Гладков Николай: Повесть о настоящем юристе

Фото: Николай Федоров, "СОЛИДАРНОСТЬ"

Материал опубликован в "Профсоюзном журнале" № 5, 2018

ШКОЛА, СПОРТ И ДЕТСКИЕ МЕЧТЫ

— Николай Георгиевич, каждый хранит в душе какие-то детские воспоминания. С каким событием или случаем связано ваше?

— Одним из самых ярких для меня воспоминаний стало то, как я пошел в школу. Дело в том, что все мои друзья были старше меня. Наступил конец августа, и многим из них пришла пора записываться в первый класс. Я, естественно, собрался вместе с ними. «Тебе семи лет нет, — говорили они мне. — Тебя родители не отпустят!» Но я пошел и записался в первый класс. Сам. Помню, тогда все было просто. Нужно было прийти в школу, где прямо в холле стояли столы, и за ними сидели какие-то взрослые люди. Подойти и назвать себя. Все. А еще помню, как удивилась мама, когда я сообщил ей, что с 1 сентября иду учиться. «Как же так, мы не обсудили!» Но дело было сделано, и я стал первоклассником, хотя долгожданные семь лет должны были исполниться только в октябре.

— Учиться нравилось?

— Конечно! Я просыпался — бежал в школу. За полчаса до начала урока уже был на месте, страшно хотел и любил учиться. И до сих пор учусь и сам учу.

Я родился и до 16 лет жил в Красноярском крае, в селе Кортуз, южнее столицы края. В то время в Сибирь по направлению приезжали молодые преподаватели, чтобы отработать положенные три года после очной формы обучения в вузе. И мне крупно повезло! Математику преподавала выпускник московского вуза, физику — киевского, историю — ленинградского. Эти предметы плюс география были моими любимыми. И, конечно же, физкультура. Без спорта было никак нельзя. В итоге я выигрывал практически все соревнования районного масштаба по лыжным гонкам и стрельбе из малокалиберной винтовки.

— Ну, а после школы кто принимал решение, где вам учиться дальше? Родители?

— Я сам. Родители работали в сельской местности. Отец до войны был кузнецом. Потом ушел на фронт, а после, будучи инвалидом второй группы, работал трактористом. Мама — бригадир полеводческой бригады. Все войну там была. Нас пятеро детей в семье: три брата — все в прошлом военные — и старшая сестра, учительница.

В 9–10 классе я почувствовал, что очень хочу быть директором школы. Мечтал, что эта школа будет лучшей в Советском Союзе по математике, физике и в спорте. Будут лучшие учителя и лучшие выпускники! Мне предлагали поступать на математический факультет Новосибирского университета, где была интересная математическая школа. Директор нашей школы предлагал мне остаться преподавать, быть учителем черчения, поскольку я рисовал в школе и мой дядя был известным в Красноярском крае художником. Но не сложилось.

— А самому стать художником никогда не хотелось?

— Я видел жизнь художника не со стороны и думал: нет, вот такая жизнь мне не нужна. Кроме того, днем некогда было рисовать — то учеба, то спорт; вечером садишься — заканчиваешь глубокой ночью. Мама просыпается, а у меня лампочка горит: «Что с тобой, когда ты ляжешь спать — уже 4 утра?» Заканчиваю, а в глазах как будто блики от сварочного аппарата (работал-то с белой бумагой, холст у меня только в 9 классе появился, когда дядя подарил), и потом все равно долго не могу заснуть. Конечно, родители предупреждали: испортишь зрение, будешь ходить в очках. А я в очках не хотел. И еще, хотя очень любил математику, но не хотел быть лысым, как почти все ученые-математики. Вот запало две вещи с детства: не хочу быть лысым и не хочу в очках! Хотел быть директором школы, но с шевелюрой и хорошим зрением (улыбается). Но потом очки все же пришлось надеть, очень много приходилось читать.

В ПОИСКЕ СЕБЯ

— Отказавшись от детской мечты о руководстве школой и от карьеры художника, что вы выбрали в итоге?

