Традиционная народная «нелюбовь к богатым» в среде работников эпизодически оборачивается завистью к заработкам, что называется, «выше среднего». В России в эту категорию риска попадают трудящиеся нефтегазового сектора. Справедливы ли деньги, которые они зарабатывают? Каким был при советской власти и каков есть сегодня их труд? Как профсоюз защищает их права? Вопросы, на которые отвечает председатель Нефтегазстройпрофсоюза России Лев Миронов.
— Начало 90-х годов. Создание российского Нефтегазстройпрофсоюза и выделение профсоюзных организаций из общесоюзных структур. Лев Алексеевич, как это происходило? И в чем заключались специфические моменты такого переформатирования?
— Всем нам известно, что в Советском Союзе не было российской структуры нашего профсоюза. Были республиканские комитеты — Украины, Белоруссии, Казахстана, Узбекистана и т.д., во всех республиках. Мы обдумывали складывающуюся обстановку, вели длительные дебаты во всех структурах союзного профсоюза, которые относились к российской территории. И пришли к выводу, что в таком государстве необходим и российский профсоюз нефтяников. 17 декабря 1990 года состоялся учредительный съезд и был образован Нефтегазстройпрофсоюз РФ. Он тогда создавался еще в рамках РСФСР.
— Уже после создания ФНПР?
— Да. Но пока у нас еще не было профсоюзной структуры, мы активно участвовали в формировании ФНПР, не оставались в стороне. И если не участвовали напрямую, то, тем не менее, выбирали руководство российского профцентра.
С момента создания профсоюза на нас обрушились внутренние проблемы нефтяной и газовой промышленности. Происходил передел отрасли — создавались отдельные компании. Сейчас мы их называем вертикально интегрированными компаниями, а тогда они проходили организационную стадию концернов.
Какого рода были проблемы? Например, низкая цена на нефть. Мы обращались во властные структуры, говорили: как же можно допустить, что стакан газированной воды без сиропа стоит дороже стакана нефти?! А ведь было действительно так. Смешно сказать, но нам, как профсоюзу, на первый порах приходилось из правительства, из Госплана выколачивать… сигареты! У нас вахтовики поднялись и сказали: мы отказываемся вылетать на работу, пока не будет курева. И мы добились, что на Север выделили болгарские сигареты — и в пачках, и россыпью. Сейчас даже смешно это дело вспоминать, но тогда было тревожно.
— Значит, на тот момент социальные проблемы у нефтяников и газовиков были примерно те же, что и у остальных граждан?
— Как у всех производственников, так и у нас.
— А в Советском Союзе ваша отрасль на фоне остальных выглядела более богатой?..
— Безусловно. И нефтяники, и газовики — это были высокооплачиваемые специалисты, причем как рабочих специальностей, так и инженерных. Правительственные органы считали, что осваивать нефтяные месторождения в тяжелейших северных условиях — это должно хорошо оплачиваться.
Недавно отметили 50-летие учреждения нашего профессионального праздника — Дня работников нефтяной и газовой промышленности, который был приурочен к открытию Самотлорского месторождения. Осваивать месторождение тогда приходилось в тяжелейших условиях. По принципу «сначала дай нефть, а потом будем благоустраиваться». Но и сейчас наши вахтовики, да и стационарные работники трудятся в тяжелых условиях. Допускается работа при температуре до минус 45 градусов, и только при более сильных морозах начинаются так называемые актированные дни, когда запрещается выходить на работу. Тем не менее добыча нефти и газа — это непрерывные технологические процессы, и надо выворачиваться наизнанку, но обеспечивать эту непрерывность. Если заглушить нефтяную скважину, то потом ее приходится «раскачивать» с большим трудом и с большими затратами. Поэтому и районные коэффициенты к зарплате, существующие с советского времени, были и есть обоснованны.
