Легкая (прежде всего текстильная) промышленность в Российской империи традиционно была сильной и конкурентоспособной отраслью, в отличие, скажем, от машиностроения. С текстильным производством связаны имена виднейших отечественных фабрикантов - МОРОЗОВЫХ и РЯБУШИНСКИХ. А как жили и в каких условиях трудились рабочие на фабриках? Ответ на этот вопрос корреспондент "Солидарности" отправился искать в Научную библиотеку ФНПР.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

В начале 1880-х годов в России был учрежден институт фабричных инспекторов, обязанностью которых было следить за исполнением тогдашнего трудового законодательства на фабриках. Этим инспекторам мы обязаны интереснейшими сведениями по устройству быта рабочих. В руки корреспонденту "Солидарности", отправившемуся на поиски интересных документов в профсоюзный архив, попал один из отчетов - "Фабричный рабочий. Исследование быта русского фабричного рабочего" за авторством известного военного медика и инспектора Владимира Святловского. Книга эта интересна не только тем, что выпущена в 1889 году и позволяет нам увидеть быт и проблемы русской фабрики в то время, когда стачки и забастовки еще не превратили рабочий вопрос в повсеместно обсуждаемую тему. Ценна она, поскольку дает возможность сравнить быт рабочих в смежных, но очень разных по характеру регионах страны - малороссийских губерниях (условия в которых едва ли сильно отличались от среднерусских) и Царстве Польском, в то время - центре отечественной, а отчасти и европейской легкой промышленности. Впрочем, одним трудом Святловского при рассмотрении вопроса мы постараемся не ограничиваться.

ГДЕ РАБОТАЛИ

Различие регионов дает о себе знать, едва автор начинает описывать увиденные им рабочие помещения фабрик Привислинского края:

"Их теперь... устраивают в один этаж, на бельгийский манер. Все здание идет уступами, причем покатая крыша каждого уступа, как оранжерея, состоит из стекла, что дает внутрь здания массу рассеянного, приятного для глаз света. Размеры мастерских в таких фабриках необыкновенно громадны. Так, например, главная ткацкая мастерская, устроенная по этому типу, на фабрике Гемпеля (Блонский уезд Варшавской губернии) дает на каждого рабочего до 11 кубических метров пространства".

А вот автор живописует нам текстильные мастерские Черниговской губернии:

"Ткацкие помещения низки, заставлены станками с одним узким проходом посередине. Здесь же для сушки развешана проклеенная пряжа, а потому неудивительно, что воздух здесь крайне спертый и зловонный. Но особенно плохи на суконных фабриках "мокрые отделения": это настоящие сырые, промозглые подвалы, а между тем полураздетые работницы постоянно ходят из них в сушильню, где температура доходит до 40 градусов... интересы здоровья рабочего отодвигаются на задний план и даже вовсе не принимаются в расчет, и работника обдает то жаркий зной Сахары, то холодные ветры полярных стран".

И это еще "чистое" производство. Что же говорить о производствах "грязных":

"Наиболее грязным образом содержатся мастерские в овчинно-шубных заведениях и на ручных ткацких фабриках", - впечатления Святловского от посещения им кожевенных предприятий малороссийских губерний (Харьковской и Черниговской) звучат так, что у читателя надолго пропадает аппетит:

"Рабочие помещения кожевенных заводов низки, темны; для стока жидкостей с пола обыкновенно не имеется никаких приспособлений; повсюду сырость и грязь от шерсти и мездры... Люди спят и едят в этих же зловонных мастерских, где воздух не лучше, чем в плохом анатомическом театре. На большой перчаточной фабрике Простова (в Харькове) пахнет не лучше, чем в общественных - при этом никогда не дезинфицируемых - писсуарах, потому что кожи на этой фабрики для приобретения нужной мягкости вымачиваются в открытых чанах, наполненных полусгнившей мочой. Мочу доставляют, конечно, сами рабочие, для чего в помещении в нескольких углах находятся особые чаны, ничем не прикрытые".

