Иллюстрация: fineartamerica.com
Полузабытое слово “тунеядство” вновь вернулось в передовицы газет - едва закон о “налоге на безделье” приняли в соседней Беларуси, со схожей инициативой выступили и отечественные законотворцы. СМИ наперебой вспоминают, “как это было” в недавнем советском прошлом. “Солидарность” решила углубиться в вопрос на несколько столетий - и рассмотреть опыт Англии, где в прошлом существовали одни из самых суровых законов о борьбе с праздными, бродягами и нищими.
Недавнее предложение петербургских депутатов вернуть в законодательство наказание за тунеядство наделало в СМИ и обществе немало шума. Правда, говорят эксперты и политики, шансов быть принятым у закона не слишком много: ведь для этого пришлось бы принимать новую Конституцию, в которой право на труд делалось бы обязанностью (белорусскому президенту Лукашенко, однако, разночтения с основным законом не помешали недавно подписать аналогичный декрет.
Применение закона на практике, поддержи его думцы, выглядит весьма туманно, а сама инициатива на фоне вхождения России в полосу большого кризиса с неминуемым ростом безработицы - как минимум экстравагантно.
СМИ наперебой рассказывают, как боролись с тунеядством в СССР и в соцстранах, кто-то вспомнил и нацистскую Германию - тунеядство там также считалось преступлением. Впрочем, пионерами в борьбе с “нетрудовым образом жизни” стоит все же назвать англичан.
В 1347 году генуэзские купцы, возвращавшиеся с грузом специй из Крыма, завезли в Европу “черную смерть” - чуму, уже несколько лет к тому моменту опустошавшую азиатские города и степи.
До Англии от средиземноморского берега эпидемия докатилась за год, забрав по дороге четверть населения христианского мира. На Альбионе бедствие приняло и вовсе небывалый масштаб - в иных городах умерло свыше половины населения, прежде всего, конечно, “черный” люд - крестьяне, слуги, ремесленники. И когда чума ушла, выяснилось - страна осталась без рабочих рук, а расценки за услуги выживших взлетают до небес:
“Так как большая часть народа и больше всего рабочих и слуг уже умерла в эту чуму, то некоторые, видя затруднительное положение господ и малочисленность слуг, не желают служить иначе, как получая чрезмерное вознаграждение, а некоторые предпочитают, пребывая в праздности, просить милостыню, вместо того чтобы трудом снискивать средства к жизни”, - констатирует “Ордонанс о рабочих и слугах”, изданный в 1349 году королем Эдуардом III.
Документ, который мы только что процитировали, требовал, ни много ни мало, “чтобы каждый мужчина и каждая женщина королевства нашего Англии, какого бы состояния они ни были... крепкие телом и в возрасте до шестидесяти лет, не живущие торговлей и не занимающиеся ремеслом и не имеющие собственности, которой бы жили <...> если его или ее позовут служить соответственно их состоянию, обязаны служить тому, кто их позовет”.
Не имеющим собственности или занятия тунеядцам при этом полагались суровые кары: в случае, если эти люди отказывались идти в услужение, они должны были быть немедля схвачены и отправлены в тюрьму, покуда не найдут поручительства, что пойдут все же в услужение.
Еще суровее карал закон тех, кто оставлял службу без видимых причин - те не только подлежали заточению в темницу, но и снабжались “волчьим билетом”: их запрещалось впредь принимать на службу и работу.
Законов, подобных цитированному выше ордонансу, было с того времени принято несколько - вряд ли имеет смысл цитировать их все. Другое дело, что обеспечить их выполнение ни констебли, ни бейлифы, ни иные представители власти как следует так и не смогли.
Впрочем, по-настоящему драматично борьба с “праздношатающимся простонародьем” развернется на острове спустя полтора столетия.
В конце XV века Англия, едва оправившись после многолетней войны Алой и Белой розы, распрощалась со средневековьем: шерсть, пригодная для прядения, стала нужнее и выгодней хлеба, а это, в свою очередь, означало конец векового сельского уклада.
Лендлорды, в собственности которых находилась большая часть всех сельскохозяйственных земель острова, начали изымать пашни, находившиеся в пользовании у крестьян, под пастбища - историки назвали этот процесс “огораживаниями”. С интересами последних никто не считался - тысячи вчерашних земледельцев, выгнанных со своих участков, оказались на улице, пополнив ряды “пауперов” - нищих и бродяг-безработных.
Королевская власть, безусловно, пыталась умерить произвол лендлордов и ограничивать огораживания, по крайней мере там, где дело доходило до разрушения крестьянских хозяйств - но делалось это не слишком настойчиво. Скоро огромное количество бродяг, скитающихся по дорогам страны в поисках пропитания и заработка, сделалось проблемой национального масштаба.
Бороться с проблемой, однако, принялись оригинальными методами - вместо того чтобы по-настоящему эффективно обуздать лендлордов, власти принялись за самих пауперов.
