Глава Рослеспрофсоюза — о жизни, профессии и восхождениях на профсоюзные и горные вершины

Фото: Николай Федоров, "Солидарность"

Материал опубликован в "Профсоюзном журнале" № 1, 2019

МОДЕЛИ, ФИЗКУЛЬТУРА И ГАРАЖ

— Денис Сергеевич, насколько мне известно, большая часть вашей трудовой жизни связана с работой в профсоюзе. Это был сознательный выбор или, как рассказывают о себе многие, получилось случайно?

— В моем варианте — выбор сознательный. Родители состояли в профсоюзе. Мама — в профсоюзе работников лесных отраслей, отец — радиоэлектронной промышленности. Кстати, их профсоюзные билеты я всегда ношу с собой в паспорте...

— А именно профсоюзной работой кто-нибудь из родителей занимался?

— Нет, они просто были специалистами на предприятиях. Мы жили в поселке Правдинск Балахнинского района, где было два градообразующих предприятия. На одном из них — Балахнинском бумкомбинате, ныне АО «Волга», моя мама была переводчиком. Работала с иностранными специалистами. В то время предприятие серьезно развивалось, устанавливались финские, шведские передовые бумагоделательные машины, и на комбинат постоянно приезжали толпы зарубежных мастеров по их наладке и запуску. Периодически они приходили к нам в гости, приносили всякие интересные заграничные штуки. И у меня еще где-то остались такие небольшие машинки-модельки, которые сейчас есть во всех магазинах, но тогда это была огромная редкость! А у меня была своя небольшая коллекция — пожарные машинки, грузовички, помню, даже трактор был, с большими задними колесами и еще с каким-то плугом, что ли (улыбается).

Отец работал на другом градообразующем предприятии — Правдинском заводе радиорелейной аппаратуры (сейчас это завод в структуре «Алмаз-Антея»), в конструкторском бюро. На тот момент там тоже выпускали оборонную продукцию — радиолокационные станции. В память о родителях осталось множество значков: «Победитель соцсоревнования», «Отличник пятилетки», «Ударник социалистического труда»…

— Вы росли единственным ребенком в семье?

— У меня есть младшая сестра, инвалид второй группы с самого детства. Но это не мешает ей жить интересно и ярко. Сестра вступила в общество инвалидов, и там подобралась компания — ребята все классные, дружные, у них и театр свой, и хор, и на гитарах они бренчат… Ходят с выступлениями по различным социальным учреждениям Балахны — в дом престарелых, допустим. И зрители в восторге, и ребята востребованы. В этом же обществе инвалидов сестра познакомилась с парнем, создали семью. Мы их поддерживаем, чем можем, а они нам шлют фотографии со своих концертов и прочих мероприятий. Недавно вот сестренка выиграла грамоту в настольный теннис на городской паралимпиаде.

— Какое событие из детства сейчас вспоминается чаще всего?

— Мне всегда вспоминается, как отец брал меня на «физо»… Работники завода занимались спортом. Выглядело это так: на работу надо собираться в 7:30, а еще раньше, в половине шестого, они встречались на городском стадионе и играли в футбол. И вот так если не каждый день, то по крайней мере два-три раза в неделю. По утрам, особенно во время летних каникул, папа обычно брал меня с собой на игру.

Запомнилась покупка нашей первой машины «Жигули» 11-й модели. Чтобы было понятно, надо знать транспортную ситуацию в нашем поселке в те годы. Если зимой на дорогу пацаны вытаскивают деревянные ящики из магазина, делают из них ворота и гоняют в хоккей, то за целый вечер ни одна машина их даже не потревожит, потому что никто не ездит. Разве что автобус раз в полгода…

— Ну, а учеба? Вы были примерным учеником?

