О работных домах в стране Чарльза Диккенса и не только

Фото en.wikipedia.org

Представим, что на дворе холодная ночь где-то в середине XIX века. Место действия - трущобы какого-нибудь британского города, допустим, мы в Ист-Энде, пролетарской части Лондона. У ворот мрачного кирпичного здания собралась толпа. Здание это - работный дом, которых в последние годы понастроили при объединениях приходов согласно новому закону о бедных.

Кто-то приковылял один, другие привели семью. Большинство одеты в такие обноски, по которым даже не угадаешь, чем они были в свои лучшие времена, а на ком-то, пусть тысячу раз перелатанный, но сюртук и даже выцветший цилиндр: судьба - дама ветреная. Так или иначе, этим людям некуда больше идти: к другой работе они либо уже не пригодны, либо их не берут куда-то еще, а значит, у бедолаг нет даже нескольких шиллингов в неделю на съем каморки в трущобах и на уголь, чтобы ее отапливать.

Говорят, что лучше уж пойти собирать в грязи на берегу Темзы мусор в надежде продать что-нибудь старьевщику или собирать собачьи экскременты для кожевников (богатыми щелочью фекалиями чистят шкуры, и за ведро “продукта” хорошего качества и нужной консистенции можно выручить вплоть до шиллинга). Но пойти в работный дом - это последняя ступень. К сожалению, законы в стране теперь таковы, что от государства другой помощи не дождаться. Не оставаться же умирать от холода и сырости на улице.

НЕУДОБНАЯ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ

Промышленная революция принесла Англии процветание и репутацию флагмана мирового прогресса, которую Альбион удержит до самого XX века, когда гордое звание перехватят шустрые янки. Но изнанка этого, безусловно, титанического рывка была довольно неприглядной. Да, новомодные машины, каждая производительнее доброго десятка человек, двигают страну вперед. С другой стороны... люди, которых эти машины заменили, вливаются в ряды безработных.

Начало XIX века в Англии было отмечено “восстаниями против машин”. Рабочие по примеру полумифического бунтаря Неда Лудда принимаются громить фабричные станки - на подавление выступлений приходится бросать целые полки “красных мундиров”, а ведь их так не хватает на Пиренеях, где Веллингтон воюет с французами! Луддиты не боятся ни петли, ни ссылки в Австралию, при том, что саботаж в военное время - тяжкое преступление. Восстают и сельские работники - внедрение мощных молотилок оставило их без куска хлеба, который нынче дорог: правительство взяло под крыло своих фермеров и установило заградительные пошлины на иностранное зерно, не подумав о том, как это отразится на ценах внутри страны.

А самое главное - рост безработицы, когда на смену промышленному рывку во второй четверти столетия пришел кризис, совпавший с демографическим взрывом. Так что и без того многочисленная армия английских бездомных начала умножаться поистине угрожающими темпами.

Общество, естественно, взволновано. Еще в конце минувшего XVIII века неблагоприятный сценарий развития событий предсказал в книге “Опыт закона о народонаселении” англиканский священник и ученый Томас Мальтус. Правда, мысль, высказанная в работе, далека от идеалов христианской любви: народонаселение, пишет Мальтус, растет гораздо быстрее, чем умножаются средства к его существованию, и если так пойдет дальше, голода и прочих катаклизмов не избежать. Что делать? По Мальтусу, людям, не могущим обеспечить себя нормально, должно заняться нравственным самообузданием и воздержанием, а обществу, дабы не поощрять размножение неимущих, - перестать злоупотреблять благотворительностью.

Слово ученого быстро нашло отклик в обществе, вернее, в среднем и высшем его классах. Дело завертелось. В 1834 году парламент принимает “Акт об улучшении Закона о бедных”. Сложившаяся к тому времени система благотворительности, которая возлагала заботу о неимущих на плечи членов прихода, была в корне пересмотрена, и с тех пор Англия превратилась в “страну работных домов”.

Разумеется, идея давать бедняку кров и пищу в обмен на труд была не нова: по крайней мере, в конце XVII века работные дома в стране уже были. Но если прежде оставшиеся без средств к существованию члены прихода могли рассчитывать на помощь деньгами или хлебом, то теперь закон обязал приходы объединяться и строить новые работные дома, а пособия беднякам - прекратить. В следующее десятилетие законодатели выпускают еще две нормы, которые и вовсе запретили оказывать неимущим всякую помощь помимо устройства в работные дома (хотя этот запрет все же проигнорировали во многих приходах).

В довершение всего архитекторы “новой благотворительности” решили: чтобы нищих и дармоедов стало меньше и они не вздумали без крайней нужды обременять собою общество, работные дома следует сделать устрашающими.

“БАСТИЛИИ” ДЛЯ НИЩИХ

“...У бездомных была какая-то свобода. Попасть в работный дом означало расстаться с самоуважением и потерять семейные связи. Это внушало невообразимый ужас... - пишет исследователь викторианской жизни Лайза Пикард. - Теперь старый человек или калека, нуждавшийся всего лишь в небольшой помощи, не мог оставаться жить в собственном доме, получая “пособие для неимущих” от прихода. Супругам, прожившим не один десяток лет вместе, приходилось идти в работный дом, где их разлучали, определяя в отделение для “мужчин-нищих” и “женщин-нищих”. Детей у них забирали. Братья могли никогда больше не увидеть своих сестер. Таковы были порядки в работном доме”.

