Участник Великой Отечественной войны рассказал о событиях из своей фронтовой и послевоенной биографии

Фото: Николай Федоров / "Солидарность"

ШКОЛЬНЫЙ БАЛ

- Натан Иосифович, расскажите, пожалуйста, где вы родились? Кем были родители?

- Я родом из Белоруссии - город Орша, Витебская область. Мать - домохозяйка, добрая, умная женщина с мягким характером. Строгий временами отец - работал в торговле, заведовал галантерейным отделом в универмаге. И сестренка - когда началась война, ей было 12 лет… Все они преждевременно погибли. В 41-м их поместили в гетто, зверски растерзали и убили. Я написал книгу воспоминаний, которую посвятил светлой памяти своей семьи. Опубликовал, когда мне исполнилось восемьдесят, а в девяносто дополнил. Все помню, могу еще много рассказать, но, честно говоря, уже трудно. Великих усилий стоит просто одеться, побриться, выглядеть человеком. А не можешь - считаю, сиди дома, не показывайся. Услугами нянек не пользуюсь - все стараюсь делать самостоятельно. Конечно, дети помогают.

- Кем мечтали стать в детстве?

- Знаете, я с юных лет люблю историю - загадки и памятники древности, знаменательные даты... Получил историческое образование, преподавал в школе - эта мечта сбылась. Помнится, однажды наш школьный учитель по литературе рассказывал, как за жизнь писателя Грибоедова предлагали огромный алмаз. Услышав это, я долго думал: “Как это: смерть такого писателя - и холодный камень?” - слезы подступали к горлу.

- Как для вас началась война?

- Сразу после школьного выпускного бала. 21 июня отгуляли вечер - получили аттестаты, пели, танцевали, веселились до трех-четырех утра, а разойдясь по домам, завалились спать. Через некоторое время сквозь сон я услышал женский плач, крики - мы жили в коммуналке. Сразу к отцу, спрашиваю: “Что случилось?” - “Война, началась война”. Вскоре из репродукторов на улице зазвучало: “Наше дело правое, враг будет разбит, победа за нами” - и все уже знали, что немцы без предупреждения, внезапно и вероломно напали на нашу страну. Я был комсомольцем - меня вызвали в городской комитет и дали команду: уничтожить продукты питания, запасы горючего и все, что может захватить враг. В помощники дали несколько ребят. Мы, мальчишки и девчонки, отправились на большущий склад, где были масло, сметана, сыр - все что хочешь. У нас руки не поднялись облить продукты керосином… К тому же люди узнали: стали по одному, по двое подходить, просили, плакали. И мы все раздали, ничего не уничтожили. Вот преступление, которое было мной совершено в канун войны.

Буквально через пару дней после объявления, что фашисты начали военные действия против Советского Союза, на наш город, представлявший собой крупный железнодорожный узел, посыпались снаряды. Авиабомбы попадали в жилые дома, разгорались пожары, все кругом полыхало. Одна из бомб угодила в универмаг отца и полностью его разрушила, а папа все искал начальника, которому должен был отдать вырученную прибыль…

В тот день он велел мне взять аттестат об окончании школы и всегда держать при себе. Мать и сестру отец решил увезти к знакомым в деревню Багриново - укрыться там. Очень волновался, как бы я не попал в немецкую армию или плен, поэтому посоветовал как можно скорее покинуть Оршу. Дал напоследок сто рублей, а мать - золотой кулончик на счастье. Правда, последний в госпитале утащили - зато на аттестат никто не позарился. Всю войну почетная грамота об отличном окончании учебы, свернутая вчетверо, оставалась при мне и дожидалась своего часа… А с родными мы простились, с тех пор я их больше не видел.

ОПАСНЫЕ СТРАНСТВИЯ

- И вы уехали из города... Куда?

