10 июля 1709 года в Англии вступил в силу первый закон, охраняющий права авторов на собственные произведения - “Статут королевы Анны”. С тех пор минуло уже более трехсот лет, на протяжении которых система защиты авторского права крепла и развивалась. И вот парадокс: в противовес нынешним законам об охране интеллектуальной собственности, “статут Анны”, защищая авторов, делал информационное поле свободнее.
Людей средневековья вопросы охраны интеллектуальной собственности вряд ли заботили. Средневековые авторы, чьи имена нам известны, не случайно находятся в меньшинстве по отношению к сонмищам анонимных литераторов, поэтов, музыкантов и художников. Дело здесь не только в давности лет, но и в весьма специфическом понимании творчества, бытовавшем в те времена.
Искусство для средневекового человека было в гораздо меньшей мере, нежели теперь, актом творения нового, и в гораздо большей - следованием уже заданному прекрасному образцу. Авторы работали с ограниченным набором сюжетов и образов, с каноном - откуда бы здесь взяться авторскому тщеславию? Опять же, один и тот же сюжет или образ мог десятки, если не сотни лет кочевать из рукописи в рукопись, и никто при этом не заботился о правилах цитирования, даже если целые главы переходили от автора к автору практически без изменения...
Да и кто будет задумываться о копирайтах в условиях, когда на переписывание одного текста уходят месяцы, если не годы - а сами книги редки и непомерно дороги?
Положение изменится лишь в пятнадцатом столетии - когда Гутенберг построит свой первый неуклюжий печатный станок...
“Совершенно очевидно то, что печатная публикация стала средством завоевания славы и увековечения памяти о себе, - констатирует канадский философ и филолог Маршалл Маклюэн. Ведь до современного кино ни один другой способ распространения образа частного индивида не мог сравниться с печатным изданием. Рукописная культура в этом отношении не могла предложить ничего существенного”.
Именно к XV веку относятся первые сведения о привилегиях, выдаваемых тому или иному лицу на исключительное тиражирование какого-либо произведения. Впрочем, касалось это на первых порах не столько самих авторов, сколько... издателей и книготорговцев.
Подобная забота о тружениках станка и книжного прилавка понятна: печатный станок “взорвал” мир примерно так же, как Интернет в наши дни. Естественно, при этом встал вопрос о том, как контролировать внезапно вышедший из берегов информационный поток. Ограничив число легальных типографий, государи и владетели Европы изрядно облегчали себе жизнь - а то эпоха Возрождения на дворе, мало ли какая идейная зараза в воздухе носится...
Вот и в Британии, на родине “статута королевы Анны”, власти в далеком 1557 году издали указ: исключительное право на печать книг в стране и функции цензора отдаются крупной корпорации печатников и книгопродавцев - “Достопочтенной компании книгоиздателей”. А заодно, чтобы члены компании не начали перетягивать друг у друга выгодные заказы, в соответствующей хартии утверждалось: если один из членов объявил о праве на тот или иной текст, другому члену уже запрещается его издавать. А автор - что автор? Единожды передав свою рукопись издателю, с гонораром или без, он навеки терял права на нее - и оставался разве что с собственным вдохновением, которое, как мы знаем от классика, не продается.
Более ста лет продолжалась монополия “Достопочтенной компании”, пока в конце XVII века парламент не отказался ее продлевать.
Страна к тому времени пережила и гражданскую войну, и казнь короля, и Реставрацию, и “Славную революцию”, которая фактически означала отказ от абсолютной монархии. Англичанам даруют “Билль о правах” - первый закон такого рода, так что отмена цензуры (чем де-факто и была ликвидация издателя-монополиста) стала понятным шагом в этом направлении. Но даже тогда “копирайт” издателя на приобретенные рукописи оставался вечным.
Изменилось положение лишь по геополитическим причинам: в 1707 году Англия и Шотландия окончательно объединились в единое государство, и законодательство в области книгоиздания обеих частей королевства надо было приводить в соответствие. А если английский издатель уже обладает монопольным правом на печать той или иной книги, то как быть издателю шотландскому, приобретшему в свое время такую же монополию?
Разрешению этих противоречий и способствовал новый закон с длинным и, как водится, малозапоминающимся названием: “Акт о поощрении учености путем наделения авторов и приобретателей рукописей правами на копирование печатных книг на указанный период времени” - тот самый “статут Анны” 1709 года.