— Я был способным ребенком, и в первую очередь благодаря тому, что родители со мной занимались. Года в три-четыре я уже бегло читал. Любимой книжкой был «Незнайка на Луне» Носова, такая затертая, толстенная книга… В школу я пришел уже подготовленным, и классе во втором даже оказался на Доске почета. Но мне всегда плохо давались точные науки, с гуманитарными было проще. Любил историю, иностранный язык. Не очень нравилась литература, потому что нужно было читать не то, что нравится, а то, что заставляют. Класса до пятого я был если не отличник, то хорошист. Потом как-то больше времени начал уделять своей дворовой компании. Это было еще то время, когда ребята из одного двора держались вместе, независимо от возраста, объединяясь по территориальному признаку.

— А что в вашем детстве считалось крутым у пацанов?

— Съездить отдохнуть на море, например. Мы с моими родителями впервые были в Крыму, когда мне исполнилось лет пять. На всю жизнь запомнил. Понятно, что побывать в столице — тоже считалось крутым, а у нас даже родственники жили в Москве. Мы приезжали к ним в гости, но из воспоминаний осталось только то, как я спал у них в детском манеже по диагонали, потому что в обычном положении туда не помещался уже… Круто было, когда у кого-то дома был магнитофон, желательно — импортный двухкассетник. Да и вообще — иметь заграничные вещи. Помню, я ходил в шапке финского клуба по хоккею с мячом, ярко-желтой и с кисточкой. Привез мне ее, конечно же, один из маминых зарубежных коллег.

— Были ли какие-то увлечения, те же спортивные секции, например?

— В Балахне спортом номер один был и остается хоккей с мячом, которым я и занимался. У каждого из градообразующих предприятий была своя команда. За границей этот спорт называют банди, а разница с обычным хоккеем заключается в том, что клюшка кривая и поляна здоровая, как для футбола. И игроков в команде одиннадцать, тоже как в футболе. Но это зимой, а летом занимался в основном единоборствами: самбо, дзюдо. Да и боксировал я неплохо. А помимо спорта, конечно же, ходил в различные кружки: авиамодельный, танцевальный, игры на гитаре.

Как я уже говорил, у нас была машина, и благодаря этому я очень рано научился водить, еще в детстве, когда даже до педалей не мог дотянуться: отец сажал меня на колени, я рулил. Лет с 12 уже ездил спокойно сам по дачным и лесным дорогам. Мы с отцом часто вместе ходили в гараж. Он что-то чинит — я ему ключи подаю, но меня больше интересовало порулить, а не поковыряться в моторах.

«ПРАВА — КАК МЫШЦЫ…»

— Судя по всему, в институт вы поступили сразу после школы? Странно только, что ни профессия отца, ни работа мамы не повлияли на выбор вуза…

— А вот и не угадали (улыбается). После школы я пошел работать на производство. Родители мое решение восприняли спокойно: ладно, иди, потом доучишься, если захочешь. Конечно, еще в старших классах была идея поступить в Нижегородский лингвистический институт, но когда я посмотрел уровень требований, понял, что просто не сдам вступительные экзамены. Еще думал об учебе в Кстовском высшем командном военно-строительном училище. И даже поступил на подготовительные курсы, думал, попробую. Сразу два диплома — военный строитель и гражданский. Начал готовиться, но, увы, там была высшая математика, а это, как я уже говорил, не мое.

Кроме того, я тогда подумал — взрослый парень, хочется девушкам подарки дарить, цветы, хочется хорошо одеваться, а родители на тот момент обеспечить этого не могли. В начале 90-х на предприятии, где трудился мой отец, возникли очень серьезные проблемы. Зарплаты не было. Поэтому он с инженерно-технической должности ушел на комбинат простым работягой. Правда, уже через несколько лет своим умом, авторитетом, характером, отношением к людям он добился признания и стал заместителем начальника цеха автоматики.

Но тогда, в 1992 году, я пошел работать на Заволжский моторный завод, в 20 км от нашего поселка. Это крупное предприятие, где производились двигатели для Горьковского и Ульяновского автозавода. Устроился вместе с друзьями, и стали мы слесарями механосборочных работ 2-го разряда. Там была неплохая зарплата. Работали по сменам на металлообработке. Не на конвейере, а именно на подготовке. Правда, отработав около месяца, я нарушил технику безопасности и получил весьма серьезную производственную травму. Вот такой мой первый рабочий опыт.