Работные дома быстро окрестили “бастилиями для нищих”. Сходство с тюрьмами было налицо. Вот типичный работный дом образца 1830 - 1840-х годов: высокий забор и унылые корпуса для раздельного проживания и работы разных категорий “жильцов”: дети, увечные, женщины и мужчины - все отдельно. Подъем до рассвета. Отбой по сигналу, в восемь вечера. Обед по звонку. На всех каторжного вида форма (одежду женщин, родивших вне брака, метят цветными полосами в знак позора). Кто нарушит режим - загремит в карцер. С родственниками, если они пришли в работный дом, свидания коротки, строго по часам - и то если очень повезет. Работа монотонная и тяжелая. Если вы мужчина и можете держать молот в руке - отправитесь дробить булыжник на щебенку для дорог. Если женщина, старик или ребенок, как диккенсовский Оливер Твист, - будете, сдирая пальцы в кровь, щипать старые просмоленные корабельные канаты на паклю с перерывами на еду и молитвы. По воскресеньям отдых - но в обычные дни свободного времени не положено. Хотя работать приходится много, кормят до крайности скудно:

“В работном доме в Сент-Марилебоне занимались и дроблением камня, и щипанием пакли, - пишет Пикард. - За это бедняки не получали платы, только хлебный паек: 4 фунта в неделю на женатого человека и еще по двухфунтовой буханке на каждого ребенка. При маломальском везении он мог продать часть хлеба, чтобы купить что-то необходимое...”

Как тут не вспомнить хрестоматийную сцену из не менее хрестоматийного Диккенса?

“Настал вечер; мальчики заняли свои места. Надзиратель в поварском наряде поместился у котла; его нищие помощницы расположились за его спиной. Каша была разлита по мискам. И длинная молитва была прочитана перед скудной едой. Каша исчезла; мальчики перешептывались друг с другом и подмигивали Оливеру, а ближайшие соседи подталкивали его... Он встал из-за стола и, подойдя с миской и ложкой в руке к надзирателю, сказал, немножко испуганный своей дерзостью:

- Простите, сэр, я хочу еще.

Надзиратель был дюжий, здоровый человек, однако он сильно побледнел.... Помощницы онемели от удивления, мальчики - от страха...

Надзиратель ударил Оливера черпаком по голове, крепко схватил его за руки и завопил, призывая бидла.

Совет собрался на торжественное заседание, когда мистер Бамбл в великом волнении ворвался в комнату и, обращаясь к джентльмену, восседавшему в высоком кресле, сказал:

- Мистер Лимкинс, прошу прощенья, сэр! Оливер Твист попросил еще каши!

Произошло всеобщее смятение. Лица у всех исказились от ужаса...

- Этот мальчик кончит жизнь на виселице, - сказал джентльмен в белом жилете. - Я знаю: этот мальчик кончит жизнь на виселице”.

К тому же иные попечители и надзиратели не гнушались нажиться на довольствии обитателей работных домов. Некоторые факты, раскопанные журналистами, имели большой резонанс, хотя то была лишь капля в море злоупотреблений. Тогда, как и сейчас, в закрытых социальных учреждениях старались, чтобы любопытные не очень-то совали нос во внутренние дела “соцработников”.

Один из таких “прорвавшихся” во внешний мир скандалов случился в Эндоверском работном доме (графство Гемпшир на юге Англии). Его обитатели были приставлены к малоприятной работе - перерабатывать на удобрения старые кости. Рацион бедолаг был настолько “облегчен” надзирателями, что люди с голоду бросались грызть гнилые мослы.

Впрочем, условия в работных домах зависели от доброй воли попечителей. Вот что пишет Пикард про другой работный дом, сравнивая его с сент-марилебонским:

“В Вестминстерском Общем работном доме каждого бродягу, обратившегося в обычное отделение, принимали в любое время дня и ночи, выдавали ему 6 унций хлеба и унцию сыра, предоставляли спальное место на настиле, застеленном соломой, и давали два-три пледа, которые ежедневно подвергались окуриванию. Когда они уходили, зимой в восемь часов утра, а летом в семь, им давали еще хлеба и сыра. Работать не требовалось. Это показывает, как приходы и Союз (союзы попечения о бедных стали появляться на основе приходов после закона 1834 года. - Прим. А.Ц.), несмотря на законы, продолжали действовать каждый на свой лад, щедро или скупо”.

ДЕТИ

Если взрослый мужчина все же мог уйти из работного дома и попытаться найти сезонный заработок, то старикам, женщинам и детям идти было, как правило, некуда.

В работном доме, однако, детям было положено какое-никакое, но бесплатное начальное образование, которого в целом тогдашнее британское законодательство вовсе не гарантировало. К тому же таких детей часто, как и Оливера Твиста, отдавали в обучение мастерам. Правда, методы воспитания и профобучения были таковы, что дети порою гибли.

