Провинциальных актеров в столицу приезжают сотни, если не тысячи. Но быть принятым сразу в два театральных вуза, потом в один из лучших театров, отметиться в паре-тройке популярных сериалов - для этого нужен талант. Корреспондент “Солидарности” встретилась за чашкой кофе с Александром Арсентьевым, актером театра им. Пушкина и звездой сериалов “Адъютанты любви”, “Институт благородных девиц” и “Под небом Вероны”, чтобы узнать, как он променял адвокатскую мантию на запасы костюмерных и ни разу не пожалел об этом.
На фото - в роли летчика Янг Суна во время предпремьерного прогона спектакля Юрия Бутусова по пьесе Бертольта Брехта “Добрый человек из Сезуана” на сцене театра им. Пушкина
- Начнем с первого вопроса, который, наверное, задают всем творческим людям. Какая счастливая звезда привела вас в театр?
- Я такой с детства: выступал, прыгал, скакал, рвался на сцену... Это еще с детского садика. Потом, в классе шестом или седьмом, мы отправились в юношеский театр “Ровесник” смотреть спектакль. Мне так это понравилось - просто невероятно! Я и в школе с удовольствием участвовал в спектаклях, сценках, вечерах... Наш классный руководитель подвела меня к режиссеру и спросила: “А вы мальчиков в студию берете?” И та сказала: “Да. Пусть приходит первого сентября”. Получается, подтолкнула меня тогда именно классный руководитель.
- И началась бурная актерская жизнь?
- Да куда там... Я тогда даже не думал, что буду заниматься профессионально. Учился в свое удовольствие до окончания школы, потом еще немного, а затем ушел в армию. И уже после армии, когда собирался поступать на юриста, знакомая взяла меня с собой на прослушивание в тольяттинский театр “Колесо”. Я поступил, и пошло-поехало.
- В Москве вы сразу попали на курс к такому признанному мэтру, как Олег Ефремов. Тоже везение?
- На деле я поступал в другой институт, к Захарову - и поступил. Мы еще в марте приезжали с театром на гастроли, я пошел, посмотрел, кто будет набирать студентов... Но вдруг мне необъяснимо захотелось в Школу-студию МХАТ. Я только дверь открыл и уже понял - это мое. Забрал документы, перепоступил и ни секунды не жалел по сию пору.
- Александр, расскажите, как учат на актера, был ли вам открыт какой-то секрет, какая-то тайна мастерства? Что есть умение играть - секрет, открывающийся избранному, или умение, которым может овладеть каждый?
- Я бы так уж не говорил: “тайна”... Но какие-то слова, сказанные Олегом Николаевичем, сидят внутри. Он часто нам говорил: “Играйте, но не забывайте, что вы люди”. Это такие шуточные вещи, но были и серьезные уроки. Ты выходишь на сцену не похохмить и покривляться... Должно быть понимание, ради чего и почему все происходит, внутренний стержень. Дано ли каждому овладеть этим или нет - я не знаю. Не знаю, как этому можно научить... Я делился с младшими товарищами опытом, видите, даже не могу сказать - “учил” на курсе у Романа Ефимовича Козака и Дмитрия Владимировича Брусникина. Станиславский пытался сделать из этого науку, придумал свою систему. Если музыканта можно научить владеть инструментом, различать ноты, то человека можно научить владеть голосом и телом, как инструментами, но это не все. Нужна одаренность, талант, который заставит их звучать уникально. Все-таки нет, эта профессия - не для каждого. Это занятие публичное. Что-то делать на всеобщее обозрение дано не каждому. Это трудно, а иногда и страшно.
- Так прямо уж и страшно?
- Да, бывает (смеется). Уже и опыт есть, а все равно страшно. Другой вопрос - перебарываешь ли ты свой страх, переводишь ли его в положительные эмоции? Мне страшно выходить каждый раз, а на премьерах иногда как-то особенно жутко. Но именно выйти, а потом - как прыжок: прыгнул и летишь. Когда мы с женой ездили отдыхать, то летали там в джунглях на канатной дороге. Поднимаешься по дереву на высоту 60-этажного дома - и жутко делается, но когда летишь и под тобой джунгли, животные - уже не страшно. Страх полезен для актера. Каждый спектакль и репетиция - это экзамен самому себе. Как только ты почувствовал, что все получается, значит, пора менять дело, заниматься чем-то другим.
- Значит, для актера самый главный цензор - это он сам...
- Для меня это так. Зрители... Кому-то из них нравится, кому-то нет. Они субъективны, как и все мы. Но я же еще и скорпион по зодиаку - страшный “самоед”: даже если все хорошо - я найду, что плохо. Боюсь успокоиться, если успокоюсь, то все - хана профессии. Профессией это не назовешь - это образ жизни...
- Образ жизни, за который платят деньги.
-Так это же счастье, это же прекрасно, так здорово! Занимаешься любимым делом, а тебе еще за это деньги платят... Об этом можно только мечтать!