— Я поступил в Омское училище спецслужб гражданской авиации, где уже учился мой школьный друг. И по окончании получил направление в Ташкентский объединенный авиаотряд. У меня был свободный выбор по распределению, и я сам решил, что поеду в Ташкент. Будучи курсантом, посмотрел энциклопедию городов Советского Союза и узнал, что в Ташкенте много вузов и очень хорошо развит спорт. Но сначала стал авиатехником по автопилотам и курсовым системам ряда самолетов гражданской авиации: вначале Ил-12, Ил-14, Ли-2, потом Ан-24, Як-40. Но поработал недолго, только три года, и поступил на юридический факультет Ташкентского государственного университета.

— Почему же с авиацией не сложилось? Конечно, это не полеты и не романтика неба, но все равно определенная к ней причастность?

— Вероятно, я был случайным человеком в авиации. Работая с техникой, я не получал надлежащего удовлетворения. Мне нужно было решать какие-то задачи, и я стал искать себя. Для начала, еще работая в авиаотряде, вместе с друзьями по спорту поступил на заочное отделение института физкультуры. И через год ушел, хотя был уже мастером спорта СССР и чемпионом Узбекистана по классической борьбе. Следующим был геологический факультет. Работа с минералами мне тоже не понравилась, несмотря на то, что мои родственники в то время работали в руководстве геологоразведки в Новокузнецке. Отучился там тоже год. А параллельно поступил на юридический факультет, но уже очной формы обучения. И, послушав первую лекцию профессора Блиндера Бориса Ароновича по криминологии (не надо путать с криминалистикой!), я всеми фибрами души почувствовал, что наконец-то оказался там, где мне нужно.

Мне очень повезло! Нас учили профессора и преподаватели довоенной школы, которые ранее работали в юридических вузах Москвы. Во время Великой Отечественной они вынуждены были эвакуироваться, и многие так и остались в Ташкенте. Ведь, как известно из одноименной повести Александра Неверова, Ташкент — город хлебный. Многие из выпускников Ташкентского юридического института (с 50-х годов он был преобразован в факультет в составе университета) стали очень известными адвокатами и сотрудниками правоохранительных органов в Москве.

— Я так понимаю, что вы с головой ушли в учебу. Оставалось ли время на другие, скажем так, аспекты жизни?

— Конечно! Одновременно я занимался спортом, работал на разных работах. Например, в течение трех лет трудился председателем профсоюзного комитета на стройке. Давал юридические консультации руководителю этого структурного подразделения (больше 400 работников!) очень серьезного строительного треста, в том числе по разработке и заключению коллективного договора.

И еще семья. Когда я был на втором курсе, у нас с супругой родился старший сын, а на четвертом — младший.

А при распределении меня, единственного из всех выпускников, пригласили на работу в органы прокуратуры, где я студентом проходил практику.

— Интересно было?

— Интересно. Но при виде крови и некоторых других вещей у меня поднималась температура, становилось не по себе. И я не мог ничего с собой поделать! В свое время мне пришлось уйти из института физкультуры из-за того, что я не мог заходить в кабинет анатомии. И вот когда я увидел вещдоки жуткого характера с мест преступления, я понял, что это не мое. И вдруг мне поступило предложение от профессора Бовшовера Зиновия Рувимовича — он пригласил меня работать на кафедру трудового права юридического факультета ТашГУ. И я с благодарностью, естественно, согласился. При этом, кстати, продолжал работать в профкоме даже тогда, когда преподавал в институте, — с двумя трудовыми книжками (улыбается). А потом мне руководитель кафедры сказал: «Несолидно быть преподавателем юридического факультета и председателем профсоюзного комитета на стройке». Пришлось с одной книжкой расстаться.

Так в 1974 году началась моя научно-педагогическая деятельность. Сначала в Узбекистане, потом были и Университет дружбы народов, и Московская государственная юридическая академия, и Высшая школа экономики, и Академия труда и социальных отношений. За это время я подготовил 13 кандидатов наук по трудовому праву.

ЗАЧЕМ УЧИТЬ ПОЛЬСКИЙ ЯЗЫК

— Долго живя в Ташкенте, вы, наверное, выучили и узбекский язык?