- С двоюродным братом Гришей Полыковским мы хотели отправиться к дяде с тетей в Москву. Брат из обычной мешковины смастерил для меня вещмешок, куда я уложил свой продовольственный запас - буханку черного хлеба, пачку сахара, и мы двинулись в путь. Вечером забрались в один из вагонов товарного состава и поехали в сторону Смоленска. Ехали медленно, с большими остановками и только ночью - днем слишком опасно. Несмотря на все предосторожности, составу не суждено было добраться до пункта назначения: немецкий самолет разбомбил железнодорожный путь. Снаряд попал и в наш поезд, но, к счастью, все остались живы. Правда, дальше пришлось идти пешком. Когда подходили к Смоленску, местные жители рассказали, что под Ярцевом высадился крупный немецкий десант. Поскольку мы услышали об этом уже под вечер, на ночь решили укрыться в лесу. Залезли на деревья, привязали себя ремнями к стволам и так провели ночь в ожидании рассвета. Было очень страшно, глаза не удалось сомкнуть ни на минуту. Только когда стало всходить солнце, мы решились спуститься. Осторожно крадясь по лесу в страхе, что встретим фашистов, вышли на берег Днепра, где перед нами предстала ужасающая картина. Вода в реке была окрашена кровью, а кругом лежали сотни пожелтевших и разлагавшихся трупов - стоял жуткий смрад, невозможно дышать. Преодолевая панику и тошноту, мы продолжили идти и через несколько дней оказались в городе Вязьме - оттуда на поезде можно было добраться до Москвы. Но на станции нас остановил военный патруль и после проверки документов нам сказали, что столица закрыта и туда не пускают.

- Как вы поступили?

- Мы с братом сели в эшелон и поехали в Горький (сейчас - Нижний Новгород). Во время очередной стоянки на поезд был совершен налет вражеских самолетов. Прямые попадания авиабомб разгромили несколько вагонов состава,  остальные были охвачены пламенем. Многие наши попутчики в результате погибли. Раненых увозили санитарные машины, погибших мы хоронили сами - в большой братской могиле в нескольких метрах от железнодорожного полотна… На следующем поезде мы благополучно добрались до Горького - там я устроился работать комендантом общежития ремесленного училища при заводе, вооружавшем советскую армию во время войны. Работу совмещал с учебой - поступил на истфак Горьковского пединститута. Но проучился, увы, недолго - меня призвали в армию. Я был отправлен в Мордовию на трехмесячное обучение воинской службе в училище, где нам выдали по здоровой длинной винтовке Мосина. Я спросил: “А автоматы?” Мне ответили: “Повоюешь, у немцев отберешь - будет тебе автомат” - и отправили в Москву. С Курского вокзала отвезли в Крым. Приехали ночью - где находимся, не знаем, ничего не говорят. Утром мимо прошел уборщик, татарин: объяснил, что мы под Керчью в селе Владиславка.

ДВИГАТЬСЯ ДАЛЬШЕ

- Значит, вы воевали за освобождение Крыма?

- Именно так. Около недели мы находились на переднем крае обороны, а 27 февраля 1942 года пришел приказ наступать. Я был в составе 768-го горно-стрелкового полка 138-й Краснознаменной стрелковой дивизии в роте противотанковых ружей. Наша цель заключалась в том, чтобы истребить как можно больше вражеской бронетехники. Надо сказать, зима в Крыму противная: часто идут дожди, под ногами постоянно грязь и слякоть, передвигаться тяжело - вязнешь в болоте. Но, несмотря на все это, надо двигаться дальше. И пехота шла, держа пушки на некотором расстоянии. А когда появилась необходимость доставить снаряды к орудиям, сделать это оказалось невозможно - фашисты уже атаковали со всех сторон. Шквальный огонь буквально сровнял советские войска с землей.

К концу дня я получил серьезное ранение в левый локоть - пуля прошла через весь сустав. У меня были огромные фронтовые перчатки, которыми я начал зажимать рану правой рукой - вначале это удавалось, но скоро в голове помутилось, и я потерял сознание. Очнулся от дикой боли - кто-то тащил меня за раненую руку. Я застонал и услышал над собой: “Да он живой!” Это была похоронная команда - группа солдат, которые после боя искали и хоронили убитых. Из нагрудных карманов покойников они доставали длинные, скрученные листки, чем-то напоминавшие женскую губную помаду - в них содержались паспортные данные погибших. Такие “паспорта” кидали в специальную корзину, а убитых сбрасывали в похоронную яму внушительных размеров, метра на три глубиной. Когда первый ряд заполнялся, солдаты накрывали трупы плащ-палатками, а на них накладывали следующий. Так происходило до тех пор, пока яма не заполнялась полностью.

- Вас госпитализировали?