- Ну, у нас многие “звездочки” любят поговорить о том, как они устали от работы, поклонников, славы. Пять раз с помпой покинуть сцену, организовать последнее турне...
- Это актерская психология, когда работы много - “ой, я так устал”, а когда ее нет, все вокруг враги. Когда я учился в институте, Анатолий Смелянский, тогда еще не ректор Школы-студии, а преподаватель истории МХАТ, сказал: “Если актер не работает, то это криминально опасный элемент”. И он же говорил, что актеры - “единственные люди, которые готовы платить деньги за то, чтобы работать”. Да, такие люди часто готовы пахать за идею. Как сказал один мой друг, у нас в России нет актерской профессии, есть актерская судьба.
- Ну, судьба так судьба, тогда рассказывайте о судьбоносных знаках, приметах и суевериях, свойственных актерскому миру.
- Такие есть, но вот рассказывать я не буду (улыбается), это же “внутренняя кухня”. Не в том смысле, что “я ничего не скажу” (произносится тоном партизана на допросе)... У меня есть суеверия, они могут показаться смешными и странными. Например, выходить на спектакле только через один и тот же вход на сцену. На каждый спектакль тоже есть собственные глупости. На одном, например, у меня должен быть один и тот же носовой платок, именно этот и больше никакой...
- А у студентов театральных вузов есть свои традиции?
- Куда же без этого? В Школе-студии МХАТ - капустник, где третий курс посвящает в студенты первый. Сейчас эта традиция, по-моему, тоже есть. Мы, помню, дарили своим первокурсникам вешалки.
- Вешалки?
- Ну да. Театр же “начинается с вешалки”, а заодно и как намек, что если будет тяжело - вешайтесь! На втором курсе мы отмечали “экватор”, середину пути (актеры учатся 4 года).
- Сейчас модно ставить современные пьесы молодых драматургов. Порой смысл настолько глубок и емок, что рядовой зритель постичь его не в состоянии. Что вы скажете, как работник “кухни”? Есть ли он, или это все мимолетное веянье, и вечна только классика?
- Каждый сам определяет, что играть... В моем репертуаре больше пьес, которые написаны давно и очень давно. Но если сравнивать с тем, что я смотрю и читаю, то нынешняя драматургия мощью не обладает. Она бывает злободневной, острой, но все это как-то мелко. Все объясняется каким-то... упрощенным, бытовым языком. Может, проблема в том, что у нас исчезает эпистолярный жанр. Недавно я читал письма Станиславского к Чехову и к матери. И я был потрясен формой языка, тем как люди общались. Интересно, емко, богато. Уходит прелесть языка, он становится выхолощенным, мелким, рубленым, похожим на формат Твиттера. На все про все - две сотни символов...
- Вполне вероятно, когда-нибудь кто-то поставит пьесу и по заметкам в Твиттере.
- Да конечно. И это будет круто для Театра.doc или Фестиваля.net, и все будут говорить, как это современно, как свежо. Более глубокий вопрос - какую цель преследует театр, когда ставит те или иные вещи. Если этого материала и языка театру достаточно, то почему бы и нет? Как говорил Ефремов, когда смотрел наш экзамен на одном из первых курсов: “Вы не переживайте, и такой театр есть, и так играть можно”.
- В итоге ваш выбор...
- Я люблю все-таки интересные диалоги, интересную историю, язык вкусный... Самый “вкусный” - Островский. А когда разговаривают так же, как во дворе, - неинтересно.
- А как же сериалы? Вы много сейчас снимаетесь в “мыльных” и не очень операх российского производства, а ведь это считается жанром “на потребу публике”.
- Все гораздо сложнее в сериалотографе. Это не потреба, это “Макдоналдс”, который победил. В любом торговом центре на фудкорте очереди будут именно в “Макдоналдс”, не в “Теремок” и “Крошку-картошку”. Сериалы - это заработок и реклама. Твою физиономию узнают - и идут... в театр.
- Вам доставались выгодные роли романтических героев в “костюмированных” исторических сериалах...
- Ага, один профессиональный убийца и шпион, другой военный. Ну, наверное.
- Женского внимания то после сериалов добавилось?
- Все в порядке, какого-то прямо вот безумия нет. В Интернет или на адрес театра пишут интеллигентные и воспитанные особы. Утром не проснулся знаменитым. Бывает, что узнают, говорят что-то, хвалят. Мне приятно, но крышу не снесло.
- Вы для себя можете выделить какую-нибудь сериальную роль, которая оставила особые впечатления?
- Каждая работа что-то оставляет... Пока я не могу сказать, что эта работа впечатлила. Остались знакомства, друзья, опыт. Я еще не сыграл ни в кино, ни в театре ту роль, о которой я мог бы сказать - вот она, вершина, к ней я шел всю жизнь.
- А какая она, эта роль мечты? Кого бы, где, у кого хотелось сыграть?
- Я боюсь, если я это скажу, то не сбудется. Могу намекнуть, что это, скажем так, человек не этого времени. Он современен, но ходит не в куртке и ездит не на машине...