Из истории “Каменного пояса” и русской металлургии

Фоторепродукция РИА Новости

На фото - рабочие с ухватом для переноски тяжестей в прокатном производстве Нижнетагильского завода (конец XIX века)

ВОЙНА КАК ДВИГАТЕЛЬ ПРОГРЕССА

Вступление в Новое время, совпавшее для России с началом XVIII века, как мы помним, началось с войны со Швецией. Шведы удерживали за собой статус европейской “сверхдержавы” и были крайне серьезным противником. Но главным было, пожалуй, не это: именно шведы, ставшие тогда врагами, традиционно поставляли столь необходимое войску высококачественное железо и в Россию, и в страны Европы. С началом войны рынок оказался блокирован - оставался, правда, вариант закупать “свейское” железо втридорога и через третьи руки, но какая казна выдержит такую нагрузку?

Если бы не это обстоятельство, как знать, когда началось бы полномасштабное промышленное освоение Урала. Хотя первые ласточки в виде отдельных железоделательных заводов появились в Уральских горах еще в допетровское время.

Нельзя упускать и другой фактор, а именно, что история петровского времени иногда производит впечатление написанного кем-то авантюрного сюжета - слишком много в ней случайных и неожиданных поворотов, впоследствии оказавшихся судьбоносными. Один из таких поворотов - выход на историческую сцену буквально “из грязи” фамилии Демидовых - “уральских самодержцев”, жестоких деспотов и хватких дельцов, ставших, по большому счету, родоначальниками нынешней уральской металлургии.

КУЗНЕЦЫ ИЗ ТАБАКЕРКИ

Каким образом на глаза Петру впервые попался тульский оружейник, выходец из черносошных крестьян Никита Демидович Антюфеев (Демидовым, по отцу, он станет зваться гораздо позже), доподлинно неизвестно, а потому подробности этой истории отданы на откуп авторам исторических анекдотов. Вроде бы кузнец, на тот момент управлявший собственной небольшой мануфактурой, умудрился представить императору пистолет своей работы, который не уступил по качеству произведению виднейшего немецкого оружейника того времени Кухенрейтера. Более вероятно, что Антюфеев сумел заинтересовать Петра партией хорошего качества ружей, назначив цену в несколько раз меньшую, нежели предлагали заграничные контрагенты, и под это сумел получить полное монаршее благоволение. А вместе с ним - полное содействие в расширении производства и приобретении новых заводов. Поначалу - вокруг Тулы, тогдашней столицы российской кузнечной и металлургической промышленности.

Однако то металлургическое производство было весьма прожорливо на древесину, и вскоре первые демидовские заводы встали перед лицом “топливного кризиса”. Тут-то предприимчивый кузнец, который к тому времени обрел поддержку в лице не менее предприимчивого и хваткого сына Акинфия, и обратил взгляд на Урал.

Как раз незадолго до того на реках Тагиле и Нейве (нынешняя Свердловская область) были основаны небольшие казенные заводы. Еще первые пробы невьянского железа показали, что оно может стать прекрасной заменой импортному металлу. И Никита Антюфеев, будущий Демидов, в эту возможность вцепился, подав настоятельное прошение передать новые казенные заводы в его руки.

С учетом того, что цены, которые выставляли казне за свою продукцию заводчики, можно было смело назвать “демпинговыми”, Петр легко согласился удовлетворить эту просьбу, тем более что окраинные казенные заводы управлялись не слишком эффективно. А в придачу к заводам в пользование Демидовым были отданы огромные безлюдные пространства, богатые лесом и рудами.

НЕВЬЯНСКИЕ ХОЗЯЕВА

В те годы в Сибири уже давно находилась русская администрация, а казачьи экспедиции огнем и мечом покоряли Чукотку. А нынешний горнозаводской Урал все еще оставался своего рода “фронтиром”: старая, обжитая Россия здесь кончалась. К югу начинались земли башкир, которые, хотя и вошли в русское подданство еще при Иване Грозном, русской администрацией почти не контролировались и нередко поднимали восстания и устраивали набеги на русские поселения и остроги. В тайге к востоку от Уральских гор начинались земли язычников - вогулов (манси). В общем, “дикий восток”, где, по извечной русской пословице, “до царя далёко, до Бога высоко”.