Система коэффициентов обосновывалась учеными, которые исследовали нашу работу в северных условиях. В начале перестройки было модно рассуждать о влиянии человека на природу Севера. Допустим, если по тундре, когда она чуть-чуть оттаяла, пройдет трактор или вездеход на гусеничном ходу, то для того, чтобы на этом месте восстановился травяной покров, требуется 30 лет. А мы, когда начал работать российский профсоюз, заказали в Российской академии медицинских наук специальное исследование влияния Севера на здоровье человека, чем и занялась группа во главе с академиком Агаджаняном. Это был капитальный труд, и он нам очень помог в отстаивании интересов северян. Между прочим, эти же специалисты в свое время участвовали в медицинском обеспечении запуска первого космонавта Юрия Гагарина: они изучали проблемы выживаемости человека в экстремальных условиях. Космонавт ведь не обязательно приземлится где-нибудь в степи Казахстана; посадочный модуль может и в тайге, и где-нибудь на Севере, и среди акул упасть...
— В тот период росли долги по зарплате...
— Эта проблема была общая... Задержки заработной платы – три, четыре, даже пять месяцев — были у нефтяников и газовиков, а у нефтегазостроителей они доходили до года.
— Долги по зарплате были даже в частных нефтегазовых компаниях?
— Да. Уже были «ЛУКОЙЛ», «ЮКОС», «Газпром, Татнефть». Нам, что называется с колес, приходилось осваивать все методы защиты трудового народа. На своих ошибках учились. Если на Западе на это ушла пара сотен лет, то у нас не было времени на раскачку. В тот момент митинги и пикеты приобретали не только серьезную экономическую, но иногда и политическую окраску. Были у нас и забастовки, и даже голодовки. Голодовки — это, конечно, ужасно, мы не приветствовали такой способ самозащиты. Но они стихийно возникали. Вот забастовки — да, они проходили у нас вполне организованно.
Допустим, в середине 90-х годов бастовал город Надым. Это город газовиков, но бастовали там строители, у которых почти год не было зарплаты. Газовики как бы воздерживались, но сочувствовали, хотя процесс добычи не прекращали. Дело дошло до того, что наш руководитель Надымского райкома профсоюза уже мне позвонила и сказала: мы идем большой толпой на газопровод, будем задвижки перекрывать, чтобы газ не поступал в Москву, пока нам не выплатят заработную плату. Я ее убедил не делать этого, потому что там краны защищали вооруженные люди… В результате была создана государственная комиссия, я участвовал в переговорах — там, в Надыме, и проблему решили. Кстати, когда я прилетел в Надым, то увидел, что там цены на продовольственные товары в магазинах были ниже, чем в Москве. Там было шесть ОРСов (отделы рабочего снабжения), я собрал их руководителей: в чем дело? Отвечают: у народа нет денег, и мы записываем их покупки в долговые книги; но как только зарплаты добьетесь — мы и свои деньги вернем, и сразу цены повысим. Такой прагматичный подход...
Времена были действительно лихие. Добытая в таких сложных условиях нефть бесконтрольно разворовывалась, и невозможно было найти концы в бесконечной смене собственников предприятий. Колоссальные нарушения в экологических вопросах привели к загрязнению огромных территорий, статистика несчастных случаев на производстве, в том числе со смертельным исходом, стремительно росла… Это было серьезное испытание для нас.
Огладываясь назад, я могу сказать, что мы с этим испытанием справились. Многое из того, что случалось в те времена, вспоминается как кошмарный сон. Сейчас, рассказывая нашей молодежи о том, что происходило, я вижу в их глазах недоверие. Молодым даже странно представить, что подобное могло быть. И это хорошо, что они с трудом все это представляют. Надеюсь, что такое уже не повторится.
— Когда произошли содержательные изменения в доходах и существенный рост отрасли? В начале 2000-х годов или раньше?
— Примерно в конце 90-х годов. К 2000 году отрасль подошла уже достаточно стабильной в финансовом отношении, то есть в отношении выплаты заработной платы и всяческих надбавок.
— Стереотипы общественного мнения оценивают нефтяников и газовиков как материально обеспеченных работников. Так ли это?
— Уровень социальных гарантий и оплаты труда сейчас в нефтегазовой сфере действительно высок, и для многих отраслей он может казаться очень далеким ориентиром. Но это весьма упрощенный взгляд на ситуацию.
