Фигура Давида Рязанова (1870–1938) удивляет своей многогранностью. Историк-марксовед, гениальный архивист. Профсоюзный лидер, стоявший у самых истоков профдвижения в России царской и до последнего боровшийся за его самостоятельность в России советской. Но прежде всего он — редкий для того сложного времени пример последовательного гуманиста, так и не изменившего ни себе, ни своим идеям.
Фамилией «Рязанов» он начал подписываться уже в зрелости как одним из многочисленных своих партийных и писательских псевдонимов, но (почти повсеместная история в среде отечественных революционеров!) именно она осталась с ним на всю жизнь.
Настоящее имя Давида Рязанова — Давид-Симха Гольдендах; он родился в Одессе в 1870 году. Одесское происхождение выдавало Рязанова всю жизнь — его способность образно и сочно выражать мысли резко выделяла его на фоне многих товарищей по партии.
Сын состоятельного еврейского торговца, он, учась в одной из одесских гимназий, в 16 лет увлекся революционными идеями и вступил в народнический кружок. В 1886 году его, в будущем главного марксоведа Советской России, исключили из гимназии с нелепой формулировкой «за неспособность к наукам» и якобы неуспехи в древнегреческом.
Будущему академику придется довершать образование своими силами.
«Рязанов читал всегда и повсюду, на ходу, в обществе, во время беседы, за обедом и т.д.», — характеризовал его революционер и публицист, создатель газеты «Известия» Юрий Стеклов, сам одессит и почти ровесник Рязанова.
Подпольная деятельность — юный Рязанов вовсю работал в одесских рабочих кружках, прославившись составлением для них исчерпывающего обзора исторической, экономической и политической литературы, — уже в 1887 году довела его до первого ареста. Выйдя на свободу, он убыл за границу, где свел знакомство с одним из главных русских марксистов, Георгием Плехановым. Рязанов жил в Париже, трудясь в Национальной библиотеке и посещая лекции в Сорбонне и Коллеж де Франс…
Впрочем, вскоре Рязанову придется вновь проходить иные университеты. В 1891 году, при возвращении из второй поездки за рубеж, его как участника подпольного политического движения арестовали в одесском порту, поместили в 18-месячное предварительное заключение, после которого административным порядком, то есть без судебного приговора, отправили в знаменитые петербургские «Кресты». Там он провел долгие четыре года.
«До сих пор в питерских Крестах я держал рекорд карцера, — позже говорил Рязанов. — Никто меня не превзошел по количеству дней, отсиженных в темном карцере».
Потом — трехлетняя ссылка под полицейский надзор в Кишинев, которую сам Рязанов использовал как возможность довершить самообразование. По отбытии ее он вновь уехал за границу и окунулся в бурную жизнь социал-демократической эмиграции.
В 1903 году, когда в рядах социал-демократов произошел раскол, Рязанов отказался присоединяться как к большевикам, так и к меньшевикам. Мало того, внефракционным социал-демократом он останется до самого 1917 года.
В 1900 году Рязанов познакомился с Лениным. Будущий историк марксизма и еще не реализовавший свои замыслы вождь мирового пролетариата родились в один год и по достоинству оценивали интеллектуальный потенциал друг друга. С переменным успехом пытались они сотрудничать, но относились друг к другу весьма критически и не всегда, говоря друг о друге, стеснялись в выражениях. Рязанов обвинял Ленина в «сектантстве» и склонности к антидемократизму; Ленин, признавая за Рязановым высокую компетентность как специалиста и «глубокую преданность марксистской доктрине», пренебрежительно отзывался о его политических взглядах. Тот ведь открыто симпатизировал традициям немецкой социал-демократии и, в частности, писал: «Социал-демократия не устраивает никаких “заговоров”, она не готовит восстания… Она не “конспирирует” ни против правительства, ни против полиции».
Но когда Ленин в 1914 году будет арестован в Галиции по подозрению в шпионаже, именно Рязанов сумеет добиться его освобождения из-под стражи, подключив к решению его судьбы видного австрийского социал-демократа Виктора Адлера.
В отечественное профсоюзное движение Рязанов пришел еще на зачаточном его этапе. Как и другие социал-демократы, он вернулся в Россию в 1905 году, на волне разворачивавшихся в стране революционных событий. С декабря 1905 года он работает в Петербурге, который и был тогда эпицентром зарождения молодого русского профдвижения.
Под псевдонимом «Парнесов» Рязанов стал одним из инициаторов создания Петербургского союза металлистов — наиболее мощной и боевой рабочей организации России того времени. Он вошел и в руководство петербургского Центрального бюро профсоюзов — первого столичного межсоюзного координационного органа, появившегося на свет в неспокойные дни Всеобщей октябрьской политической стачки 1905 года.