В нем содержалась крайне неприятная для господ издателей норма: автор получал возможность передать право на печать своих творений конкретному издателю на четырнадцать лет, после чего мог перерегистрировать его на такой же срок - иначе произведение переходило в ранг общественного достояния. В случае, если автор и издатель не регистрировали свое право в особом реестре, - текст, опять же, становился достоянием всех.
Таким образом, закон одним выстрелом убивал двух зайцев: во-первых, автор мог, наконец, участвовать в судьбе собственного произведения, а во-вторых, резко увеличивалась доступность литературы: никакой скаредный издатель, прадед которого получил права на печать, скажем, шекспировской пьесы, не мог отныне препятствовать ее распространению. То есть, по современным меркам, первый закон, устанавливавший авторское право как таковое, мы бы зачислили в “антикопирайтные”.
Британия, как мы помним, страна с весьма сложной и запутанной правовой системой, и один только законодательный акт едва ли мог поменять ситуацию - его еще надо было подтвердить судебными решениями, которые доказывали бы, что “вечный копирайт” - не естественное право издателя. Вот как, к примеру, быть с произведениями давно умерших авторов - попадают ли они под действие статута или нет?
Для книг, уже находящихся “под копирайтом”, закон устанавливал переходный период в 21 год - но стоило этому сроку истечь, как за “вечный копирайт” началась целая судебная битва, и продлилась она несколько десятилетий. Главными защитниками выступили лондонские книгопродавцы и печатники. Противниками - их шотландские коллеги, которые были, напротив, заинтересованы в либерализации книжного рынка. Окончательно “битва книгопродавцев” закончилась только в 1774 году. После очередного судебного процесса о праве на публикацию парламент постановил: никакого естественного права издателя на вечный копирайт не существует. Шекспир, наконец, был освобожден от издательской кабалы.
В те годы, когда в Европе бурлили страсти вокруг прав издателей и авторов, в России царила тишь да гладь: книгоиздание в нашей стране долгое время было делом государственным (в лучшем случае доверялось особым организациям вроде Академии наук). Первые частные типографии, а с ними и привилегии на издание, появляются в стране только в 1780-е годы.
Так что утверждение системы авторского права в России по отношению к Европе опоздало примерно на полстолетия (если считать от 1774 года). Долгое время взаимоотношения издателей и авторов толком никак не регулировалось: хочешь заплатить гонорар - заплати, не хочешь - Бог судья. С учетом того, что в России книжная торговля особой прибыли не давала, второй вариант издатели выбирали чаще. Да и не принято было русскому писателю признаваться в корыстных мотивах своего творчества.
“Не должно русских писателей судить, как иноземных. Там пишут для денег, а у нас (кроме меня) из тщеславия. Там стихами живут, а у нас граф Хвостов прожился на них. Там есть нечего, так пиши книгу, а у нас есть нечего, служи, да не сочиняй”, - писал в 1825 году Пушкин Кондратию Рылееву.
Пушкин, кстати, был новатором и здесь: среди известных людей своего времени он был один из немногих, кто не стеснялся того, что живет за счет литературного труда. И он же впервые поднял проблему процветавшего и ничем на тот момент не наказуемого литературного пиратства.
В 1828 году в России, наконец, выпускают первый закон об авторском праве, “Положение о правах сочинителей”, в приложение к изданному в тот год цензурному уставу:
“Каждый Сочинитель или Переводчик книги имеет исключительное право пользоваться во всю жизнь свою изданием и продажей оной по своему усмотрению, как имуществом благоприобретенным.
Сочинение, рукописное или печатное и никому Сочинителем не проданное, не может быть продано на удовлетворение кредиторов ни при жизни, ни по смерти его, если на то не будет собственного желания Сочинителя...
...Случайное перепечатание в каком-либо издании мелкой статьи, не занимающей более одного печатного листа, или перевод оной на другой язык, а равно и перепечатание известий политических (с указанием источника) или до Словесности, Наук и Художеств относящихся, не почитается контрафакциею...
Книга, напечатанная в России, может быть издана в переводе на какой-либо другой язык только без приложения оригинального текста. Сочинители книг, собственно до Наук касающихся, имеют исключительное право на издание оных в России и на других языках; но в сем случае должны, при издании оригинальной книги, объявить, что предоставляют себе сие право, и издать свой перевод до истечения двух лет со времени получения позволительного из Цензуры билета на выпуск в свет подлинника. При несоблюдении сих условий, издание оной книги в переводе оставляется на долю каждого”. (Из “Положения...” 1828 года.)
В 1830 году “Положение...” было несколько изменено - и в этом виде прошло через весь XIX век. Уже Брокгауз и Эфрон в начале нового столетия сетуют, что оно “действует и в настоящее время, хотя всеми сознается его устарелость”.
