Накопив технические средства, достаточные для многократного разрушения планетарной цивилизации, человечество, тем не менее, дожило до ХХI века. Наивному юноше кажется, что иначе и быть не могло, но полвека назад даже оптимисты не считали такую перспективу гарантированной. В действительности то, что ХХ век состоялся, - огромное достижение человечества, включая политических лидеров, ученых, художников и широкие массы граждан. О том, как на протяжении тысячелетий человек пытался уничтожить себя и природу и почему у него это не вышло, корреспондент "Солидарности" разговаривала с профессором, главным редактором журнала "Историческая психология и социология истории" Акопом НАЗАРЕТЯНОМ.

Фото ИТАР-ТАСС

- Я пытаюсь проследить перспективы цивилизации. При каких условиях человечество сможет избежать самоистребления? - свой рассказ профессор Назаретян начал с причины интереса к психологии глобальных кризисов. - Когда я был школьником, все ждали атомную войну, потом заговорили о глобальной экологической катастрофе, потом энергетической, генетической и т.д. Меня не столько волновало, что я когда-нибудь умру, сколько то, что все рухнет, и тогда все, что делаешь, теряет смысл. Я стал изучать: а были ли прецеденты? И вообще, почему до сих пор люди друг друга не уничтожили? Возможности этого существуют уже 2,5 млн лет, когда люди (точнее, их очень далекие предшественники Homo habilis - Человек умелый) стали использовать заостренные камни, в том числе бить ими друг друга по голове (все черепа того времени имеют признаки искусственного повреждения). И по законам природы они должны были себя уничтожить. Потому что в природе существует правило этологического баланса: чем мощнее оружие, тем прочнее инстинкты, тормозящие агрессию против себе подобных. У наших же далеких предшественников не было естественного оружия, а потому не было и соразмерных инстинктов.

"ГОЛУБЬ С ЯСТРЕБИНЫМ КЛЮВОМ"

- По-русски говорят: ворон ворону глаз не выклюет. Англичане говорят: собака собаку не ест. Все народы более-менее представляют, что в нормальной ситуации сильные существа друг друга не убивают, дерутся, но не до смерти. Например, у ворона мощное инстинктивное торможение. Один биолог описывал, как он подружился с вороненком, приручил его, а когда тот вырос, брал его клюв и подносил к своему глазу (ворон жертву убивает ударом в глаз) - ворон резко вырывался. У него все инстинкты встают на дыбы, он даже в игре не может этого допустить, ведь он друга воспринимает как своего, ворона. А у голубя нет такого, он может добивать сородича долго и нудно - ястреб не добивает так! Мыши тоже дерутся яростно. У предков человека инстинкты были, как у мышки, голубя. Обретя же убойное оружие в виде камня, они превратились в подобие голубей с ястребиными клювами. Такая стая в природе нежизнеспособна: слишком часто конфликты заканчивались бы убийствами. Похоже, что нечто подобное стало происходить в стадах Homo habilis...

- Почему же они тогда не уничтожили себя?

- По самой разработанной гипотезе - появился страх мертвых. И выжило такое стадо - возможно, единственное, - в котором стали патологически развиваться воображение и некрофобия. Некрофобия - это невротический страх мертвых, боязнь, что мертвый может отомстить. Люди стали бояться чужой смерти. На место инстинкта встал невроз. Вообще духовная культура на неврозе построена. Человек с самого начала живет в неестественных условиях. Приходится себя сдерживать: хочется одного, а нельзя, и это создает невротический фон в его жизни. Это не трагедия, но надо понимать: неврозы - естественное свойство социального, культурного бытия.

- Может быть, боязнь мертвых была из-за инфекций?