Трудясь в профсоюзах, Рязанов участвовал и в социал-демократической фракции I Думы, при этом оппонируя той части РСДРП, которая увидела в новорожденном профдвижении прежде всего еще одно средство политической борьбы:
«У нас много говорят об “использовании” профессиональных союзов политическими организациями, — писал в 1906 году Рязанов в журнале “Профессиональный союз”. — Можно надеяться… что в этом вопросе получат распространение более здравые взгляды на значение социал-демократической организации и ее составных элементов. Социал-демократия должна руководить как экономической, так и политической борьбой пролетариата. Ни одна из них не подчиняется другой, ни одна из них не может “использовать” другую».
Вскоре Рязанова снова арестовали и поместили в тюрьму петербургской Спасской части. На сей раз он оказался не в одиночке, как когда-то в «Крестах», но камере с другими политзаключенными. Он быстро завел в тюрьме распорядок дня: гимнастические упражнения, лекции по марксизму, чтения и беседы.
А потом его вновь высылают из России. Он перебирается в Германию. Там, пользуясь связями в социал-
демократической среде, работает секретарем теоретика марксизма Карла Каутского, получает доступ в архивы семьи Маркса, находит и буквально спасает письма и рукописи. И, конечно, читает лекции по профсоюзному движению.
Февральская революция 1917 года прервала ученые труды Рязанова за рубежом.
«В это время для меня, — писал он в марте 1917 года, — невозможно писать что-нибудь архивное. Теперь, когда политические события сами выкрикивают имя Маркса, было бы скучно воспроизводить его цитаты».
Рязанов вернулся в Россию и погрузился в гущу революционных событий. Он снова вошел в руководство петроградскими профсоюзами и стал товарищем (заместителем) руководителя вновь созданного Всероссийского центрального совета профсоюзов.
Бывший «внефракционный писатель» Рязанов в 1917 году вошел в «межрайонную организацию объединенных социал-демократов», которая провозглашала целью воссоединение Российской социал-демократической партии — но чуть позже присоединилась к большевикам…
Сам Рязанов, хотя и обрел, наконец, фракционную принадлежность, и в двадцатые годы продолжит подчеркивать: «Я не большевик, я не меньшевик и не ленинист. Я только марксист, и как марксист — я коммунист».
Он горячо выступит в поддержку большевиков во время гонений на них летом 1917 года, но поссорится с лидерами фракции, когда осенью речь зайдет о вооруженном восстании. Когда же большевики в 1918 году согласятся на заключение унизительного Брестского мира, Рязанов и вовсе покинет большевистские ряды — правда, на время. Резко оппонировал он и решению большевиков распустить Учредительное собрание, депутатом которого он был, к слову, избран.
После октябрьских событий Рязанов стал членом ВЦИК и, следовательно, получил право ходатайствовать за арестованных. И фактически, как пишет исследователь жизни и наследия Давида Рязанова Яков Рокитянский, для него это стало поводом уже в 1917 году создать «свою службу спасения» тех, кто попал в жернова новой репрессивной системы. Той системы, которую он поддерживал все время, пока его имя сохраняло в стране вес:
«В его секретариат стекались сведения об арестованных от их родных и друзей, составлялись справки, содержавшие все данные, необходимые для ходатайств. Часть сведений Рязанов получал от своих знакомых и узников тюрем, которые он посещал. Позднее основная информация поступала через письма, а также во время приемов ходатаев, которые Рязанов до декабря 1930 г. проводил регулярно в своем директорском кабинете».
Первый руководитель Всероссийского ЦСПС меньшевик Виктор Гриневич, вынужденный в двадцатые годы эмигрировать в Европу, так вспоминал о Рязанове:
«Это был в Москве, может быть, единственный человек, у которого родные арестованных находили помощь и надежду. Ворча на меньшевиков и эсеров, он все же отправлялся к власть имущим и добивался чего мог, часто довольно многого… Возможно, что в тогдашних партийных верхах еще считались с ним, как с заслуженным работником; возможно, что влияла в известной степени и его тогдашняя популярность среди передовых рабочих».
С Лениным Рязанов публично расходился и по вопросу смертной казни:
«Никогда смертная казнь не останавливала ни одного преступника по той простой причине, что они не читают не только “Правды”, но даже и “Известий”. Смертная казнь производит устрашающее впечатление тогда, когда она происходит, как в XVIII веке, на площади… Но это действует недолго. В этом отношении я считаю, что нужно из Уголовного кодекса, поскольку он рассчитан не на год, а на более постоянное и продолжительное время, исключить абсолютно всякое лишение жизни, всякое уничтожение», — говорил он на заседании ВЦИК в 1922 году.
Чем дальше, тем сильнее демонстративная независимость Рязанова на общем партийном фоне выглядела вызывающе.
«Наш ЦК, — говорил он, — совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается».
Долгое время это сходило ему с рук…
После Октября 1917 года партия большевиков, хотя и не без борьбы, получила контроль над профдвижением. Первый всероссийский съезд ВЦСПС в январе 1918 года закреплял новое видение роли профсоюзов в стране только что победившего пролетариата: они должны были стать организаторами и контролерами производства.