— По-узбекски я не говорил, хотя неплохо понимал этот язык. Однако в активе есть немецкий и польский. Причем последний — знал весьма хорошо, так как сумел без словаря на польском языке подготовить и защитить диссертацию по трудовому праву в Польской Народной Республике.

— Немного странная задача для советского юриста.

— Дело в том, что я учился в целевой аспирантуре Университета дружбы народов им. Патриса Лумумбы в Москве. Моим научным руководителем был известный ученый в области трудового права в 1970-е годы, проректор УДН, зав кафедрой гражданского и уголовного права факультета экономики и права Василий Иванович Смолярчук. Он объяснил, что темы для диссертации по трудовому праву СССР в этом вузе неактуальны. Ведь большая часть студентов — иностранцы, из Африки, Азии и Латинской Америки. Для них интересно было изучить законодательство развивающихся социалистических стран и практику его применения.

Я знал немецкий язык, но с трудовым правом ГДР, которое вроде бы подходило по всем требованиям, не сложилось: там только что приняли новый Трудовой кодекс, и никакой практики его применения еще не было. Я рассмотрел остальные страны, входящие в Совет экономической взаимопомощи, и выбрал Польшу. Мой научный руководитель тему одобрил, но оказалось, что первоисточников на русском языке о трудовом праве Польской Народной Республики было очень мало. Да, по моему заказу университет оплатил перевод нескольких научных работ. Но переводчик не был юристом, и в некоторых случаях смысл был искажен. И я понял, что нужно выучить польский язык самому. Меня познакомили с преподавателем польского языка для работников МИДа СССР, и я стал заниматься.

— Трудно было? Вроде бы по звучанию языки похожи, но ведь речь идет именно о юридической терминологии.

— Я законспектировал книгу «Польский язык для иностранцев», прошел всю грамматику. Помню, супруга говорила мне: «Ты в Москву польский язык приехал изучать или кандидатскую диссертацию защищать?» А преподаватель со мной вела беседу только по-польски. Но одно дело восприятие написанного текста, а другое — разговорная речь: разговорный польский у меня отставал от письменного. Однажды педагог пригласила меня на театральную постановку на польском языке. Но, тогда еще недостаточно хорошо воспринимая разговорную речь, я пришел по адресу другого театра. Так мы и не попали на спектакль, прождав друг друга в разных местах столицы (улыбается).

— Наверное, прожив три года в столице, вы уже не хотели возвращаться назад, в Ташкент?

— Я окончил целевую аспирантуру, что предполагает возвращение на прежнее место работы. И уже через год мне предложили должность замдекана по учебной работе нашего факультета. А еще через четыре года бюро ЦК компартии Узбекистана решило, что быть мне деканом юридического факультета ТашГУ, который в то время был крупнейшим юридическим факультетом среди всех университетов СССР — более 6000 студентов!

Кстати, во время прохождения аспирантуры я познакомился практически со всеми великими людьми в сфере трудового права Советского Союза. Это очень интересные люди. Со многими я в дальнейшем дружил. Когда я стал деканом юридического факультета, у меня появилась возможность приглашать ведущую профессуру СССР читать лекции на нашем факультете. Мы проводили выездные заседания Ассоциации юридических вузов страны. Это была настоящая школа. Высшая школа трудового права и юридического образования в стране..

Прошло несколько лет, и начались печально известные события конца 80-х и начала 90-х годов. Я был очевидцем многих из них. Ситуация складывалась так, что надо было возвращаться в Россию, в Москву. Тем более что дети к тому моменту уже учились в столице: старший сын в РУДН, младший — в МГУ. Мы обменяли нашу ташкентскую квартиру на московскую и уехали.

— Мне кажется, когда решаешься на переезд в другое место, надо быть готовым к тому, чтобы все фактически начинать сначала.

— У меня в Москве, как я уже говорил, было много близких друзей в мире юриспруденции. Были коллеги и в Федерации независимых профсоюзов России. Одновременно последовали предложения работы в Московском государственном юридическом институте (сейчас это университет) и в ФНПР. Честно говоря, снова идти в вуз мне не хотелось. Накопилась усталость от предыдущей работы. А вот трудиться в профсоюзах мне сначала было просто интересно — работа живая, а потом я в нее погрузился и пригодился в итоге.