- Едва ли. Сотни тысяч лет наши предки были кочевниками, да и подавляющего большинства знакомых нам инфекционных болезней в палеолите еще не было. Но есть косвенные данные, что уже питекантропы связывали покойнику ноги - опасались, что тот может преследовать? Традиции погребения, съедения, сжигания и т.д. восходят к этому древнейшему страху. Причем люди раньше начали бояться чужой смерти, чем своей. Мысль, что я когда-нибудь умру, - позднее приобретение культуры. А вот что другой, умерев, может стать страшным и опасным - этот страх и сейчас наблюдается в первобытных племенах. Представление, что мертвый сородич опасен, стало первым ограничителем агрессии. В итоге уже в нижнем палеолите стали заботиться о больных и раненых, что природным существам не свойственно.

- А нельзя ли человеку избавиться от агрессии совсем?

- Агрессия - глубинный спутник жизни. Любая популяция, если ей дать волю, стремится все захватить, подчинить. Но природа выстраивает внешние и внутренние (инстинктивные) ограничители. Если растения оставить без животных, они все будут захватывать, начнут друг друга уничтожать. Появляются травоядные животные - они умеряют эту агрессию. Но они способны уничтожить всю растительность, а хищные животные по отношению к ним выступают ограничителем. Появляется лестница, иерархия агрессии, которая создает устойчивую экосистему. Чем больше лестниц и элементов в структуре, тем устойчивей система. Не надо говорить, что агрессия - это однозначно плохо. Когда учителя возмущаются, что дети агрессивны, я отвечаю: благодарите бога за агрессивных детей, это материал, с которым вы можете работать. Лоренц (лауреат Нобелевской премии, известнейший зоопсихолог, биолог) утверждал, что там, где агрессия снижена, невозможны творчество, любовь, дружба, что дружить можно только с агрессивным животным. Вы не можете подружиться с воробьем. А с ястребом, с вороном - можете. Кстати, юмор - это тоже превращенная форма агрессии.

- Так от агрессии нам никуда не деться?

- Ее можно сублимировать, находить творческие выходы, заняться спортом или иной социально полезной деятельностью.

ГИПОТЕЗА ТЕХНО-ГУМАНИТАРНОГО БАЛАНСА

- Более мощные технологии входили в противоречие с прежними регуляторами агрессии и повышали разрушительные последствия деятельности. Это и есть закон техно-гуманитарного баланса: чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные средства культурной регуляции необходимы для сохранения социума. Получается, что технологии повышают нашу независимость от среды, но при этом снижают внутреннюю устойчивость. Есть технический термин - дуракоустойчивость. Развитие технологий делало общество все менее дуракоустойчивым. При мощных технологиях глупые решения, поступки, если они не сбалансированы соответствующими регуляторами, могут легко привести к катастрофам.

- Это значит, что любая новая технология несет в себе опасность уничтожения человечества?

- Такова общая тенденция. Вот появилось дистанционное оружие - луки, стрелы, копья, ловчие ямы. Люди стали уничтожать намного больше, чем было нужно для жизни. Появилась эйфория, ощущение вседозволенности, безнаказанности. 10 - 12 тысяч лет назад это привело к глобальному кризису: человек уничтожил до 90% мегафауны - крупных животных, в том числе мамонтов.

- То есть мамонтов уничтожили люди?..

- Выясняется, что решающий вклад внесли они. К тому времени население Земли увеличилось примерно до 7,5 млн человек. Для прокорма одного охотника-собирателя требуется 15 - 20 кв. км суши. И если мы разделим площадь суши, пригодной для обитания людей, на 7,5 млн, то увидим, что это уже предел для существования охотников-собирателей. Но, по археологическим данным, люди убивали животных гораздо больше, чем требовалось для прокорма. Из мамонтовых костей строили жилища, на одно шло от 30 до 40 взрослых мамонтов плюс черепа мамонтят. Происходила настоящая охотничья вакханалия! А далее экологический кризис обострил конкуренцию, численность населения Земли стала быстро снижаться...