Во-первых, не будем забывать, что основная часть наших работников трудится в условиях Крайнего Севера и приравненных к нему местностей. И премия за неблагоприятные климатические условия — это необходимость, а не роскошь. В таких регионах организм человека медленно умирает, и ему необходимо дополнительное восстановление. Приезжайте на Север, и вы сразу почувствуете это: там недостаток кислорода и много других факторов, которые как-то надо компенсировать, в том числе финансово. И то, что нашим организациям удается это обеспечить, — это совсем не предмет для зависти. Если же проанализировать доходы наших работников, трудящихся в умеренных широтах, вы не увидите такой уж колоссальной разницы. Да, их доходы выше, чем в других отраслях, но не в разы, как иногда пытаются это показать.
Во-вторых, наш профсоюз охватывает и сервисные компании, в которых нет серьезной финансовой «подушки». А с учетом нынешней тенденции к выводу этих предприятий за периметр основных компаний — как следствие, на них, выведенных, уже не распространяются условия коллективного договора. Кроме того, эти предприятия, участвуя в тендерах, вынуждены конкурировать с теми, кто демпингует и особо не обременен социальным пакетом. Все это не позволяет обеспечивать работнику желаемый уровень доходов. Это серьезная проблема, вызов сегодняшнего дня, который стоит перед нашим профсоюзом.
— А как проходило повышение заработной платы работникам?
— К чести и наших хозяйственных руководителей, и профсоюзных лидеров, практически во всех организациях у нас были колдоговоры, предусматривающие индексацию зарплаты. В 90-х годах массовых увольнений не было, но шел передел собственности, особенно в нефтяной отрасли. «Газпром» благодаря Виктору Черномырдину и Рему Вяхиреву удалось сохранить как целостную организацию. А вот нефтяники разбились на несколько, как мы сейчас их называем, вертикально интегрированных компаний. Были компании с государственным участием — «Роснефть» и «Транснефть», а остальные — частные. Была компания «ЮКОС», была компания «ТНК-BP» с участием англичан, были «Сургутнефнегаз», «ЛУКОЙЛ» (частные компании, с минимальным участием государства), «Татнефть» — чисто региональная организация, которая работала под руководством президента Татарстана. Потом начались разделения, объединения, присоединения, появлялись компании, исчезали компании…
Рост экономики — это прежде всего рост доходов компаний нефтегазовой отрасли. Не будем забывать, что именно эта отрасль была и остается основным донором для нашего бюджета. И здесь важно понимать, как эти доходы будут распределяться, что и в каких объемах пойдет на социальную сферу. Мне очень приятно отметить, что рост доходов компаний прямо отразился на росте доходов и повышении уровня социальных гарантий и льгот для наших работников. Отразился в положительную сторону. Большую роль в этом сыграли наши членские организации, которые постепенно увеличивали эти показатели, закрепляя их в коллективных договорах.
Очень много таких примеров. Скажем, колдоговор «Татнефти» предполагает очень серьезные компенсации стоимости детского и семейного отдыха, в некоторых случаях — до 90%. Жилищная программа позволяет работникам этой компании, особенно молодым семьям, получить отдельное жилье, она доступна всем работникам компании и, что очень важно, не ввергает их в финансовую кабалу, когда две трети дохода семья вынуждена отдавать на погашение кредита. Это очень продуманный и выгодный для всех инструмент решения жилищных вопросов, который, я надеюсь, будет использован и на других предприятиях. На отраслевом уровне, в нашем отраслевом соглашении, мы зафиксировали самый высокий по отраслям размер минимальной ставки. Это тоже показатель того, что при росте экономики страны мы добиваемся и роста реальных доходов наших работников.
— Как повлияло создание большого количества компаний на структуру профсоюза?
— Это как раз особенность структуры нашего профсоюза. Мы в свое время решили, что рядом с высшим менеджментом компании должен существовать паритетный профсоюзный орган — и чтобы на уровне компании заключалось соглашение или договор, и чтобы усилить защитные функции профсоюза. Нам это удалось. Во всех крупных нефтяных компаниях у нас есть единые профсоюзные организации, но где-то мы пока не добились этого. Допустим, в структурах компании «Транснефть» везде есть первичные профсоюзные организации, но единой организации на уровне компании нет. В некоторых компаниях мы пошли на создание координационных советов. В бывшей компании «ТНК-BP» существовал координационный совет на паритетной основе: половина — профсоюзники, половина — менеджмент.