О РАБОТЕ В ПРОФСОЮЗАХ

— Насколько мне известно, вы принимали непосредственное участие в разработке проекта нового Трудового кодекса, ряда законопроектов и соглашений о сотрудничестве профсоюзов с надзорными инстанциями?

— Вы правы. Став в 1997 году руководителем правового отдела ФНПР, я занимался в том числе вопросами совершенствования законодательства. По поручению Михаила Викторовича Шмакова еще в конце 1990-х годов мы занимались проектом нового Трудового кодекса. Представители ФНПР участвовали в деятельности рабочей группы, а затем и соответствующей комиссии. В результате нам удалось закрепить в трудовом законодательстве ряд новаций в защиту прав работников — членов профсоюзов. Эту работу мы с правовым департаментом и другими подразделениями ФНПР проводим постоянно. И в отношении не только трудового законодательства, но и закона о профсоюзах и иных федеральных законов.

Тогда же возникла идея заключить соглашения между ФНПР и Генпрокуратурой. В первую очередь. Почему? Профсоюзный контроль — это, конечно, очень хорошо, но это контроль общественный. И его возможности, а значит, и эффективность, в связи с изменением законодательства стали несколько иными. А значит, без соответствующего содействия со стороны органов прокуратуры нам будет сложно добиться каких-либо серьезных результатов.

— Это сделать удалось?

— Да. Сначала в 2008-м, а затем и в 2010 году мы заключили соответствующее соглашение с Генеральной прокуратурой. Кстати, этому предшествовал эксперимент по заключению подобных соглашений в двух субъектах РФ. Это Свердловская область и Красноярский край, где взаимодействие между прокуратурой и профсоюзами всегда было выстроено надлежащим образом. Предложив такой эксперимент Михаилу Викторовичу и получив одобрение, я поехал в Екатеринбург, где на площадке прокуратуры Свердловской области мы провели совместное совещание. Итогом стало соглашение о взаимодействии. И буквально через два дня соглашение было подписано и в Красноярске. Затем в течение нескольких лет подобная практика распространилась во всех субъектах РФ.

Аналогичные соглашения были заключены между ФНПР и Рострудом, и тоже во всех субъектах РФ.

— А ведь на заседании Конституционного суда в минувшем году именно Генпрокуратура поддержала позицию профсоюзов о невозможности включения в МРОТ компенсационных выплат!

— Да, но я позволю себе немного углубиться в историю проблемы. Как вы знаете, ФНПР выступает за чистоту МРОТ — как государственную конституционную гарантию — с 2007 года и по настоящее время. Проблема возникла, когда были внесены изменения в статьи 129 и 133 ТК РФ, что в дальнейшем позволило неверно трактовать ряд понятий. В частности, минимальный размер оплаты труда. В основном это касалось, конечно, районов Крайнего Севера и местностей, приравненных к ним, где районные коэффициенты и надбавки за трудовой стаж стали включать в величину МРОТ. Хотя профсоюзы и органы прокуратуры добивались восстановления прав работников в судах.

Ну и вершиной этого, скажем так, беспредела стали два решения судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда, точнее — состава по трудовым делам в 2017 году. Это позволило работодателям применять, а судам общей юрисдикции подтверждать, что вот эти самые компенсационные выплаты могут включаться в величину МРОТ, которая, как я уже отмечал, является государственной конституционной гарантией. Другими словами, тарифные ставки, оклады, даже зарплаты могли быть существенно занижены.

— Насколько мне известно, вы лично в Конституционном суде представляли интересы одной из пострадавших от этих решений?

— Да. Я представлял интересы члена Общероссийского профсоюза образования Ольги Леонидовны Дейдей из города Саянска Иркутской области. Всего было три жалобы: из Иркутской области, Алтайского края и Республики Карелия (от двух работников). Их объединили в одно дело. Хочу сказать, что, кроме представителя Генеральной прокуратуры, другие представители власти выступили на заседании в поддержку решений Верховного суда. Они не обнаружили нарушений. Позиция ФНПР была представлена Конституционному суду мной по поручению Михаила Викторовича Шмакова. Это произошло 14 ноября 2017 года. А в результате 7 декабря было оглашено решение в виде постановления, которому я в высшей степени, безмерно рад.