Хладнокровно закончив это малоприятное описание, Святловский вновь сравнивает увиденное с аналогичными производствами в польских губерниях:

"В Привислинском крае это крупные фабрики, оснащенные электричеством. И если в технико-санитарном отношении кожевенное производство у нас в России принадлежит к числу самых больных и отсталых отраслей нашей промышленности, то далеко нельзя того же сказать про аналогичные заведения Царства Польского, - утверждает автор, тут же, впрочем, оговариваясь: - Рабочая обстановка здесь лучше, чем в России, но все же еще очень плоха... эти мастерские также сыры и зловонны... В аппретурных (аппретура - отделка изделий из волокнистых веществ с целью придать им наилучший вид. - Брокгауз.) и отделочных никаких вентиляционных приспособлений не имеется, равно как не имеется никаких специальных приспособлений для уничтожения вредного влияния пыли".

А были ведь, помимо "чистых" и "грязных", еще и "вредные" производства. Позволим себе отвлечься от труда Святловского (за отсутствием у него таких описаний) и дать картинку из времени более позднего и из несколько другого региона - зарисовку из "вредных" цехов одного из текстильных предприятий Иваново-Вознесенска, сделанную в 1905 году Н. Воробьевым (журнал "Образование"):

"В отбельном отделении и на плюсовке рабочие употребляют противоядие - молоко или лук, так как воздух, насыщенный едкими ядовитыми газами, действует как острая отрава; рабочие часто впадают в обморок. В сушильном отделении работы производятся при температуре, доходящей до 60°, рабочие снимают во время работы рубашки. На мойных машинах рабочий не может работать больше двух лет. В химической лаборатории - те же невыносимые условия, как и в отбельном и плюсовочном отделениях. У прессовальщиков, которым приходится работать рельефы с помощью „крепкой водки" (смесь кислот), обыкновенно вываливаются зубы. Еще молодой рабочий, проработавший прессовальщиком 14 лет, потерял все коренные зубы. Воздух в помещениях прессовальныx отделений до такой степени пропитан парами, что газетная бумага желтеет через 2 - 3 часа".

ГДЕ ЖИЛИ

"Казармы - спальни, в общих чертах, устраиваются следующим образом: двух- или многоэтажный каменный дом разделяется внутри на несколько больших зал. Одна из них может служить кухней, другая - общей столовой, остальные - спальней. Впрочем, подобное разделение соблюдается редко (только на самых крупных заводах). Для спанья обыкновенно служат нары... Довольно часто, для выигрыша места, нары бывают в два или в три яруса", - вот портрет среднестатистической рабочей казармы 1880-х годов по малороссийским впечатлениям Святловского.

Или вот: "почти всюду (тут уже речь конкретно о казармах клинцовских суконных производств. - А.Ц.) нары расположены в два яруса и на верхнем ярусе чувствуется сильнейшая духота. Освещение очень плохо, и, кроме керосиновых ночников, распространяющих копоть, мы не заметили других источников освещения. На фабрике Гусевой рабочие не имеют определенного места для спанья, а каждый ложится где попало. У Сапожникова в казармах даже нет форточек, а казарма у Мошковского выстроена над красильней... Щели нар кишат паразитами. Для подстилки служит обыкновенно собственная одежда, реже рабочим выдают мешки, набитые соломой, или рогожи. Одеял и подушек ни у кого не имеется. Число мест на нарах обыкновенно хватает только для одной смены; рабочая смена, возвращаясь в казармы, ложится на места, еще влажные от чужого пота. Отдельных спален для малолетних мы нигде не встретили... а ведь не нужно быть пуристом, чтобы понять, как страдает их нравственность от совместного проживания с взрослыми... как приобретается цинизм и усваиваются все подробности разврата".

На польских фабриках, отмечает наш автор, рабочие казарм не знали, предпочитая снимать (в случае, если найм работника не предусматривал предоставление ему хозяйской крыши над головой) готовое городское жилье.