— Это был, по сути, социальный совет?
— Примерно. Но он был достаточно работоспособным. И все решения, которые они там принимали, были реализованы. Кроме того, мы практикуем такой институт, как представительство профсоюза на территории. Там, где у нас не хватало мощности для создания регионального органа профсоюза (обкома, рескома), там мы назначали представителя профсоюза. Полезный опыт. За счет этого мы стремимся сохранить наше влияние и на территориях, и на менеджмент крупных вертикально интегрированных компаний. Но это же все в свое время породило трения структурного характера между обкомами и организациями, которые находятся на той территории, а подчиняются — по вертикали — межрегиональной профсоюзной организации компании, допустим «ЛУКОЙЛа», «Роснефти» или «Газпрома». Пришлось ввести в устав такой параграф, как договорные отношения на уровне региона. Но это не самый лучший вариант, поскольку началась «торговля».
— Кому платить и сколько?
— По профсоюзной вертикали все платят столько, сколько положено. А вот с территориями профструктуры межрегиональных компаний начали торговаться: вот сколько ты на меня работаешь, за столько я тебе и заплачу.
Конечно, заключение колдоговора, условия которого распространяются на все дочерние компании и общества, гораздо эффективнее, чем разработка с нуля колдоговоров в каждой отдельно взятой компании. Особенно если мы понимаем, что ее руководитель не всегда может решить какие-то важные вопросы, в том числе социального характера, на месте, без согласования с вышестоящей организацией.
Другое дело, что это не должно подменять собой прочие уровни социального партнерства, прежде всего региональный и отраслевой. Что, к сожалению, у нас и происходит. Вина в том не самой схемы организации, а отдельных руководителей, которые считают, что коллективный договор — инструмент достаточный, чтобы решить все вопросы защиты интересов работника. Это не так. Есть масса вопросов, которые можно решить только на отраслевом, региональном или федеральном уровне. И каким бы социально наполненным не был коллективный договор — его недостаточно. Мы это сейчас наблюдаем на примерах применения закона о спецоценке условий труда, изменений пенсионного законодательства, попыток изменить подходы к оценке уровня госгарантий северянам и т.д.
— Что происходило в отрасли и в профсоюзе во время экономических кризисов 2000-х годов? В 2008-м не было существенного падения цен на энергоносители, и думаю, что на отрасль тот кризис качественно не повлиял. А что происходит сейчас? Как падение цен на энергоносители сказывается на зарплатах, на отношениях с компаниями и внутри компаний, на обязательствах по уже принятым колдоговорам?
— Действительно, предыдущие кризисы мы прошли с наименьшими потерями, и не только в уровне зарплат, но и без сокращений персонала. Сейчас мы находимся в ожидании того самого падения цен до дна. В отрасли очень много оборудования закупается за рубежом, а российских аналогов нет, и мы расходуем запасы. Примерно в начале следующего года мы ожидаем ухудшения экономической ситуации из-за санкций. А профсоюз ведет работу на территориях, в организациях, добивается, чтобы не пересматривались позиции действующих колдоговоров в части социальных пакетов. Чтобы не ущемить социальные гарантии! Естественно, что менеджмент, для того чтобы сохранить благополучие компании, первым делом озабочен либо замораживанием заработной платы, либо сокращением численности, либо тем и другим вместе. Поэтому мы сейчас добиваемся того, чтобы не допустить ухудшения материального положения работников. Не везде это удается.
— Где проще идут переговоры на подобные темы? В компаниях с большим госучастием, как «Газпром», либо в частных?