Демидовы осознали всю прелесть нового положения. Здесь, на Урале, да еще при наличии высочайшего покровительства они могли позволить себе не считаться ни с местными администрациями, ни с управителями казенных заводов, ни, тем более, с немногочисленными заводчиками-частниками. К тому же, получив заводы почти даром (за обязательство в течение нескольких лет возместить их стоимость, весьма условно посчитанную, железом), Демидовы быстро вышли на сверхприбыли и сделались без преувеличения богатейшими людьми Урала.

Разросшуюся слободу при Невьянском заводе Демидовы (вернее, в основном Акинфий, взявший управление новыми уральскими владениями на себя, в то время как отец его по большей части продолжал заниматься улаживанием дел в столицах) сделали своей резиденцией. В Невьянске выросла крепость, а в крепости - каменные палаты и каменные же мешки для неугодных и провинившихся.

НЕВЬЯНСК ПРОТИВ ЕКАТЕРИНБУРХА

Почти два десятилетия Демидовы не имели себе на Урале конкурентов. На попытки приказных и воеводских людей вмешиваться в их дела они перестали обращать внимание. В конце концов невьянские правители почувствовали себя настолько вольготно, что без соблюдения хотя бы видимости права, в открытую стали отбирать казенные месторождения, угодья и заводы. Все это, несмотря на поток челобитных, сходило им с рук - ведь пушки, ружья и железо продолжали поступать по Чусовой и Каме для потреб армии, а цены на них были по-прежнему ниже, чем у других немногочисленных заводчиков. Демидовы, серьезно расширившие свое дело к 1720-м годам, могли себе позволить эти цены держать. Уже застучали тяжеловесными вододвижимыми колесами Тагильские заводы, сделавшиеся центрами производства высококачественного чугуна. Всего счет заводам Демидовых шел уже на десятки. Вдобавок в 1719 году Петр издал “Берг-привилегию” - документ, окончательно выводивший стратегическую рудную отрасль из ведения местных начальников, что формально еще сильнее развязало Демидовым руки.

Между тем в Петербурге приняли решение: казне пора всерьез “входить” в перспективную уральскую промышленность. В 1720 году на “Каменный пояс” был послан человек, вполне, по мнению властей, годный эту задачу осуществить: Василий Татищев. Его мы больше знаем как одного из первых отечественных “серьезных” ученых-историков, а в те годы он был более известен как дипломат, управленец и автор географических исследований. Целью Татищеву было поставлено “в Сибирской губернии на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить”.

Вместо пермского Кунгура новый начальник поселился на Уктусском заводе, стоящем на одноименном притоке реки Исеть. На новом месте Татищев всерьез взялся за дело. При заводе он заложил новое учреждение - Горную канцелярию, которая должна была, наконец, упорядочить дела на производствах. В 1723 году Уктусский завод был снят со своего места и перенесен на несколько километров, на саму Исеть. Собственно, на Исети рождалось нечто большее, чем просто очередной казенный завод. Вот что отписывал новый начальник “в центр”:

“Крепость уже построена. В ней помянутые заводы, фабрики и мануфактуры и медная плавильная и медеочистительная. Хотя еще много строения, надеюсь нынешнею зимою привести завод в действие. На прошлой неделе новую великую плотину заперли, и вода в пруд пущена. Оная плотина до ста сажен длиною, четыре сажени вышины, а фундамент ее семь сажен толстоты, а наверху двадцать пять сажен”.

Этот документ - не что иное, как одно из первых сведений о городе Екатеринбурге, как раз и выросшем из Исетского завода и нареченном в честь супруги Петра.

Надо сказать, несмотря на свои достоинства как ученого, управленческие методы Татищев применял вполне соответствующие духу времени. В архивах содержатся свидетельства как минимум о двух приговорах к смертной казни путем сожжения, вынесенных Татищевым местным крещеным татарам за возврат в магометанскую веру. Опять же, не зря именно Татищева послали в 1730-е годы усмирять башкирские бунты на уральский юг. И понятно, что исетский “эффективный менеджер” быстро вошел в клинч с невьянскими “самовластцами”, которые, естественно, не слишком жаждали выполнять распоряжения нового горного начальника.

Вскоре их отношения превратились в позиционную войну - с захватами заводов, перекрытиями путей снабжения и, естественно, потоками взаимных жалоб “в центр”. В одной из таких жалоб Демидовы отписали в Петербург: Татищев, мол, не пускает на их заводы хлеб, провоцируя там голод. Дело было серьезное.

