организация недолго, расколовшись на несколько частей из-за внутрипрофсоюзных противоречий между «умеренными» и «левыми».
В период, который мы называем межвоенным, борьба разных политических сил за влияние в профсоюзах шла в большинстве стран мира. А тот, между прочим, неудержимо катился к большой войне. В 1940 году Япония, уже не первый год ведшая экспансию в Азии, присоединилась к Берлинскому пакту и сформировала альянс с нацистской Германией и фашистской Италией.
Тогда же пришел — на время — конец и независимому профсоюзному движению. По германо-итальянской модели японские власти заставили работников и работодателей объединиться в единую патриотическую промышленную организацию — «Сампо».
В этих условиях — какое уж там право на забастовку?
1945 год. Японское правительство, ошарашенное демонстрацией атомной мощи противника, капитулирует. Более чем на десятилетие в стране устанавливается оккупационная администрация. Американцы же и написали новую главу в истории японских профсоюзов.
Оккупационное командование заставило японское правительство запустить целый пакет либеральных реформ, и одной из первых стала реформа трудового законодательства. Новый закон о труде был принят уже в конце 1945 года, а менее чем через год — закон о регулировании трудовых отношений. Ограничения свободы союзов и права на забастовку, действовавшие в империи до того, были сняты.
Но момент, когда профсоюзам был дан зеленый свет, совпал с тяжелейшей экономической ситуацией, которая царила в разоренной войной стране. Так или иначе, если в 1945 году немногочисленные японские профсоюзы насчитывали около 5 тысяч членов, то буквально за два года эта цифра увеличилась... в тысячу раз.
В конце концов даже американская администрация поняла, что открыла ящик Пандоры. В 1947 году госслужащие едва не парализовали экономику страны всеобщей стачкой, запрещать которую пришлось лично главе оккупационной администрации генералу Макартуру. И годом позже американская администрация решает — от греха подальше — запретить госслужащим проводить коллективные переговоры и бастовать.
К 1950-м годам в профсоюзах состоит уже более половины всех работников Японии. В 1950 году создается новый национальный центр профдвижения — Генеральный совет профсоюзов Японии «Сохё». В организации на тот момент отчетливо доминировали левые — с довольно радикальными представлениями о том, как надо добиваться уступок от работодателей. Неудивительно, что стачки в Японии 50–60-х годов стали обыденностью. Накал в трудовой сфере страны достиг пика в середине 70-х, когда по стране ударил кризис, вызванный арабским нефтяным эмбарго. В одном лишь 1974 году в Японии состоялось... почти 10 тысяч забастовок.
Радикализм методов активистов «Сохё» устраивал далеко не всех. В 1964 году часть профсоюзов, руководство и актив которых разделяли более умеренные взгляды, создали альтернативный профцентр — Конфедерацию японских профсоюзов «Домеи». И все же к середине 80-х годов «Сохё» по-прежнему лидировала по популярности у японских работников, объединяя свыше 4 млн человек, тогда как «Домеи» — вдвое меньше.
К тому времени сформировались и другие крупные, особенно по европейским меркам, центры силы: Федерация независимых профсоюзов «Чурицу Рорэн» с 1,5 млн членов, а также Национальная федерация промышленных организаций «Шинанбецу». Последняя, правда, на фоне конкурентов выглядела карликовой — в ней состояло лишь около 60 тысяч человек.
Этот расклад сил сохранялся до конца 80-х годов.
В 1989 году решение распустить организацию принимают в «Домеи». Большая часть входивших в «Домеи» профсоюзов и некоторые другие организации, действовавшие на частных предприятиях, объединились в новый профцентр — Японскую конфедерацию профсоюзов «Рэнго». В 1989 году распускается и «Сохё» — опять же, большая часть ее членских организаций предпочла присоединиться к новому профцентру. В свою очередь, профактивисты, тяготеющие к левому спектру политической палитры, создали альтернативное объединение — Национальную конфедерацию профсоюзов «Дзэнрорэн».
«Рэнго» (около 6 млн членов) и сегодня остается крупнейшим профцентром Японии. Самые большие членские организации «Рэнго» — объединения профсоюзов легкой и тяжелой промышленности, а также госслужащих.
Левацкая «Дзэнрорэн», активно, хотя и неформально, сотрудничающая с коммунистами, остается второй по численности, объединяя чуть более миллиона человек.