— Трудно разделить, но когда мы ведем переговоры по заключению отраслевого соглашения на федеральном уровне, то почти все компании участвуют в переговорах — и частные, и государственные. А вот когда речь идет уже о подписании соглашения, то почему-то в первую голову отказываются подписывать его госкомпании. Впрочем, «Газпром» оказался подписантом по умолчанию: если компания в течение месяца не возразила, то она автоматически считается участником соглашения. А вот «Транснефть» и «Роснефть» — откровенные неподписанты, они нам представляют свои возражения.
Традиционно у нас отраслевое соглашение не подписывает «Сургутнефтегаз». Хотя в этих организациях достаточно высокий уровень не только зарплаты, но и социальных гарантий. И компания этим мотивирует отказ: зачем нам отраслевое соглашение, когда у нас хороший колдоговор?
«ЛУКОЙЛ» всегда участвует и в переговорах, и в подписании. Мало того, это единственная транснациональная компания в РФ, которая заключила договор с международной федерацией профсоюзов IndustriAll, со штаб-квартирой в Женеве. Подписывают это соглашение генеральный секретарь федерации, я как руководитель отраслевого профсоюза и Вагит Алекперов как президент компании. Мы настояли на том, чтобы там стояла подпись и руководителя профорганизации «ЛУКОЙЛа» Георгия Кирадиева.
— Какие перспективные направления работы вы сейчас видите для профсоюза наиболее приоритетными?
— Безусловно, приоритеты меняются. На первом плане у нас, конечно, работа по защите экономических прав членов профсоюза, ну и, на мой взгляд, на первый план выходит информационно-аналитическая работа. Это, без сомнения, важное направление: кто владеет информацией — тот владеет миром. Поэтому мы стараемся создавать единое информационное пространство профсоюза. Чтобы доступ к информации о работе профсоюза имел рядовой член профсоюза. Существует сайт профсоюза, есть клон-сайты территориальных организаций. Появилось профсоюзное телевидение, которое пользуется достаточным спросом и авторитетом. А остальные направления работы — они традиционные для профсоюзов: охрана труда, техника безопасности и юридическая работа, юридическая защита членов профсоюза силами правовиков, юристов.
А если говорить о перспективах в отношениях с соцпартнерами — бизнесом и государством... Крайне важна разработка подходов к инкорпорации старых, советских постановлений, определяющих размеры и условия предоставления государственных гарантий северянам. Причем таких подходов, которые не привели бы к снижению уровня тех самых гарантий.
Так, мы ведем активную работу в экспертном совете по Арктике и Антарктике при Совете Федерации, в недрах которого разрабатывается проект закона «О развитии Арктической зоны РФ». Этот закон должен стать основным для наших северных территорий. Параллельно приходится реагировать на отдельные инициативы правительства, которые идут вразрез с идеей стимулирования темпов развития северных территорий. Также мы ведем работу по внесению изменений в методику спецоценки условий труда. Ее несовершенство уже привело к массовому снижению подклассов вредности рабочих мест на ряде наших предприятий. Важным представляется совершенствование пенсионного законодательства, в котором до сих пор четко не зафиксированы механизмы и источники финансирования досрочных пенсий. «Северные» пенсии, их размер — сейчас под очень большим вопросом. А внутри профсоюза важна разработка понятного и прозрачного механизма взаимодействия наших территориальных звеньев и первичных профорганизаций, входящих в структуру межрегиональных организаций.
По состоянию на начало 2015 года Нефтегазстройпрофсоюз объединяет более 1,2 млн человек. Это более 2000 первичных профсоюзных организаций, объединенных в 26 территориальных и 6 межрегиональных профорганизаций крупных компаний.
Своими структурными подразделениями профсоюз представлен в 61 субъекте РФ. Недавно были созданы первичные профорганизации в новых субъектах — Республике Крым и г. Севастополе.
Члены профсоюза — это работники нефтегазового сектора: разведка, добыча, переработка, транспортировка. Нефтегазстройпрофсоюз охватывает предприятия нефтехимической промышленности, строительства нефтегазовых объектов и сервисные. В его состав входят и первичные профсоюзные организации вузов, готовящих кадры для отрасли: РГГУ им. Губкина, Ухтинского и Альметьевского институтов и еще ряда образовательных учреждений.
Материал опубликован в «Профсоюзном журнале» № 6, 2015