— Так это производственная травма стала косвенной причиной поступления в институт?

— Нет, конечно. Всегда где-то внутри крутилась мысль, что образование необходимо. А когда я уже рабочей жизни хлебнул, то окончательно понял, что у меня потенциал выше, чем просто быть рабочим на производстве. Но как-то все не получалось: к тому моменту у меня уже была семья, надо было работать, а учеба платная. Все решилось, когда в поселках, подобных нашему, начали открываться филиалы областных учебных заведений и появилась возможность получить юридическое образование.

Надо сказать, что у меня всегда было обостренное чувство справедливости, и юридическая тема привлекала всегда. Когда возникал конфликт на работе (а я тогда уже трудился на Балахнинском бумажном комбинате), я, даже не будучи юристом, пытался свои права защищать. А права — как мышцы: они у тебя есть, если ты их качаешь. Поэтому было принято решение поступить в филиал Нижегородской архитектурно-строительной академии, где и юриспруденция была, и доступные цены на обучение. Я только потом сообразил, что не совсем правильно выбрал направление — правовед-педагог. А потому после трех курсов обучения перевелся в Нижегородский коммерческий институт.

В какой-то момент встал вопрос выбора специализации, и я выбрал трудовое право. Рассуждал так: я работаю, можно полученные знания применять для себя. Ну а когда речь зашла о прохождении практики, подумал: о, в профкоме! В общем, взял тему диплома «Защита социально-трудовых прав работников профессиональными союзами» и с ней пришел в профком. На тот момент, в конце 2004 года, наш комбинат был вторым по величине производителем газетной бумаги в стране.

— Как приняли студента в профсоюзной среде?

— С радостью. «Где ты раньше был, у нас тут проблемы сплошные! Мы уже наняли себе юрисконсульта, он тебя введет в курс дела, помогай». С этого все и началось. Я стал вникать в проблемы: а это и напряженные коллективные переговоры, и различные нарушения прав работников. Потом возникла необходимость защищать людей в судах, чем я и занялся. Сначала вместе с юрисконсультом, потом самостоятельно. Представляете? Я, обычный работяга, еду в суд и там выигрываю дела по восстановлению людей на работе!

— Самый первый суд, где удалось победить, помните? Какое именно нарушение стало причиной иска?

— Не помню, но это было явно восстановление на работе. Или кого-то по сокращению неправильно уволили, или просто в обход закона, это тогда была массовая тема. Контролировали процедуру, использовали малейшие отклонения работодателя от требований закона, давали отрицательное мотивированное мнение по увольнению, если работодатель не реагировал — обращались в суд.

Ну а мне — на работе приходилось ходить с оглядкой, как говорится, потому что руководству не нужен такой «вредный» сотрудник. Но никаких поводов подловить себя на чем-либо я не давал. Это должно быть главным правилом любого неосвобожденного профактивиста.

Большие сложности были с защитой прав работников через комиссию по трудовым спорам, в которой мы пытались оспаривать незаконные дисциплинарные взыскания и другие нарушения. Сторона работодателя в комиссии, независимо ни от каких обстоятельств, даже в случае нашей абсолютной правоты придерживалась принципа корпоративной солидарности и всегда голосовала в поддержку изначальной позиции работодателя. Поэтому все споры в итоге переносились в суд.

— Вы тогда еще не были освобожденным профсоюзным работником?

— Нет, но все произошло стремительно. Я практически сразу же стал членом профкома, чтобы был какой-то дополнительный иммунитет. А в 2006 году, когда был избран новый предпрофкома, Владимир Зернов, я стал сначала юрисконсультом, а потом и заместителем председателя по юридическим вопросам.