Разбираться в деле назначили Вильгельма де Генина, видного горного инженера, основавшего к тому моменту “промышленный кластер” на русском Севере - в Олонце и Сестрорецке. После долгого разбирательства немец встал все же на сторону Татищева:

“Ему (т.е. Демидову) не очень мило, что вашего величества заводы станут здесь цвесть, для того, что он мог больше своего железа запродавать, а цену положить, как хотел, и работники все к нему на заводы шли, но не на ваши; а понеже Татищев по приезде своем начал прибавливать или стараться, чтоб вновь строить вашего величества заводы, и хотел по Горной привилегии поступать о рубке лесов и обмежевать рудные места, а он не хотел того видеть, кто ему о том указал”.

Впрочем, через некоторое время Татищев был надолго удален с Урала совершенствоваться в горном деле за границей. Вернется он лишь спустя несколько лет.

ГОСТЕПРИИМНЫЙ АД

О взаимодействии “власти и бизнеса” в условиях “первоначального накопления” российского капитала можно писать отдельную статью. Куда более печален рассказ о судьбе работников железных и чугунных заводов.

В условиях уральского малолюдья квалифицированных вольных работников брать было особо неоткуда. Но петровская грамота Демидовым позволила им покупать для своих заводов крепостных и принимать на работу пришлых людей.

В архивах хранятся многочисленные переписи и опросы таких “пришлых”, вдоволь намыкавшихся по городам и весям и в конце концов прибившихся к демидовским заводам - часто на долгие десятилетия. Кто-то из них был приведен на завод еще ребенком - да так там на всю жизнь и оставался.

Из “Допросов пришлых на Нижнетагильские заводы (Выйский завод), написанных в перепись дворянина Молокова 1758 года”:

“Иван Федоров сын Нефедьевых сказал: от роду ему ныне тритцать лет. Отца у него звали Федором Петровым сыном Нефедьевым, мать - Хевроньей Сидоровой дочерью, которые родиною бывали Московской губернии Ярославского уезду села Высокова деревни Шепелевой, вотчины Ярославского собору церковнослужителей крестьянские дети, которые... еще до прежней 1719 года переписи сошли Нижегородской губернии... села Семенова в деревню Кирилову...

И назат тому дватцать пять лет означенные ево отец и мать за хлебною скудостию и с той деревни Кириловы сошли и с собою свели ево Ивана пяти да реченных сестер Ефимью дватцати, Марфу пятнатцати летних на Выйской покойного действительного статского советника Акинфия Никитича Демидова завод, при коем жить допущены”.

Свое право принимать “пришлых” людей хозяева Невьянска трактовали предельно широко. Двери демидовских заводов оказывались открыты для беглых помещичьих крестьян, рекрутов-дезертиров, а также для преследуемых властями кержаков-раскольников.

Стоит ли говорить, почему? Эти рабочие становились “людьми-невидимками”, полностью поступая во власть демидовских приказчиков и не имея возможности даже подать жалобу властям. А в случае такого неудобства, как внезапная ревизия, от этих работников всегда можно было “тихо” избавиться.

В центре Невьянского городка Акинфий Демидов выстроил импозантную башню с музыкальными часами; вскоре она стала крениться, подобно колокольне Пизанского собора. Злые языки говорили: оттого, что подвалы башни время от времени затапливались водой, отведенной от заводской плотины на Нейве, а в них - люди, существование которых надо было скрыть от ревизоров.

Говорили и о том, что в этих подвалах “нелегалы” трудились в потайных мастерских по выплавке драгоценных металлов из медных руд. Для частного лица, коим был Акинфий, дело это было противозаконное - добыча золота и серебра была исключительной прерогативой государства. Впрочем, Демидовы, по распространенному мнению, “баловались” не только этим - но и чеканили тайком от властей собственную монету.

“Рассказывают, что однажды во дворце Акинфий, допущенный туда благодаря своим связям, играл за одним столом с императрицей Анной Иоанновной в карты. Заводчик был неуклюж, не обладал лоском придворного, и ему жал плечи французский кафтан; но он был страшно богат, а за это многое прощается. Акинфий рассчитывался по проигрышу новенькими монетами.

- Моей или твоей работы, Никитич? - спросила партнера с двусмысленной улыбкой императрица.

- Мы все твои, матушка-государыня, - уклончиво, но ловко ответил Демидов, - и я твой, и все мое - твое!”

(Василий Огарков. “Демидовы. Их жизнь и деятельность”.)