Действует в Японии и несколько других профцентров, но по масштабу они серьезно уступают первой двойке. Крупнейшим из них является основанный бывшими функционерами «Сохэ» «Дзэнрокё» — организация, объединяющая около 100 тысяч человек и политически связанная с левыми социал-демократами.
Другое дело, что сами по себе объединения профсоюзов в Японии не играют той роли, что в России или на Западе.
Столпами японской экономики со времен реставрации Мэйдзи остаются корпорации. До Второй мировой войны тон в стране задавали несколько гигантских, жестко интегрированных финансово-промышленных картелей, принадлежащих конкретным семьям или кланам — так называемым «дзайбацу». После оккупации систему «дзайбацу» попытались разрушить, поскольку большинство картелей было тесно связано с военным руководством и активно спонсировало агрессию в Тихоокеанском регионе. Однако удалось это лишь частично.
Как и прежде, японская экономика держится на финансово-промышленных конгломератах, «кэйрэцу», некоторые из которых представляют собой реформированные «дзайбацу», разве что менее интегрированные. Это, например, группы Mitsubishi, Toyota group или другие, на слух менее известные российскому читателю имена, в которые, тем не менее, как составные части входит большинство хорошо знакомых нам японских концернов-брендов: Hitachi, Sony, Isuzu и т.д.
Отчасти поэтому главная боевая профсоюзная единица в Японии — это не профцентр и не отраслевое объединение, а профсоюз конкретной компании или корпорации, и основная масса вопросов решается именно на этом уровне.
Неразвитость системы переговоров на отраслевом и национальном уровне компенсируется установленной активистами «Сохё» еще в 50-е годы традицией проводить так называемые сюнто — массовые скоординированные «весенние наступления» с требованием повысить зарплату и улучшить условия труда.
Другое дело, теперь сюнто, несмотря на грозное название, — мероприятия довольно мирные, не то что в 50-е или 70-е годы. Крупные профцентры все менее склонны доводить дело до конфликта и в последнее время практически никогда — до забастовки.
Совпадение или нет, но параллельно с тем, как японские профсоюзы перестали бастовать, они начали пугающими темпами терять членов. С конца 80-х годов, когда в профсоюзах состояло более 20% японских работников, общая численность членов профсоюзов сократилась вдвое и с тех пор продолжает сокращаться, медленно и неуклонно.
Впрочем, снижение веса и численности профсоюзов происходит на фоне еще одной тенденции: в последние годы серьезно меняется японская культура трудоустройства.
Хотя на протяжении всей статьи мы говорим в основном о крупных предприятиях и фирмах, львиная доля рынка труда в Японии относится к сфере малого бизнеса, где действуют свои законы. Вместе с тем то, что мы называем «специфической японской культурой трудовых отношений», в полном смысле развилось именно в крупных компаниях.
Пожалуй, самое необычное для европейца здесь — традиция «долговременных отношений с работой». Уникальная японская форма трудоустройства — система пожизненного найма работника, получившая распространение после Второй мировой войны. Японские компании оказались готовы вкладываться в развитие перспективных работников, принимая их сразу после окончания учебы и практически гарантируя то, что они не будут уволены.
Безусловно, на пожизненный контракт могли рассчитывать не все: в лучшие годы таким образом трудоустраивалось лишь около трети будущих «белых воротничков», и гораздо в меньшей степени эта система распространялась на рабочих. Но и при пожизненном найме человек может сменить немало специализаций — как внутри одной компании, так и на разных предприятиях одной «кэйрэцу»: перевод работника с одного предприятия на другое практикуется довольно часто.
Вне зависимости от возможности заключить пожизненный контракт, молодые японцы 80–90-х и в меньшей степени наших дней зачастую надеются связать жизнь с конкретной компанией. Часто менять место работы в Японии — не в традиции. Мало того, у человека, проработавшего несколько лет в крупной фирме, с большой долей вероятности могут возникнуть проблемы при устройстве в другую. Фирма — как вторая семья, увольнение — как развод.
Отсюда же — постоянная необходимость демонстрировать лояльность фирме. Стереотипный образ японского «сараримана» (от англ. salary man, «получающий зарплату») — это человек, проводящий на работе большую часть жизни в ущерб семье и хобби, ежедневно перерабатывающий по несколько часов сверх нормы и даже досуг проводящий с коллегами и начальством (в некоторых крупных компаниях алкоголь для вечеринок сотрудников — штатная статья расходов). Отсюда же — такие специфически японские понятия, как «кароси», то есть «смерть от переутомления на работе», и «кароджисацу» — самоубийца, покончивший с собой из-за вызванного работой стресса.