Творческим ответом на этот кризис стал переход к оседлому земледелию и скотоводству, и вместимость экологической ниши даже не в разы, а на порядки возросла. Там, где проживет один охотник-собиратель, могут прожить 10 примитивных земледельцев, 100 более "продвинутых" земледельцев и 1000 земледельцев с ирригационными каналами. Для земледелия и скотоводства нужны совсем другая психология, другие ценности, другое отношение к природе и к соседним племенам. Население начало расти, стали совершенствоваться технологии. Такое в истории случалось неоднократно. Появляется, например, стальное оружие, и это ведет к кризису. Страшный кризис, когда при стальном оружии действует еще мораль и психология людей с бронзовым оружием. Бронзовое оружие - тяжелое, дорогое и хрупкое, воевать им могут только небольшие профессиональные армии богатырей. А основная часть населения в этом участвовала косвенно: их держали в страхе или в рабство угоняли. И ценности были такие: чем больше я убью, тем больше мне чести - всех пленных воинов убивали. А со стальным мечом может управиться любой мужчина - и начали вооружать все мужское население. Вместо маленьких профессиональных армий появились своего рода народные ополчения. Началось страшное "мочилово", мужское население истреблялось...

- И как же наши предки вышли из этого кризиса?

- Ответом на него стал так называемый осевой переворот. На огромной территории, от Иудеи и Греции до Индии и Китая, стали быстро и одновременно меняться ценности. Выработалось критическое мышление, понятие о добре и зле как универсальных началах и об индивидуальной ответственности. Люди учились относиться к врагам как к людям, сочувствовать и выбирать между добрыми и злыми поступками. Боевое искусство стали ценить как умение победить малой кровью. Те, кто научился всему этому, смогли выйти из кризиса. При этом, кстати, появляется политическая демагогия. Первый ее случай, который описывают историки: в 539 году до н.э. царь Кир с войском захватывает Вавилон и обращается с манифестом к жителям: мы-де пришли, чтобы освободить вас и ваших богов от вашего плохого царя Набонида. Кстати, Вавилон был там, где сейчас Ирак. А Набонид, считайте, вроде Саддама Хусейна. Занятное совпадение, но только президент Буш не был таким гением, как царь Кир. Те же приемы спустя 2,5 тысячи лет - это примитивно, убого. А тогда политическая демагогия была великим изобретением, оно быстро распространилось по тогдашнему цивилизованному миру. Новые техники снижения агрессии. Не убивать, не терроризировать, не унижать демонстративно местных богов и людей, а переориентировать на сотрудничество: "Мы свои, мы пришли, чтобы вас от вашего плохого царя спасти". Киру доложили, что у Набонида трения со жрецами, и Кир этим воспользовался. В ту эпоху резко возросла роль пропаганды, шпионажа, информации, знания о себе и о враге, ценилось умение перехитрить.

- Получается, что психология сильно меняется со временем?

- Конечно. В палеолите каждый незнакомец - враг, его надо убить, съесть и т.д. В неолите совершенно другая психология: впервые не только человек вступает в сотрудничество с природой, но племена вступают в сотрудничество между собой - появляются племенные союзы, вождества. Незнакомец уже не обязательно враг, возможно, он из союзного племени. Появляются "крутые", воинственные племена и начинают, говоря современным языком, крышевать земледельцев. Боевые племена располагаются по краям вождества, нападают на чужих и отбивают их нападения. Появляется исходная форма эксплуатации. Но тогда эксплуатация - это все-таки было лучше людоедства и убийств. Многое из того, что мы сейчас не уважаем и считаем неприемлемым, когда только возникало, было прогрессивным. Пресловутая эксплуатация человека человеком была важным прогрессивным скачком. Люди уже начинали соображать, что лучше не убивать, а пользоваться чужим трудом, не погибать, а откупаться.

ПРИЧИНА ВОЙН

- Люди не ценят того, что ими сделано. За ХХ век уровень морали возрос чрезвычайно. Мы специально это исследуем.

- А как можно измерить уровень морали?

- Ценность человеческой жизни возросла беспримерно. Трагедии ХХ века очень многое заставили переосмыслить. В начале ХХ века понятий "человечество", "население мира" в современном значении еще не было. Даже у профессиональных демографов.