ЦЕНА СПРАВЕДЛИВОСТИ

— Если не ошибаюсь, в тот период в АО «Волга» возник крупный конфликт между профсоюзной стороной и работодателем…

— Да, конфликт возник жесткий! Представьте: крупное предприятие, устойчивое, с большими объемами продукции и серьезной прибылью, но в последние несколько лет зарплата рабочим не повышалась. К тому моменту мы уже научились читать годовые и квартальные отчеты, и начали ставить этот вопрос довольно остро.

В профкоме начали издавать свою газету «Союз бумажников». Занимался ее подготовкой я сам, иногда тексты по своим направлениям давали другие специалисты. Поставил Adobe PageMaker на компьютер, занимался версткой. Заключили договор с типографией в Кстово. Ее руководителем оказался человек, который знал о проблемах на комбинате, проникся нашими проблемами и помогал, чем мог. Давал скидки на печать. В общем, с газетой все получилось отлично. Она сразу же разлеталась по предприятию через наши цехкомы и профгруппы. Помню, когда возникла острая ситуация с зарплатой, я, начитавших годовых и квартальных отчетов, официальной информации, разложил по полочкам, как наше руководство получает прибыль и куда она уходит. При этом людям лапшу на уши вешают, что на комбинате все плохо, — а он находится в прекрасном экономическом положении. Это просто взбесило и директора, и всю администрацию, потому что весь комбинат прочитал — и у людей глаза открылись.

— Угрозы в адрес членов профкома были?

— Да после этого началась просто настоящая война с профорганизацией! Работодатель понял, что профком в этом составе и дальше будет выступать с подобными требованиями, и началась работа по его уничтожению. Мне, конечно, взяток не предлагали, и угроз не было, а вот председателю первички — было дело. И угрожали, и приносили конверты, пытались уговаривать: «В этом конверте все нормально, а мы знаем, что у тебя родственники болеют…» Давили на человеческий фактор. Тем не менее председатель угроз не испугался и на эти предложения не пошел. Этого человека очень уважали на комбинате и поддерживали рабочие.

В отношении меня особых инструментов давления не было: я освобожденный работник, зампред первички. Единственно, могли сделать мелкую пакость. Тут стоит внести некоторые уточнения. Дело в том, что у нас на предприятии была такая практика: когда человек, нужный комбинату, выходил на пенсию, ему давали возможность получить полагающиеся при этом выплаты, а потом по срочному договору брали обратно. И он, пока работоспособен, продолжал выполнять свою работу. Среди таких ценных сотрудников был и мой отец. У него был срочный трудовой договор, который собирались продлить. Но тут вышла моя статья, и договор ему не продлили. Он ушел на пенсию.

— Наверное, вам непросто было смириться с такой ситуацией?

— Я себя чувствовал очень виноватым перед ним. Но отец объяснил, что на предприятии, где так поступают с людьми, он бы все равно не остался. И сказал мне: «Я горжусь, что ты занимаешься такой работой». Это была для меня высшая оценка с его стороны. Я успокоился, увидел, что и он не хочет оставаться на комбинате, потому что началось откровенное выдавливание из профсоюза уже рядовых его членов. К людям подходили и говорили: выходи из профсоюза, иначе мы тебя сократим, премии лишим. Были и более мерзкие методы: у тебя жена работает в том-то подразделении, если мы тебя не сократим, то сократим ее. Люди шли через проходную по спискам, за членами профсоюза следили пофамильно. И не дай бог какое нарушение! Не состоящий в профсоюзе отделывался, например, лишением премии, а члену профсоюза говорили: «Либо мы тебя сейчас “под статью”, и ты больше никуда на работу не устроишься, либо выходи из профсоюза!» Тут понятно, что человек выберет в ситуации, когда с другой работой проблематично. И вся эта война привела к тому, что численность членов профсоюза на предприятии за год-два снизилась до менее половины трудового коллектива.

— Но требования профкома все-таки были выполнены?