Мы не случайно говорили до сих пор, главным образом, о литературе: прочие виды творчества начинают защищать авторским правом не сразу (сразу оговоримся, научные изобретения мы в расчет не берем - на них патенты и привилегии выдаются уже не одну сотню лет). В 1830-е - 1840-е годы авторскими правами защищают композиторов (но обязательное разрешение авторов на исполнение их произведений начнут требовать только с 1897 года). Прогресс не стоит на месте, появляются новые носители информации, и в середине века поговаривают о том, что защитные меры стоит разработать и для авторов фотографий.
Между тем, под защитой интеллектуальной собственности понимали разное. Так, англо-саксонское право долго пренебрегало “моральными правами автора”, ставя во главу угла права имущественные: передав рукопись издателю, автор терял возможность воздействовать на собственный текст или менять его. На континенте же, напротив, была весьма сильна идея “моральных прав автора”.
Там и началось масштабное движение за то, чтобы система авторских прав была приведена к общему знаменателю, а “лицом” его стал Виктор Гюго. Знаменитому литератору удалось объединить вокруг себя не только коллег, но и общественное мнение. Уже через год после смерти писателя, в 1886 году, в швейцарском Берне собралась первая конференция европейских держав - Британии, Франции, Испании, Швейцарии Италии и Германской империи, посвященная проблеме интеллектуальной собственности.
Конвенцией 1886 года было заложено несколько принципов защиты: страна-участник гарантирует авторам из других подписавших документ стран как минимум те же права, что и своим гражданам; для возникновения авторского права не требуется никакой его регистрации (как, того, напомним, изначально требовало право англосаксонское). Еще один принцип - это презумпция авторства (обратное отныне требовалось доказывать в судебном порядке).
Конвенция наделяет автора рядом исключительных прав, часть из которых тот может делегировать своим представителям - это право на воспроизведение и перевод, публичное исполнение и переработку произведения - а также право следования (т.е. возможность получения дивидендов от использования произведения).
С годами Бернская конвенция неоднократно пересматривалась, к ней присоединялись новые страны-участницы (США, которые сейчас являются одним из ведущих борцов “копирайтного” фронта, сделали это совсем недавно). Постепенно рос и срок защиты прав автора и лиц, которым он эти права делегирует, - и дорос до полувека после смерти автора...
В рамках “бернской системы” и сложилась ныне здравствующая Всемирная организация интеллектуальной собственности (ВОИС).
Бернской конвенцией, кстати, дело не ограничилось - после войны в Женеве был заключен очередной международный документ, менее жесткий, а следовательно, подписанный куда большим числом участников, в том числе и Советским Союзом, - Всемирная конвенция об авторском праве. Впрочем, де-факто, на советском рынке долгое время работающих механизмов для защиты прав западных авторов не было. В свою очередь, советские авторы, которым из-за рубежа приходили значительные отчисления за публикацию и переводы, никогда не видели их в полном объеме: гонорары в валюте получала Страна Советов. Полностью в международную систему защиты интеллектуальной собственности Россия встроилась только в 1995 году с подписанием Бернской конвенции.
...Момент, когда мировые структуры по охране авторского права из блага превращаются в пугало, отследить непросто. Может быть, после парижского 68-го с лозунгом “Запрещать запрещается”?..
У новой, постгутенберговской информационной эпохи есть свои симптомы. Например, усиливающееся противодействие ужесточению защиты авторских прав. Об этом свидетельствуют последние протесты против “антипиратского” законопроекта SOPA, который, в случае принятия, может начисто “перекроить” интернет-пространство.
Между тем, борцы за авторское право с новой реальностью соглашаться не собираются - и продолжают ужесточать правила игры на информационном поле. Так, срок защиты прав авторов уже собираются продлять до семидесяти лет после смерти последних, а авторское право распространяют на совершенно, казалось бы, неожиданные сферы.
Взять, к примеру, фольклор. Если верить документам ВОИС, на повестке дня организации стоит, в частности, “предоставление коренным народам и общинам и традиционным и иным культурным общинам правовых и практических средств, включая эффективные меры обеспечения защиты прав, для предотвращения незаконного присвоения их выражений культуры”. Фольклористы, изучив документы, в ужасе: в этом случае законно работать с собранным в экспедициях материалом и уж тем более воспроизводить его без согласия конкретной общины - возможно, более и не существующей - окажется невозможным.
Что ж, в нашей стране, по крайней мере, суровость законов компенсируется необязательностью их исполнения. Однако это уже несколько другая история...