Однако если ребенок оставался сиротой, он мог и не дожить до этого счастливого момента. Диккенсовского героя после смерти матери, помнится, отдали на так называемую “детскую ферму”, где “от двадцати до тридцати других юных нарушителей закона о бедных копошились по целым дням на полу, не страдая от избытка пищи или одежды, под материнским надзором пожилой особы, которая принимала к себе этих преступников за семь с половиной пенсов с души”. Никаких добрых воспоминаний Оливер Твист с фермы не вынес, но, по крайней мере, он вышел оттуда живым. Известны случаи, когда хозяйки таких ферм, взяв деньги за детей, попросту убивали их, чтобы набрать следующую партию - судьбой воспитанников не особо интересовались. И не часто дело доходило до правосудия, хотя исключения были. Так, в 1870 году к повешению была приговорена содержательница одной из таких “ферм”, Маргарет Уотерс: женщина намеренно заморила голодом 19 детей.

ЛИКВИДАЦИЯ

Система работных домов вызывала в обществе негодование. Требование их уничтожения прозвучало во время чартистских волнений 1840-х (см. “Солидарность” № 17, 2012) - во время беспорядков чартисты даже пробовали брать работные дома штурмом. О творящемся за их стенами кричали журналисты и литераторы вроде Диккенса. В конце концов, работные дома начинают понемногу “улучшаться”. В 1860-х годах, когда по Англии прокатилась вторая волна строительства работных домов, устроители, по крайней мере, озаботились внешним видом учреждений: новые здания стали менее угнетающими, в них стало больше света и свежего воздуха. Но сама система дожила до XX века.

“Хотя работные дома и вызывали ненависть, тем не менее, они представляли собой попытку разрешить постоянную проблему бедности в Лондоне, и это, хотя и неохотно, признавалось теми, кто в них нуждался”, - пишет Пикард.

Действительно, в крупных городах и к началу XX века проблема массового нищенства оставалась крайне острой. Вот что пишет Джек Лондон, который в 1902 году, переодевшись бедняком, отправился самолично исследовать быт лондонских низов:

“В одном только Лондоне миллион восемьсот тысяч человек относятся к разряду малоимущих, а частично даже неимущих; добавьте к ним еще миллион таких, которых недельная получка спасает от нищенства... Каждый четвертый лондонец умирает в благотворительном учреждении; из каждой тысячи жителей Англии девятьсот тридцать девять человек умирают в бедности; восемь миллионов человек живут впроголодь и, наконец, двадцать миллионов не знают самых элементарных жизненных удобств... из статистического отчета за 1886 год явствует, что в 1884 году в Лондоне скончалось 81 951 человек, из них: в работных домах 9909, в больницах 6559, в сумасшедших домах 278”.

Отменить систему работных домов в Англии решились только в 1930-е. Но отдельные дома, сменившие одиозное название на “учреждения общественной помощи”, продолжали работать до конца 40-х. Последние “бастилии” были ликвидированы, когда пришедшие к власти после войны лейбористы взяли курс на “государство всеобщего благоденствия” и законодательно утвердили систему социальных гарантий для особо уязвимых слоев населения.

А в Ирландии что-то подобное существовало до совсем недавнего времени. Речь идет о так называемых “приютах Магдалины” - учреждениях “социально-исправительного” направления, предназначенных для перевоспитания “падших женщин”. В консервативной католической стране сюда попадали и в XX веке - в том числе незамужние матери или женщины, подвергшиеся насилию. Суть та же, что и в работных домах - закрытое проживание, изнурительный труд (работали, как правило, прачками), психологическое давление, жестокое обращение надзирательниц, а порою и сексуальные домогательства. Многие из “мэгги”, как называли “подопечных” этих приютов, не вышли на волю до самой смерти. Последние “приюты Магдалины” закрылись только в конце века.

А В РОССИИ - ЖЕЛАННЫЙ ПРИЮТ

Конечно, когда мы говорим “работный дом”, то подразумеваем, спасибо Диккенсу, прежде всего Англию, но это явление распространилось и в других странах - в том числе у нас. Западный опыт решила привить на родных просторах Екатерина II. В Москве работный дом поначалу был устроен на Сухаревке, а позже переехал в просторный дом в Большом Харитоньевском переулке, выкупленный у князя Юсупова. Отчасти работный дом, безусловно, служил исправительным учреждением, куда помещались праздношатающиеся нищие попрошайки - эти и вправду содержались взаперти и работали бесплатно. С другой стороны, тех, кто приходил попросить работы добровольно, посылали заниматься оплачиваемыми работами - скажем, чистить снег или убирать мусор. Они могли покинуть учреждение по собственному усмотрению, да и содержались отдельно от заключенных бродяг.

Но всеобъемлющей системой работные дома в России так и не стали - в тот же Юсупов дом желающих попасть было гораздо больше, чем он мог вместить. Может быть, именно поэтому отечественные работные дома не смогли стать столь людоедскими учреждениями?

А потом случилась революция, привнесшая в жизнь иные способы “трудового воспитания”. Но это уже другая история.