— Сначала работодатель ни на какие уступки не шел, переговоры результата не давали либо ограничивались минимальными подачками от руководства. А мы требовали кардинального повышения зарплаты всем работникам. Провели конференцию, утвердили требования к работодателю и инициировали коллективный трудовой спор. Выводили людей на митинги и пикеты. И в какой-то момент работодателя мы дожали: всем работникам была очень существенно повышена заработная плата — единовременно больше чем на 20%. По тем временам это был очень серьезный шаг вперед.

Но впоследствии, в пику нашей первичке, работодатель создал свой якобы «независимый», а де-факто карманный профсоюз АО «Волга». В него работников загоняли насильно. Наша организация благодаря стараниям руководства уже не обладала правом представлять интересы трудового коллектива при заключении колдоговора. Численность, как я уже говорил, резко снизилась, и большинство для коллективных переговоров получил «желтый» профсоюз. А наш профком остался в роли статистов в составе единого представительного органа. В итоге колдоговор зачистили настолько, что там остались лишь позиции, прописанные в Трудовом кодексе, не больше. Вместо реальных обязательств повышать зарплату была оставлена лишь жалкая индексация. Люди начали уходить с предприятия. А буквально несколько лет назад было принято решение, что производить бумагу из древесины нерентабельно. Ее стали делать из макулатуры, в результате чего производство было свернуто на 50%. И половина трудового коллектива пошла под сокращение. Для меня вся эта ситуация — личная трагедия. Но, видимо, не бывает так, чтобы весь опыт в жизни был положительным…

О ПЕРЕМЕНАХ И ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ

— Нижегородский областной комитет профсоюза поддерживал действия первички комбината?

— Честно сказать, поддержка была вялая. Более того, некоторые решения профкома попросту сливали на уровне области. В какой-то момент, желая защитить людей, мы сделали членов профкома зампредами на общественных началах. А значит, при их возможном увольнении свое мотивированное мнение должен был предоставлять обком. Был такой прецедент: работодатель пытался сократить члена профкома Ракию Галиуллину. У нас были аудиозаписи разговоров с начальством, доказывающие дискриминацию и давление на нее. А председатель обкома дал согласие на ее увольнение. Ради того, чтобы ее защитить, пришлось доказывать в суде, что данное решение председатель обкома принял единолично, с нарушениями процедуры.

Еще один прецедент: сократить решили бывшего в конце 90-х председателем первички Алексея Павловича Вихарева. В середине 2000-х он вернулся в профком, стал заместителем председателя на общественных началах. Когда начались конфликты, то по сокращению уволили сначала его жену, потом сына. Нам не удалось восстановить их через суд. Добрались и до него.

Дело тоже дошло до суда, и мы отстояли Вихарева в областном суде. Обком, наученный предыдущим случаем, больше не давал согласия на увольнение наших активистов. Работодатель в итоге плюнул и сказал: «Ладно, мы тебя сокращать не будем». Однако и работать нормально тоже не дали. Вместе с профкомом Вихарева выселили в помещение, расположенное за территорией комбината. Еще несколько лет он, будучи в должности специалиста по пожарным системам и получая зарплату, просто сидел за столом в кабинете. Без компьютера и возможности войти на комбинат, под присмотром охраны. Сидел до обеда, шел обедать, потом сидел до пяти вечера и шел домой. Дичь полнейшая!

— То есть боролись в гордом одиночестве?

— Нет, конечно! В период противостояния с руководством нас очень поддержала Центральная профсоюзная газета «Солидарность». На протяжении всего конфликта к нам приезжали корреспонденты, о ситуации на комбинате узнала вся страна. Нас поддерживал президиум профсоюза работников лесных отраслей. На моей памяти как минимум два внеочередных заседания президиума прошли в Балахне и были посвящены нашим проблемам. И именно тогда я познакомился с ключевыми руководителями нашего профсоюза из регионов и крупных первичек. С очень опытными руководителями, грамотными, ответственными, идейными, с которыми можно идти в разведку. Я им рассказывал о проделанной правовой работе, о судебных делах, показывал нашу газету. Видимо, это выглядело достаточно круто, чтобы меня начали рассматривать в качестве кандидата в кадровый резерв на будущее.