Надо полагать, россказни о затопленных вместе с людьми тайных мастерских - не более чем страшные сказки, однако взялись они не с потолка. Чем больше богатели Демидовы, тем больше слава об их жестоком обхождении с работниками разлеталась по окрестностям. Настолько, что в середине XVIII века восстания крестьян, купленных для перевода на демидовские заводы, стали системой.

Хранящиеся в архивах челобитные работников на заводчиков тоже весьма красноречивы. За провинности, настоящие или мнимые, работникам полагались лютые кары - порка (часто до смерти), колодки. На одном из заводов Демидова в средней России за какой-то грех работника и вовсе... замуровали в плотину. Обычным делом, если верить жалобам, были и злоупотребления Демидовых и их приказчиков относительно выплат и обязательств перед работниками.

“...Он, Акинфий, - писали жалобу невьянские крестьяне в 1798 году, - за тое работу, за рубку дров и за кладку куч и за возку железа и припасов, денег им не дает, неведомо для чего, и отчего мы Акинфиевы налоги и непомерной изгони обнищали и задолжали и все конечно разорились, и многие наши братья крестьяне разбрелись неведомо куда”.

Но едва ли Демидовых стоит выделять в этом смысле из массы других заводчиков: аналогичная практика была вполне в духе времени. Что интересно, подобные манеры в отношениях к своей рабочей силе не мешали Демидовым, так сказать, “тянуться к прекрасному”. Так, Акинфий Никитич собрал уникальную для той поры минералогическую коллекцию, а сын его Никита Акинфиевич, еще более отца известный своей жестокостью к работникам, прославился как меценат и корреспондент самого Вольтера.

Говоря о злоупотреблениях относительно работников на горных заводах, едва ли можно винить в этом только заводских владельцев. В конце петровской эпохи широкое распространение получила практика навечной приписки к заводам государственных крестьян - они-то, в отличие от помещичьих собратьев, считались лично свободными, но кого это тогда интересовало?

Ликвидация системы приписки к заводам начнется только при Александре I, да и то его указ коснется лишь заводов казенных. А на частных старые порядки продержатся до самого манифеста 1861 года.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Судьба первых уральских промышленных центров складывалась по-разному. Так, некогда знаменитый Невьянский железоделательный завод, главная жемчужина в стальной демидовской короне, уже в XIX веке пришел в окончательный упадок. В 1904 году его домны были погашены, а несколько позже завод переквалифицировали в машиностроительный, в каковом качестве он и пребывает с переменным успехом по сей день. Советская индустриализация затронула Невьянск гораздо меньше, чем другие города-заводы. Он остался маленьким, мало-этажным городком, с населением менее тридцати тысяч человек. Нечастым туристам это только на руку - Невьянск во многом сохранил прежний облик, и окутанная жуткими легендами акинфиева “падающая” башня - по-прежнему городская доминанта.

Не то - Нижний Тагил, уже в XVIII веке превратившийся в большую агломерацию металлургических заводов и обкаточную площадку для многих технических новинок времен промышленной революции. Именно здесь, на демидовских Тагильских заводах, впервые в России братьями-самоучками Черепановыми будет построен паровоз для заводской рельсовой дороги. Ныне Тагил знаменит, как мы помним, не только металлургией. Еще в 1936 году здесь был построен вагоностроительный завод, на базу которого в войну эвакуировали производство танков - и именно здесь производились знаменитые Т-34. Да и сейчас оборонный гигант “Уралвагонзавод” - все еще своего рода неофициальный символ промышленного Урала, так же как и “суровые челябинские мужики”.

Интересно - и, в общем-то, нетипично для России - сложилась судьба одного из старейших предприятий Тагила, Старого Демидовского завода. Основанный в середине 1720-х годов, он продолжал действовать до перестройки, когда был, наконец, остановлен. Но еще в 1940-м году в городе было запущено другое металлургическое производство - Нижнетагильский металлургический комбинат, до сих пор градообразующий. Старый завод после остановки не был заброшен, разобран или роздан в аренду - его цеха превратили в уникальный для наших широт музей старинной промышленной истории под открытым небом, а в перспективе музей планируют расширить до “экоиндустриального парка”.

Музей находится и на месте первого екатеринбургского завода-крепости. А вот другой завод неподалеку - Верхне-Исетский, заложенный еще в 1726 году, продолжает работать до сих пор. Впрочем, о екатеринбургских заводах, как и о тагильских, можно, опять же, писать отдельно и долго. И это будет совсем уже другая история.