Другое дело, что чем дальше, тем больше эти стереотипы становятся анахронизмом. 90-е годы принесли с собой очередной кризис, а с ним и компании стали постепенно пересматривать свои взгляды на трудовые отношения: вкладываться в пожизненных и долговременных работников стало очень накладно.
С каждым годом получить пожизненный контракт все труднее (другое дело, что у нового поколения работников подобная перспектива вызывает все меньше позитивных эмоций). Зато как среди «белых», так и среди «синих» воротничков все больше людей, работающих по краткосрочным договорам или вовсе на условиях неполной занятости и, соответственно, получающих и зарплаты, и соцгарантии в гораздо меньшем объеме.
Если в начале 80-х на срочных договорах трудилось 11% японцев — то в 90-х их доля уже перевалила за 16%. А к концу 2000-х СМИ и эксперты всерьез заговорили о конце «эпохи сарариманов».
Именно органайзинг среди этой категории работников и стал для японских профсоюзов основным вызовом новой эпохи: традиционно профсоюзы компаний временными работниками не занимались вовсе (даром что при трудоустройстве на постоянной основе вступление в профсоюз в некоторых компаниях происходит подчас автоматически, как «подключенная опция»).
Важность работы в этом направлении понимают и в верхушках крупнейших профцентров. Кроме того, профсоюзные лидеры все больше говорят о необходимости «гуманизации» традиций трудовых отношений. Так что вполне вероятно, особенно если учитывать тревожные кризисные сценарии на ближайшие годы, что скоро японские профсоюзы снова смогут (или же им придется) продемонстрировать, что порох в пороховницах еще остался.
Забастовка на фабрике «Тойё Муслин», 1930 г.
Одной из самых заметных забастовок довоенной Японии стала стачка в сентябре — октябре 1930 года на токийском текстильном предприятии «Тойё Муслин». Стачка была вызвана планами руководства закрыть одно из производств, уволить четверть работниц (на фабрике трудились преимущественно женщины), а еще четверть — перевести на меньшие оклады.
Забастовка продлилась почти месяц и окончилась безрезультатно: руководство фабрики от сокращений не отказалось. Тем не менее протест работниц вызвал большой резонанс и акции в их поддержку, порой оборачивавшиеся беспорядками и столкновениями с полицией, а также волну новых протестов и стачек.
Конфликт на шахте «Миике», 1959–1962 гг.
В 1959 году руководство концерна «Мицуо», в состав которого входила крупнейшая в Японии угольная шахта «Миике» в префектуре Фукуока, объявило о грядущем массовом увольнении работников. Решение менеджмента было продиктовано резким сокращением угольного рынка: роль основного топлива в этот период перешла к нефтепродуктам.
В ответ на планы сокращения рабочие начали забастовку, которая стала одним из наиболее драматичных эпизодов в профсоюзной истории Японии тех лет. Из-за попытки руководства шахты использовать штрейкбрехеров взамен бастующих шахтеров дело кончилось стычками и человеческими жертвами. Чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие, на шахту были отправлены тысячи вооруженных полицейских.
В свою очередь, профцентр «Сохё» направил на шахту соразмерное количество активистов, готовых поддержать бастующих. Чтобы избежать эскалации событий, профсоюзам пришлось согласиться на проведение государственного арбитража по вопросам увольнений. Арбитраж встал на сторону концерна.
Сама шахта «Миике», работавшая с XIX века, была закрыта в 1997 году. Ликвидация разработки тяжелейшим образом сказалась на состоянии близлежащего города Омута.
Забастовка за право бастовать, 1975 г.
В ноябре 1975 года в Японии началась массовая (до миллиона человек) нелегальная забастовка работников госсектора. Они требовали отменить действовавшие с конца 40-х годов ограничения права на забастовку и на коллективные переговоры для госслужащих.
Наиболее заметным стало участие в акции работников национальных железных дорог: транспортное сообщение между городами на несколько дней было частично парализовано. Забастовка, продлившаяся восемь дней, потрясла западных журналистов — но не японские власти, которые так и не пошли профсоюзам госслужащих навстречу.