По мере того, как в течение тысячелетий росли убойная мощь оружия и плотность населения, коэффициент кровопролитности (отношение среднего числа жертв на единицу времени к численности населения) нелинейно, но последовательно сокращался. Как это ни удивительно, в ХХ веке (при гражданских и мировых войнах, геноцидах) он был ниже, чем в прежде, хотя от всех форм насилия погибло около полумиллиарда человек. Этот показатель для ХХ века можно грубо оценить как 0,0015 в год, а к началу ХXI века он составил 0,00008. Тот же коэффициент в сообществах палеолита - 0,05 в год. К тому же понятие убийства, тем более насилия, сильно меняется от культуры к культуре. В европейских странах мы сегодня считаем насилием, например, телесные наказания детей. Но еще 100 лет назад предки этих же европейцев усомнились бы в знании родного языка, если бы им сказали подобное. В традиционной культуре не считали убийством постнатальный аборт: родители избавлялись от больного или ненужного ребенка, и это было нормой жизни. Вересаев рассказывает в "Записках врача", как крестьяне сопротивлялись попыткам городских медиков лечить детей. И поговорку приводит: "Дай, Господи, скотину с приплодцем, а деток с приморцем". У Толстого описано, как незамужняя мать Катюши Масловой ежегодно рожала, крестила и переставала кормить очередного ребенка, и тот быстро умирал от голода. Писатель подчеркивает, что так "обыкновенно делается по деревням". Подобных примеров из художественной и этнографической литературы много, и касаются они в равной мере российской, европейской, ближне- и дальневосточной жизни. А современный западный человек даже внутриутробный аборт готов считать убийством...

- Возможно, войны скоро прекратятся? В чем их причина?

- Многие полагают, что вэкономике. Это наивно. В 1910 году была опубликована яркая книга одного немецкого экономиста. Он доказывал, что войны в Европе уже невозможны, потому что бессмысленны экономически: разрушение экономики одной страны автоматически разрушает экономику другой. Доказано было убедительно. Возразить можно только одно: через четыре года началась Первая мировая война, потом Вторая... Европа в ХХ веке дала 65% мировых военных жертв, в то время как в ХIX веке - только 15%. Обычная история: чем бессмысленнее война экономически, тем она более жестока. А в войнах между первобытными племенами вовсе не принято грабить, там часто главным трофеем служат отрезанные головы врагов. И, как показано в исследованиях, чем в более благоприятных природных условиях живут племена, тем чаще у них войны.

Сваливать на экономику - это логическая ошибка. Даже в обыденной жизни беда кому-то может оказаться на руку, но это недостаточное основание считать выгоду причиной беды. Можно показать, что чаще экономический миф, чем реальный экономический интерес составляет мотивацию войн.

- В чем же тогда настоящая причина?

- Думаю, в психологии. Как, вообще-то, и сами экономические мотивы - они ведь сильно варьируют от культуры к культуре. Существует глубокая функциональная потребность в переживании всех эмоций, которые заложены природой, в том числе ярости, страха и т.д. Культура эту острую потребность переживаний снимает через ритуалы, искусство, спорт, но игровые эмоции приедаются. Вот в дикой природе этой проблемы нет, там предметные и функциональные потребности в норме гармонично переплетены: надо убегать или догонять, драться за партнершу, потом передышка, чуткий сон. Постарел, ослабла реакция - и больше не жилец. У человека, живущего в обществе, то есть в искусственных условиях, эти потребности разбалансированы. Система стремится к устойчивости, но когда устойчивость чрезмерна, когда нам очень хорошо, то, грубо говоря, хочется приключений (эксперименты показали, что то же происходит и у других млекопитающих в лабораторных условиях). А война удовлетворяет глубинные потребности человека. Чем заменить войну?! Игры, ритуалы, искусство, спорт... Опыт показывает, что этого недостаточно.

- Что же делать?

- Виртуализация насилия - это один из древних векторов социального развития. Сейчас насилие в значительной мере вытеснено в СМИ, в телевизор, в компьютер. По расчетам, сегодня уровень физического насилия низок как никогда, зато очень много насилия виртуального. А СМИ всегда интереснее говорить о катастрофах...