- Вначале меня отнесли на носилках в полевой госпиталь. На мое счастье, рукой занялся молодой добросовестный хирург из Ленинграда. Он больше трех часов возился со мной, а когда закончил, сказал, что хорошо обработал рану, грязь не попала, и, хоть рука может временно посинеть, ампутировать ее не надо. Следующим утром нас на небольшом пароходе “Пестель” (я даже помню это название!) эвакуировали в Новороссийск. Усатый капитан корабля, пожилой “морской волк”, увидев меня на верхней палубе, хотел отправить в трюм, говорит: “Иди вниз, салага. Упадешь - я за тебя отвечать не буду”. А я ему: “Я около вас - помогу от немцев отбиваться”. И он разрешил. Только мы отчалили от берега, как стая фашистских “стервятников” атаковала “Пестель” и другие советские корабли, идущие в сторону Новороссийска. Здесь наш капитан проявил себя настоящим мастером - всю дорогу лавировал, демонстрируя высший пилотаж и тем самым спасая наши жизни. Бомбы разрывались совсем близко от бортов: хотя на пароходе был изображен большой красный крест, означавший, что на нем раненые, немцев это не останавливало. Только когда показалась Цемесская бухта Новороссийска, преследователи отстали, и мы смогли облегченно вздохнуть. На следующий день нас отправили на лечение в Краснодарский край - но когда мы приехали, выяснилось, что все медучреждения города переполнены ранеными.

- И куда вы направились?

- Было решено разместить нас в госпитале станицы Казанская. Когда мы добрались, из здания выносили парты - это школу превратили в больницу. На третий день нашего пребывания в этом учреждении с проверкой явилась большая медкомиссия из Ростова. Смотрим: едет мужчина на коляске без двух ног, а за ним врачи, целая свита. Мне шепнули, что это сам профессор Богораз. Проезжает мимо: “Чем болен?” А у меня рука забинтованная висит. Он произнес единственное слово: “Отнять!” - а у меня все внутри отнялось. Я как следует выругался и, помня, что говорил молодой ленинградский хирург, наотрез отказался идти в операционную. Тогда мне довольно резко сообщили, что перевязку делать не будут. Не будут - не надо. Спустя некоторое время рука посветлела, и я смог шевелить пальцами. А врачам стыдно было смотреть мне в глаза. Если бы руку отняли, дней через 10 меня бы выписали. А так пришлось лечить меня около полутора месяцев.

- Когда вы выписались, куда вас распределили?

- Как раз началась оборона Новороссийска. Так что мне предписали присоединиться к флотскому экипажу Новороссийской военно-морской базы - с этого момента я находился в резерве. Тем временем обстановка на фронте резко ухудшилась: фашисты захватили Крым и держали курс на Анапу. В июне 1942 года на Новороссийск начались многочисленные вражеские налеты. В конце лета под ударами численно превосходящих сил противника советские войска оставили город, который за время боевых действий был превращен в руины. Но мы знали, что вернемся. Я же обучался новому мастерству - собирать автоматы с завязанными глазами, не видя деталей. Несколько раз сорвал задание, но примерно с пятой попытки у меня получилось. В результате я был зачислен в отряд особого назначения, который сформировал герой Советского Союза майор Цезарь Куников из хорошо подготовленных бойцов, участников обороны Одессы, Севастополя и Керчи.

- Вы участвовали в освобождении Новороссийска - какие бои запомнились вам больше других?

- Бои шли ожесточенные - нас каждый день обстреливали 20 - 25 фашистских самолетов. Но сильнее всего мне запомнился день рождения Гитлера. Немецкие командиры хотели сделать фюреру подарок - сбросить нас в море и захватить Малую землю. За этот апрельский день фашисты совершили на нас три тысячи боевых вылетов, непрерывно нанося бомбовые удары. Все небо было черным от копоти. Одна из бомб попала в наш блиндаж - в результате взрыва меня и четверых моих товарищей засыпало камнями, досками и землей. Когда нас откопали, оказалось, что мои друзья погибли. Сам я оглох, изо рта и ушей шла кровь - правда, дня через три слух частично вернулся.

- Случалось ли, что приходилось брать врага хитростью?

- Однажды наши командиры решили провести разведку боем. Для этого мы сшили две простыни, на них нарисовали углем портрет Гитлера и начали наступление, прикрываясь этим изображением, как щитом. Немцы оторопели - несколько минут даже не отвечали на наш огонь. Потом, правда, пришли в себя. Но времени нам хватило, чтобы оставить исходные позиции и быть на шаг впереди врага.