"Теснота и неопрятность жилищ и здесь весьма велики. Обыкновенно средним числом на комнату приходится 5 человек, - констатирует Святловский, тут же замечая, что хозяйская крыша над головой для польских рабочих вообще была нечастым "бонусом". - На варшавских городских фабриках рабочие не пользуются жильем от хозяев и таким образом переполняют все невозможные и неприспособленные для жилья подвалы, чердаки и углы этого большого и малоопрятного города".

И все-таки...

ТАК ЛИ ВСЕ ОДНОЗНАЧНО?

Чем дальше, тем больше в отечественной исторической науке, которая после двадцатилетнего перерыва медленно, но верно возвращается к исследованию рабочего вопроса в дореволюционной России, намечаются попытки отойти от стереотипа о беспросветности положения рабочих под казенной крышей.

- Проживание в казармах было явно желанно для работника, - сообщает Ирина Шильникова, один из авторов исследования "Не рублем единым: трудовые стимулы рабочих-текстильщиков дореволюционной России". - Это показывают разные документы: как просьбы рабочих дать им место в казармах, просьбы заменить выплату квартирных денег на проживание в фабричных корпусах, так и требования, которые выдвигались рабочими во время конфликтов с администрацией.

Исследование, предпринятое Шильниковой и ее коллегами, впрочем, рассматривает ситуацию в чуть более поздний период - промежуток с 1890-х до середины 1910-х годов. В это время текстильное производство уже практически монополизировано крупными производителями, которые, стоит отметить, имели куда больше возможностей для обустройства быта рабочих. Конечно, мало кто из фабрикантов мог "переплюнуть" нефтяников-филантропов из "Товарищества братьев Нобель" (Альфред Нобель, "отец" той самой премии, был как раз из них). "Товарищество" в конце XIX века создало в стране ряд функциональных и комфортабельных рабочих поселков с развитой инфраструктурой и даже садами. Тем не менее, с конца XIX столетия и у промышленников "отечественного разлива" в деле организации быта рабочих наметился прогресс.

Так, иные крупные предприятия занимались возведением для семейных рабочих отдельного, сравнительно комфортабельного, жилья - не всем, конечно, но для "ценных кадров":

- Предприятие выделяло ссуду из своих средств, - говорит Ирина Шильникова, - поначалу под проценты, потом, с начала 1890-х годов, и без процентов - так, чтобы рабочий мог выкупить это жилье и проживать там с семьей. Понятно, что помимо финансовых затрат это требовало усилий, а главное, желания фабричной администрации такую возможность рабочим предоставить. Сохранились записи управляющего Ярославской большой мануфактурой, который подробно описывает процесс, как он добивался выделения участка, разрешения на строительство и т. п. Впрочем, эти ссуды выдавались ценным кадрам - учитывался и размер заработка, и стаж работы на предприятии, и дисциплинированность (отсутствие штрафов и прогулов) - то есть тем, кто был нужен предприятию.

Но вернемся к нашим казармам... В новом, XX веке на крупных предприятиях вроде Морозовских мануфактур они действительно перестали вызывать ужас - наоборот, по тогдашним стандартам и в сравнении с деревенскими условиями порою оказывались даже весьма неплохи. В крупных текстильных товариществах - у Коншиных, Карзинкиных и Прохоровых, да и у тех же Морозовых, - наряду с фабричными корпусами возникали школы, ясли, детские сады...

Да и сами условия в корпусах кое-где явно улучшились: в морозовских казармах проектировщики позаботились даже о такой роскоши, как промывные "ретирадные" и ванные комнаты.

И пускай при советской власти этих фабрикантов и их "филантропию" как только не склоняли, рабочие общежития в старых корпусах текстильных фабрик просуществовали до конца XX века, а кое-где продолжают существовать и по сей день. Правда, сейчас "передовые" по тем временам стандарты уже кажутся дикостью. Ведь промывными "ретирадными" никого уже не удивишь, а ремонта эти общежития кое-где не видели едва ли не с фабрикантских времен...

Александр ЦВЕТКОВ