— Вам уже тогда предложили подумать об избрании заместителем председателя профсоюза?

— В 2010 году на заседании президиума профсоюза в Соликамске состоялся уже более предметный разговор на эту тему. Не могу сказать, чтобы среди членов президиума было какое-то единодушие. Некоторые товарищи, совершенно не зная меня, смотрели с определенным подозрением. Тем не менее большинство сошлось на том, что я готов к работе в качестве заместителя председателя профсоюза. И в ноябре того же года я был избран на эту должность на съезде.

— Не страшно было так кардинально менять свою жизнь?

— Решение о переезде в Москву далось очень сложно и для меня, и для семьи. Потому что приходилось все бросать, ехать в неизвестность. А в Балахне — работа, квартира, ребенок учится в школе, жена работает в медицинском учреждении. Но мы все-таки этот шаг сделали.

Большое спасибо коллегам из наших крупных организаций, которые очень меня поддержали, потому что своих ресурсов на сам переезд, аренду квартиры, какую-то мебель у меня не было. Я приехал в Москву, несколько дней бегал по объявлениям, смотрел квартиры. Нашел нужный вариант в подмосковном поселке Московский. Собрал жену и сына, загрузил вещи в грузопассажирскую «Газель», взял пару друзей, чтобы помогли разгрузиться и обставиться... Вот так состоялся наш «цыганский переезд».

— С чего началась работа в Центральном комитете профсоюза?

— Буквально через два дня после трудоустройства председатель, Олег Валерьевич Гуторенко, направил меня в Карелию, в Костомукшу. Необходимо было разобраться в конфликтной ситуации в одной из наших первичек. Ездили туда со специалистами Карельского республиканского комитета профсоюза, проблему удалось решить лишь частично.

— В каком году вы возглавили профсоюз? И что было самым сложным на начальном этапе?

— С 2013 года я стал исполняющим обязанности, и еще через пару лет меня избрали председателем профсоюза. Но сложности были еще на предыдущем этапе, когда я начал работу в качестве зампреда. Самая большая сложность заключалась в том, что решения съезда 2010 года, когда был избран и новый председатель профсоюза, вызвали внутренний раскол в аппарате Центрального комитета. Многие были этими решениями недовольны. Вроде бы все свершилось, надо всем консолидироваться и дальше работать… Но в нашем случае этого не получилось. Часть коллектива попросту работать не желала. Поэтому вместо того, чтобы заниматься профсоюзными делами, пришлось разбирать внутренние конфликты. Вот это было сложно и неприятно.

Потом начались уставные мероприятия, первым делом президиумы, пленумы. Был опыт проведения заседаний профкома, конференций первички, участия в заседаниях обкома, но на таком уровне я еще не работал. Я увидел, насколько разобщен Центральный комитет. У многих просто не было понимания, что они входят в состав органа, который должен думать за весь профсоюз. В основном там было перетягивание одеяла: моя территория, моя первичка... И, наверное, самым первым нашим достижением стало то, что мы научились действовать консолидированно. Еще одно наше достижение — в профсоюзе серьезно повысилась дисциплина. До идеала еще далеко, но прогресс значительный. Развивается информационное взаимодействие, активизируется молодежь.

Планов, конечно, было много. С одной стороны, это были некие представления идеалистического характера о том, как должен работать профсоюз. С другой — была реальность: солидарность хромает, и с ресурсами огромная проблема. Поэтому довольно быстро пришло отрезвление: можно теоретизировать очень много и стремиться к светлому будущему, но… вот наш кадровый состав, вот наш бюджет, вот наши возможности, вот наши ресурсы. И уже исходя из реальности движемся к улучшениям поэтапно.

— Какие основные задачи в своей профсоюзной работе вы видите сейчас?