- Потому что людям интересно об этом читать.

- Верно. Средневековые летописцы тоже описывали катастрофы, войны. В редкий год, когда не было войны, летописец ставил прочерк или писал: "Миру бысть", "Ничему не бысть". То есть - ничего не произошло. А СМИ важно, чтобы была катастрофа, особенно интересно, если спровоцированная людьми. А если эти люди принадлежат к разным социальным группам - классам, конфессиям, нациям, то еще интересней. Например, в 1996 году в России в результате прямого отравления некачественной водкой погибло в 100 раз больше людей, чем на чеченской войне. А сколько писали о том и о другом? Война гораздо "интересней", она сильнее будоражит эмоции. Не СМИ виноваты в том, что людей сильнее притягивает негатив. Это глубинные свойства психики, которые имеют эволюционные истоки. Для выживания животному очень важна информация о неожиданных опасностях, особенно связанных с действиями других. Отсюда, вероятно, преимущественный интерес к эмоционально негативным событиям. То есть зрители, читатели хотят этого бессознательно. Потом ругаются: в СМИ сплошное насилие! Но если газета будет в основном писать про то, как врач вылечил больного, милиционер кого-то спас или чиновник помог решить проблему, то это быстро всем надоест. И чтобы ее читали, надо писать, как врачи неправильно поставили диагноз, загубили пациента, как милиционер нарушил закон, чиновник получил взятку...

Люди путают, что они видят по ту и по эту сторону телеэкрана. Псевдособытия, созданные СМИ, ярче, динамичнее, насыщенней, и поэтому они вытесняют из памяти события реальной жизни. В Петербурге один социолог исследовал, действительно ли современной молодежи присущ "культ насилия". Оказалось, нынешние девушки и юноши гораздо реже были биты дома и сами реже участвовали в драках, чем их мамы и папы, дедушки и бабушки. Но мы все время видим по телевизору: там подрались, там вооруженный конфликт... Создается впечатление, что вокруг бушует война, и уже хочется отдохнуть от нее. Это одна из причин того, что физическое насилие реально опустилось на необычайно низкий уровень. Есть данные ВОЗ: в современном мире люди чаще кончают с собой, чем убивают друг друга. Больше всего жертв всегда несли не войны и не политика, а бытовое насилие: семейные разборки, ссоры между соседями, уличные драки. От кухонных ножей, топоров, охотничьих ружей, бутылок и прочей домашней утвари погибает больше людей, чем от всех видов боевого оружия вместе взятых - от пистолетов до баллистических ракет. От последних, кстати, вообще никто еще не умер. А 50 лет назад они могли уничтожить человечество. В результате кризиса происходит психологическая притирка к новым технологиям.

- Их перестают расценивать как оружие?

- Наоборот, начинают оценивать по-настоящему. Понимание, что это опасно, опускается на бессознательный уровень. Как у тех, кто привык работать с индивидуальным оружием, вырабатывается больше ответственности на бессознательном уровне. Человек, привыкший работать с оружием, относится к нему гораздо рациональнее.

- Что нас ждет в ближайшем будущем? Какие угрозы?

- Один американский ученый писал, что ХХ век был веком оружия массового поражения, а XXI станет веком знаний массового поражения. То есть оружие становится все более дешевым, информация все более доступна, размываются границы между боевыми и не боевыми технологиями. И все это выскальзывает из-под контроля вменяемых правительств, которые в 1950 - 1960-е годы сумели установить некое равновесие страха. Если культура не разовьет соразмерных форм внутреннего и внешнего контроля, то в ближайшее десятилетие цивилизация вполне может рухнуть. Расчеты показывают, что к середине века глобальной цивилизации предстоит очень крутой "фазовый переход". Это может быть быстрый крах, обвал или переход к нисходящей фазе мировой эволюции. Или - прорыв в космическую фазу развития. Похоже, реальный сценарий решающим образом зависит от того, как будет развиваться сознание. Мы сейчас занимаемся прогнозированием возможных сценариев и причинно-следственных связей...

Юлия РЫЖЕНКОВА