ПОСЛЕ ФРОНТА

- Чем занялись после освобождения Новороссийска?

- Остался в городе. Меня заметил комендант города майор Иван Ежель - я окончил среднюю школу, у меня была хорошо поставлена речь. Уровень образования многих товарищей уступал моему. И это сыграло свою роль - меня назначили на должность старшего писаря Новороссийской комендатуры - я заведовал секретным отделом. Так дослужил до 46-го, меня мобилизовали, и я приехал в Москву.

- Почему именно в Москву? Здесь было кому помочь?

- Особенно нет. Просто я потерял семью, хотел учиться и понимал, что в столице больше возможностей. Подал документы в институт - меня приняли. Вначале я жил у тети, но за три месяца до поступления в вуз переехал от нее к своей землячке Евгении Гурвич. У нее было две дочери, она хорошо знала моих родителей и, понимая, что с родней мне непросто, настояла, чтобы я перебрался к ней. Евгения Михайловна познакомила меня с будущей женой - девушкой по имени Рая.

- Расскажите, как повстречались с супругой?

- Когда нас представили друг другу, я жутко застеснялся и притих. А она, наоборот, без умолку говорила - рассказывала о своей маме, покойном отце, чудесном поселке Свет и Воздух, где провела детство. Через три дня Рая уехала на отдых в Сочи - я удивился, когда понял, что сильно огорчен из-за разлуки. Считал дни до нашей встречи. Она вернулась загорелая, отдохнувшая и довольная. У нас было свободное время, и мы часто ездили с друзьями купаться в Серебряный бор. Тогда я думал, что однажды она бросится мне на шею, станет целовать и скажет: “Женись на мне!” - но этого не произошло. Я сам предложил ей выйти за меня, после того как наши отношения были проверены временем и испытаниями. Например, однажды я сильно заболел ангиной, и Рая оставила меня у себя. Неделю я прожил в их семье. Вечером они приходили с работы домой и ухаживали за мной. Когда я поправился и вернулся в общежитие, с гордостью сообщил ребятам, что жил у своей невесты. Вскоре мы поженились. Свадьба получилась скромной: позвали в гости соседей, на стол поставили бутылку водки, винегрет, котлеты. Но это неважно - мы были молоды, красивы и счастливы.

- Чем занималась ваша жена?

- Раиса Савельевна окончила Первый медицинский институт имени Пирогова по специальности “терапевт”. Ее направили на работу врачом в систему ГУЛАГ НКВД. Трудовая деятельность Раи началась с того, что ей пришлось сопровождать заключенных беременных женщин на Крайний Север. После этой поездки она наотрез отказалась провожать арестантов по этапу. Ее перевели в колонию, которая располагалась недалеко от станции метро “Аэропорт”. Однажды вечером, когда Рая возвращалась домой, на нее напали уголовники. В это время мимо проходил охранник - выстрелил в воздух, распугал сволоту… Повезло. Я очень волновался за жену, да и самой Рае после этого случая работать в колонии не хотелось. Стали искать для нее другое место, и через некоторое время Раиса стала работать в поликлинике имени Дзержинского, потом поступила в поликлинику АН СССР № 1. Там супруга трудилась до конца своих дней.

Раю подкосил диабет и инсульт, которые она приобрела после утраты нашего младшего сына. У нас было двое сыновей, оба очень музыкальные - Григорий и Иосиф. Сейчас я живу в загородном доме Григория и его жены Марины под Москвой. А Иосиф погиб. Он служил в оркестре Академии бронетанковых войск. 7 ноября 1976 года его отправили на Красную площадь участвовать в военном параде. Тогда в армии процветала дедовщина, многие об этом знали… В общем, его обнаружили на площади мертвым, забили до смерти. А нам сообщили, что он сам повесился. Я состоял в партии, работал начальником отдела - честно говоря, боялся, что отовсюду выгонят, не смогу кормить семью, поэтому поднимать скандал не стал. А Рая ходила в ЦК, ругалась, плакала. Потом начала тяжело болеть и скончалась. Мы прожили вместе 51 год, я очень ее любил.

- Как сложилась ваша трудовая жизнь, когда вы вернулись с фронта?