— Светлая цель сейчас выглядит следующим образом: преодолеть снижение профсоюзного членства. Это основная головная боль для нашего, да и для большинства, как мне кажется, российских профсоюзов. Но если у некоторых организаций запас прочности большой — хорошая численность, бюджеты, есть все необходимые специалисты, — то у нас все представлено в минимальной степени. Аппарат профсоюза — это четыре человека, включая меня. Поэтому я не тот председатель, который сидит за столом и дает распоряжения. Я тот председатель, который сам выполняет львиную долю профсоюзной работы и выезжает на места.

ЛУЧШЕ ГОР МОГУТ БЫТЬ…

— Работа, работа… А что любит делать Денис Журавлев в обычной жизни вне работы?

— Вы правы. Моя работа, конечно, очень интересна, но иногда надо и переключаться (улыбается). Если брать такие постоянные и доступные вещи, то летом в выходные любим с женой взять горные велосипеды и покататься. Есть возможность перевозить их на машине: ставим на крышу, едем на Воробьевы горы, в Ботанический сад или Серебряный Бор. Это очень приятно — и немножко размяться, и посмотреть красивые места, и подышать воздухом. Зимой очень люблю кататься на горных лыжах, по возможности. Либо здесь, в Москве, либо у нас, в Нижегородской области. Но это, конечно же, совершенно не те горы…

— Маловаты?

— Сейчас уже да. У меня есть хороший друг, который организует туры в Приэльбрусье, и пару лет назад он пригласил меня в поездку. Походили, погуляли. Терскол, где мы были, — это южное Приэльбрусье, а потом объехали все вокруг. Побывали в Северном Приэльбрусье — в урочище Джилы-Су. Там нет абсолютно никакой цивилизации, но в том-то и есть свой шик: нетронутые места, роскошная природа, обалденная энергетика! Я просто этим заболел. Хотя бытовые условия там, конечно, практически отсутствуют, но все равно это тот драйв, которым меня просто пронзило.

В этом году я попал в группу для восхождения на Эльбрус. Ребята, мои друзья — спортсмены, они постоянно в спортзале. А у меня лишь зарядка утром. Всё. Ну, что могу сказать? Мы дошли. И даже провели акцию — развернули флаг нашего профсоюза на вершине Эльбруса. Там же как: Эльбрус — два горба, а между ними седловина. Там в основном все бросают свою рюкзаки и поднимаются на вершину уже налегке, с ледорубом и веревками… А я еще тащу рюкзак, в котором флаг и здоровенный фотоаппарат, а каждый лишний грамм уже начинаешь чувствовать. Но дело того стоило: до меня флаг Рослеспрофсоюза еще никто в горы не поднимал.

Есть одна особенность — в горах мало кислорода, и там не работают ни мышцы, ни мозги. Я мало что помню. Помню, как поднимались, как было тяжело. Как смотрели вниз на трещины — «трупосборники», в которых закончили свою жизнь многие опытные восходители, и ноги сами начинали ступать увереннее, чтобы не сорваться. Поднялись на вершину, обнялись, сфотографировались. Вид — как из окна самолета, все облака внизу… С нами был гид, он кричал: «Ребята, быстрей-быстрей, после обеда обещали облако, пургу». В общем, погнал нас оттуда быстренько. Оживать я начал уже на спуске. А потом, в поселке, наши местные друзья нам говорят: «Парни, вы вообще осознаете, что вы сделали?!» — «Нет». — «Ну, через несколько дней до вас начнет доходить, что вам удалось».

— О покорении каких вершин в профессиональной и личной жизни вы мечтаете сейчас?

— Деревьев посадил много, сына вырастил, хочется построить дом. Хотелось бы, чтобы всегда была возможность съездить в горы, свозить куда-то семью. Очень хочу поднять наш профсоюз на новый уровень развития. Ведь если говорить об увеличении количества членов профсоюза, то у нас огромное пространство, и нам надо научиться грамотно использовать свои ресурсы не только для текущей работы, но и для роста. Не «проедать» их, а пускать именно на развитие, на вовлечение новых людей, на органайзинг.

Беседовала
Наталья КОЧЕМИНА