Постановление КС РФ затрагивает не только северные территории, где коэффициенты и надбавки должны начисляться на фактический заработок работника. Оно также затрагивает содержание специальных соглашений о минимальной заработной плате. Теперь социальные партнеры в субъектах РФ могут договариваться только о размере минимальной зарплаты не ниже МРОТ, не затрагивая вопросов компенсационных и стимулирующих выплат. Этими вопросами, по решению Конституционного суда, они заниматься не уполномочены. И это, я считаю, настоящая победа ФНПР и ее членских организаций!

ВНЕ ГРАФИКА

— Николай Георгиевич, в вашем, скажем так, послужном списке — преподавательская и научная деятельность, работа на руководящих должностях, судебная практика… Кем вы себя считаете в большей степени?

— По своей сути я носитель системного, комплексного подхода ко всему перечисленному вами. Наверное, что-то такое я собой и представляю.

— Уж не знаю, есть ли у вас свободное время, но все-таки спрошу. В свободное время чем занимаетесь, как отдыхаете?

— У меня две внучки и внук. И в последнее время, пусть девочки не обижаются, я все больше и больше принадлежу, наверное, своему внуку. Ему уже 11-й год, и он, как мне кажется, тоже аналитического склада ума. В принципе, неудивительно. Его папа, мой младший сын, выигрывал олимпиады по математике и физике. Но я всегда хотел, чтобы наряду со своими нынешними интересами мой внук еще и занимался спортом.

— Каким, если не секрет?

— Внук занимается борьбой. Водит его на секцию бабушка, а после работы забираю я. Мы с ним общаемся. И конечно же — как без баньки, без спортивных площадок?! Стараемся вести правильный образ жизни, систематически и постоянно, независимо от времени года и погоды. В обязательном порядке.

Беседовала Наталья КОЧЕМИНА

БИОГРАФИЯ

ГЛАДКОВ Николай Георгиевич, кандидат юридических наук, заслуженный юрист РФ, почетный работник высшего профессионального образования РФ.

Образование: Ташкентский государственный университет (ТашГУ) им. В.И. Ленина, специальность «правоведение», 1974 г.; очная аспирантура Университета дружбы народов им. Патриса Лумумбы (в настоящее время — РУДН), 1980 г.

1974–2017 гг. — преподаватель, ст. преподаватель, доцент, профессор: в ТашГУ, Университете дружбы народов, Московской государственной юридической академии, Государственном университете «Высшая школа экономики», Академии труда и социальных отношений (АТиСО).

1981–1985 гг. — заместитель декана, 1985–1991 гг. — декан юридического факультета ТашГУ.

1997–2003 гг. — зав. правовым отделом аппарата ФНПР; с 2003 г. и по настоящее время — секретарь ФНПР (по правовой работе).

2006–2017 гг. — зав. кафедрой трудового права и права социального обеспечения (в настоящее время — кафедра трудового права) АТиСО.

С 2009 г. и по настоящее время — проректор АТиСО по правовой работе.

Один из непосредственных разработчиков проекта Трудового кодекса РФ. Инициатор заключения соглашений: между Генеральной прокуратурой РФ и ФНПР — о взаимодействии и сотрудничестве (2008, 2010); о взаимном сотрудничестве Федеральной службы по труду и занятости и ФНПР в сфере обеспечения соблюдения трудовых прав работников (2006).

Автор более 70 публикаций по трудовому праву, в том числе ответственный редактор и соавтор «Комментария к ТК РФ» (2006, 2011), «Комментария судебной практики по спорам, возникающим из трудовых и пенсионных отношений» (2009), ответственный редактор и соавтор учебника по трудовому праву (2016), автор книги «Реализация и защита трудовых прав, свобод и законных интересов работников: настольная книга профсоюзного работника и профсоюзного активиста» (6 изданий).