- Закончил Историко-архивный институт, одновременно с учебой подрабатывал: ночью грузил торты на кондитерской фабрике “Большевик”, разбирал архивы. А когда узнал, что Музей Москвы готовит гидов по городу, пошел туда. Мы проводили экскурсии по Москве-реке, Кремлю, Новодевичьему кладбищу. Летом после второго курса мне довелось поработать на съемочной площадке киностудии “Мосфильм” - я участвовал в массовках. Мне нравилось сниматься и наблюдать, как ведут себя народные артисты Советского Союза, которых раньше я видел только в кино. Но главное - я хорошо зарабатывал. Мне платили 100 рублей в день, это были большие деньги. Потом мне помогли устроиться корректором в издательство. Правда, проработал недолго: платили копейки. Кроме того, думаю, специалист из меня был неважный: такой труд требует большой профессиональной подготовки, которой у меня не имелось. Другое дело с работой в литературном архиве. Меня приняли в качестве научного сотрудника после окончания вуза в 1951 году. Я с большим удовольствием трудился над материалами, старался как можно глубже узнать эпоху, быт, нравы времени, когда жил тот или иной писатель, творчеством и биографией которого я занимался. Но в 1953 году была объявлена борьба с космополитами и евреями, и из архива меня попросили. Стал искать себе новую работу - везде улыбались, записывали координаты, и на этом все заканчивалось.

- Как удалось решить эту проблему?

- Нервы не выдержали - я обратился в Химкинский горком партии: “Как же так: фронтовик, орденоносец, семьянин не может найти себе работу?”. И мне помогли - я устроился заместителем директора в парк культуры и отдыха имени Толстого в Химках. Только душа к этой работе у меня не лежала. Тогда я пошел в московскую школу-интернат работать учителем истории. График был тяжелый: надо было делать с воспитанниками уроки и следить за ними с 7 утра до 11 вечера. Я жутко выматывался, домой приходил, точно выжатый лимон. Но усилия были вознаграждены - как педагог школы-интерната я получил трехкомнатную квартиру. Правда, преподавая историю, я не имел на это полного права: педагогического образования у меня не имелось. Чтобы ликвидировать этот пробел, я поступил в пединститут и закончил его по специальности “учитель истории 5 - 10-х классов”. Потом меня по блату пригласили на место инженера в Госснабе СССР по материально-техническому снабжению. Я туда не очень хотел, а что делать, жить-то надо. Дома теща Мария Моисеевна терпеливо учила меня считать на счетах, я овладевал новой профессией. Некоторое время спустя меня повысили до старшего инженера строительного отдела, а еще немного погодя назначили начальником отдела радио- и электроизмерительных приборов.

- Ваша активная профсоюзная жизнь началась с этого момента?

- Да, в конторе меня избрали председателем профкома - в этом качестве я отработал 23 года. В горкоме профсоюза ко мне всегда прекрасно относились. И сейчас поздравляют с праздниками, зовут и приглашают на мероприятия. За время работы я неоднократно получал почетные грамоты и денежные премии. Благодаря заботе председателя городского комитета Владимира Ульянова выезжал за границу - побывал в Греции, на Кипре, в Турции, Испании, Египте, Израиле. Я прихожу сюда, как домой - к единомышленникам.

- Скажите, а доводилось участвовать в трудовых спорах?

- В мое время профсоюзные организации помогали работникам получать квартиры, путевки и молоко - вот какие были споры. Я всегда старался улучшить людям условия труда и быта: тем, у кого нет жилплощади, дать однокомнатную квартиру, кто живет в однушке - помочь перебраться в двушку, а проживающим большой семьей в двухкомнатной квартире - переехать в трехкомнатную. Никаких денег я ни с кого не брал.

- А вас пытались подкупить?

- Не один раз. Предлагали и деньги, и кормежку в ресторанах, и даже девушек. Мне все это было не нужно, я отвечал: “Только по разнарядке”… В награду получил четыре профсоюзные медали - считаю, что ношу их не случайно и горжусь этим. Сейчас люди не понимают - а раньше профсоюзы пользовались огромным уважением, имели реальную власть и силу.

- Как вы считаете, могут ли профсоюзные организации сегодня вернуть авторитет, утраченный в девяностые годы? Что для этого нужно?

- Надо организовать серьезную дискуссию, привлечь к ней пожилых опытных людей. Полномочия можно отвоевать, если за них бороться. Тем более народ нуждается в организациях, которые будут скреплять их воедино и поддерживать рабочий настрой. Уверен, что отношение к профсоюзам изменится - по-другому не может быть.