Рязанов выступал резко против навязывания профдвижению несвойственных ему функций. На VIII съезде РКП(б) в 1919 году он говорил:
«Вообще мы не избавимся от бюрократизма, пока все профессиональные союзы не научатся идти дальше по пути обязательного лишения профессиональных союзов — я не боюсь этого говорить, я говорю это на всех съездах, — обязательного лишения их всякого права по управлению производством».
Прямой и все более удушающий партийный контроль над профсоюзами тем временем становился все сильнее. Ситуация взорвалась на IV съезде ВЦСПС, который состоялся в Москве в мае 1921 года.
Проекты резолюций по основным вопросам, которые должна была принять коммунистическая фракция ВЦСПС, к тому времени уже составлявшая в профсоюзах решающее большинство, были подготовлены заранее специальной комиссией, куда вошли представители ЦК РКП(б), включая
Вячеслава Молотова и Иосифа Сталина.
Однако против всякого ожидания ЦК комфракция приняла резолюцию, предложенную Рязановым. В своем выступлении он прямо осудил вмешательство центральных партийных органов в деятельность профсоюзов и потребовал большей самостоятельности и инициативы профсоюзов в условиях наступающего нэпа:
«Профдвижение честно служило партии и имеет право на участие во всех вопросах, которые интересуют рабочий пролетариат. Там, где вырабатывают проекты, касающиеся рабочего класса, быта, улучшения экономических условий, мы имеем право требовать участия».
Вмешиваться в ситуацию пришлось Ленину. «Антипартийная» резолюция Рязанова при переголосовании была отвергнута; в профсоюзах полетели головы. Руководитель ВЦСПС Михаил Томский был на время снят с должности председателя и отправлен в Туркестан, а Рязанову было запрещено работать и выступать в профсоюзах.
Для ВЦСПС после этого съезда дискуссии о независимости были окончательно закрыты.
Но основным делом Рязанова оставалась исследовательская и архивная работа. Его перу принадлежало около 500 научных работ и переводов!
В 1921 году он возглавил созданный научно-исследовательский Институт Маркса и Энгельса. Со всей страстью ученый начал добиваться, чтобы собираемая им библиотека по общественным наукам стала лучшей в мире:
«Мы еще не купили ни одной машины, — вспоминал один из ведущих марксистов-историков 1920-х годов Михаил Покровский, — а уже ряд ценнейших рукописей и редчайших изданий плыл к нам на английском миноносце. Точно ли существовал этот миноносец, или это был лишь героический образ, созданный легендой, похожей на ту, которая окружала первые плавания эпохи великих открытий, я не знаю. Говорили о миноносце очень упорно».
О библиотеке института с восхищением отзывался и Владимир Вернадский:
«Поразительный по величине и значению архив. Я не мог даже представить, что такие архив и библиотеку можно было собрать».
Имя Рязанова, несмотря на пошатнувшееся положение в партии, по-прежнему многое значило и в рабочей среде, и за рубежом. Невзирая на все более душную атмосферу в стране и расширявшиеся гонения на политических оппонентов власти, Рязанов без страха брал на работу сотрудников из их числа — если их знания и профессионализм того стоили. Часто для этих сотрудников Рязанову и приходилось задействовать свою «службу спасения»:
«Директор института Маркса — Энгельса, — писал о Рязанове Лев Троцкий, — не мог не заступиться за своих сотрудников-меньшевиков, когда им грозили аресты и ссылки... Все, начиная с Ленина, об этом знали, многие над этим подшучивали, прекрасно понимая “ведомственные” интересы, которые руководят Рязановым…»
В 1929 году Давида Рязанова избрали в Академию наук. В 1930 году он отметил шестидесятилетие. Ему был вручен орден Трудового Красного Знамени и посвящен сборник, озаглавленный так: «На боевом посту».
А уже на следующий год за Рязановым все же пришли — и это едва ли было неожиданно. Постоянные выступления в защиту оппонентов власти, критика — порою весьма нелестная — теоретических работ Сталина. К слову, еще на приснопамятном IV съезде ВЦСПС Сталин на заседании комфракции назвал Рязанова «шутом гороховым», но получил от того не менее сильную отповедь.
Давид Рязанов был арестован в феврале 1931 года по обвинению в связях с «международным меньшевистским центром» и (якобы) хранении его документов. Тогда приговор оказался мягок: Рязанова исключили из партии, сняли с руководства институтом, приговорив к ссылке в Саратов.
Условия ссылки позволили Рязанову продолжать заниматься научной работой в стенах Саратовского университета.
Но в 1937 году его арестовали снова — на сей раз по обвинению в создании правотроцкистского блока. На следствии Рязанов, в отличие от многих других фигурантов дела, держался стойко и вины не признал. Суд был предсказуем и короток: бывший глава Института Маркса и Энгельса был приговорен к расстрелу.
В тот же день приговор был приведен в исполнение.
Читайте нас в Яндекс.Дзен, чтобы быть в курсе последних событий
Чтобы оставить комментарий войдите или зарегистрируйтесь на сайте
Чтобы оставить комментарий войдите или зарегистрируйтесь на сайте
Если вам не пришло письмо со ссылкой на активацию профиля, вы можете запросить его повторно