“Бродяг, бездельников и подозрительных заковывать в колодки на три дня и три ночи, и другой пищи, кроме хлеба и воды, не давать - а затем изгонять из города”, - говорит английский закон времен правления Генриха VII (1485 - 1509), первого из династии Тюдоров.
Уже Генрих VIII постановил: пойманных бродяг-тунеядцев следует сечь розгами и помещать в исправительные дома. Его наследник Эдуард VI, тот самый принц из книги Марка Твена, что якобы научился милосердию к простонародью, пережив немало в рубище нищего, на деле прославился тем, что ужесточил законы против бродяг до предела: с 1547 года пойманных злостных бродяг-тунеядцев полагалось клеймить и приговаривать к каторге, а тех, кто попадался вторично, и вовсе ждала виселица.
Справедливости ради надо признать: параллельно с драконовскими законами Тюдоры в конце концов занялись и развитием какой-никакой социальной помощи неимущим, отделив законодательно “злостных” бродяг от нищих, “достойных помощи” - старых, больных, искалеченных или оказавшихся без средств по обстоятельствам непреодолимой силы. Система “законов о бедных” и попечительства о “достойных неимущих” сложилась окончательно в царствование Елизаветы I (хотя дополнялась и совершенствовалась в последующие десятилетия вплоть до XIX века неоднократно).
Основные звенья социальной помощи, включая хлебные раздачи, выдачу пособий и предоставление заработка, были возложены на приходы (впрочем, параллельно были созданы условия для частной филантропической инициативы). Введение пособия по безработице в рамках этих “старых законов о бедных”, как их прозвали историки, тем более ценно, что еще в начале XVI века безработных от бродяг не отделяли вовсе.
Эта система, с которой, однако, по-прежнему сосуществовали жестокие наказания для “злостных” бродяг, продержалась до XIX века. В обществе приходские пособия и раздачи вызывали немало раздражения: подобное потакание социальному “иждивенчеству” противоречило и протестантской этике, и получившим развитие в XVII - XVIII веках идеям свободного рынка.
“Я убежден, что половина получающих помощь от прихода способны сами зарабатывать себе на жизнь, - высказывался как-то знаменитый философ Джон Локк. - Зло происходит не от недостатка продовольствия и безработицы... рост бедноты, вероятнее всего, имеет иные причины; и последние - не что иное как отсутствие дисциплины и коррупция манер...”
Наконец, в 1834 году этой системе пришел конец. На фоне промышленной революции рубежа XVIII - XIX веков Англия пережила небывалый демографический взрыв - численность населения Альбиона в первой трети позапрошлого столетия прирастала на невиданные 2% в год. И тут в спину ударил экономический кризис 1825 года, один из первых в новой истории, резко увеличивший и без того многочисленную армию английских безработных.
Не случайно к 1830-м годам среди среднего и высшего класса немалую популярность снискали идеи профессора и священника Томаса Мальтуса, утверждавшего, что дальнейший неконтролируемый прирост населения вскоре может привести к голоду и бедствиям. Выход из тупика виделся один - само-ограничение бедных в размножении и сокращение благотворительности как рассадника социального иждивенчества.
В парламенте в то время доминировали виги - партия крупных промышленников, известная пристрастием к нормам протестантской трудовой этики. На этом фоне и произошла крупнейшая реформа социальной сферы, означавшая конец старого законодательства о бедных.
“Акт об улучшении законов о бедных”, принятый в 1834 году, полностью пересмотрел старую приходскую систему благотворительности. Пособия неимущим и продовольственные раздачи отменялись, а единственным видом помощи оставшимся без средств и заработка отныне оставалось помещение в работный дом.
Об этих “благотворительных Бастилиях”, самая суть которых заключалась в том, чтобы отбить у бедняков охоту обращаться за государственной помощью, немало писали и классики, начиная с Диккенса (о работных домах мы уже рассказывали в “Солидарности”, см. № 7, 2013).
Тюремные условия, крайне скудная пища и зависимость от произвола надзирателей и инспекторов были настолько пугающими, что безработные были готовы на какие угодно условия найма, лишь бы не попасть в работный дом. Лучше, право слово, собирать собачий помет на щелочь для кожевников или сортировать гнилые кости. Этим в английских городах и приходилось многим заниматься (о нестандартных профессиях британского дна середины XIX века можно прочитать в “Солидарности” № 9, 2013).
Система работных домов, несмотря на массовые протесты (так, их уничтожение было одним из требований чартистов), дожила до XX века и была отменена окончательно лишь в 1940-х годах, когда на Альбионе победила концепция “государства всеобщего благоденствия” и социальных гарантий для уязвимых слоев населения - не в последнюю очередь благодаря деятельности профсоюзов.
А это уже другая история.
Чтобы оставить комментарий войдите или зарегистрируйтесь на сайте
Чтобы оставить комментарий войдите или зарегистрируйтесь на сайте
Если вам не пришло письмо со ссылкой на активацию профиля, вы можете запросить его повторно