Нынешнюю численность населения столицы, похоже, нельзя определить достоверно, поскольку точно подсчитать количество нелегально находящихся и работающих в городе людей - невозможно. Данные из разных источников о том, сколько же человек сейчас реально живет и работает в Москве, серьезно разнятся. Так, перепись минувшего года показала в столице 11,7 млн жителей, а альтернативные источники называют порою даже 20 млн. А как чувствовала себя столица в годы массовых притоков населения прежде? Пожалуй, самый яркий эпизод - это первые годы советской власти, когда перенаселение, последствия войны, разрухи и политики военного коммунизма слились для Москвы воедино.

На фото - 1920-е годы. Крестьяне-столяры, приехавшие на заработки в Москву. Репродукция Фотохроники ТАСС

Жизнь Москвы первой половины 1920-х годов - слишком многогранная тема, чтобы дерзать на полное ее описание в небольшой статье. Однако мы все-таки взглянем на ту жизнь, разбив тему на несколько сюжетов. В помощь нам будет архив периодики и статистика тех лет из библиотеки ФНПР, труды историков и цитаты из классиков-очевидцев.

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС

С проблемой массовой миграции Москва лоб в лоб столкнулась еще в годы Первой мировой войны, когда к ищущим работу на московских фабриках присоединились беженцы из разоренных боями и самими властями западных губерний. Если в 1908 году в Первопрестольной насчитывалось около 1,3 млн жителей, то в 1915 году их число увеличилось до 1,8 млн.

В Гражданскую войну город, впрочем, опустел - люди бежали в "сытые края", куда угодно, лишь бы подальше от воцарившихся в Москве голода, разрухи и безработицы. К 1920 году статистика фиксирует падение численности населения Москвы едва ли не вдвое.

Но политика военного коммунизма, приведшая, в свою очередь, к голоду на селе, а с другой стороны - объявление нэпа, новой экономической политики, и возможность торговли в Москве, а также оживление столичной промышленности в корне изменили положение дел. И за каких-то шесть лет московское население увеличивается - опять же в два раза.

Понятно, что за годы разрухи всякое жилищное строительство в столице замерло. Да еще полный коллапс "коммуналки" - за домами попросту некому было следить, канализация и отопительные системы пришли в негодность. Мало того, холодными зимами Гражданской войны отмечались даже случаи, когда жильцов деревянных домов специально расселяли... чтобы пустить освободившиеся постройки на дрова. Так что "квадратные метры" в столице быстро стали на вес золота:

"В Москве теснота ужасная, в квартирах установился особый московский запах - от скопления человеческих тел", - писал в дневнике Корней Чуковский.

Или вот - свидетельство о жизни в заводских казармах начала 20-х годов от писателя Ивана Жиги (цитируем по книге "Москва НЭПовская: очерки городского быта"):

"Семьсот шестьдесят пять человек живут в 120 каморках казармы. Каморки все одинаковы - пять-шесть саженей, и на каждую из них приходится шесть человек с хвостиком. Туговато. Больные и здоровые, злые и добряки, пьяницы и трезвые, - все вместе. В одной и той же каморке живут люди разные по культуре и по устремленности".

Тяжко было с "метрами" даже в Кремле, куда перебралось не только советское правительство, но и многочисленный обслуживающий персонал. Вот что пишет комиссия ВЦИК, проинспектировавшая помещения для кремлевского вспомогательного персонала (курьеров, дворников, сторожей) зимой 1921 года:

"Жилищные условия... очень плохи и антисанитарны... Что касается дворников, живущих в здании Рабоче-Крестьянского правительства, которые живут чрезвычайно сгущено, в подвальном проходе, то их необходимо немедленно переселить в более здоровое и удобное помещение. Помещение, ныне занимаемое ими, не должно приспосабливаться для жилья".

Условия рядовых кремлевских служащих, которым выделялись отдельные комнаты, комиссия назвала "более или менее сносными" - а ответственные работники могли позволить себе роскошь жить отдельно и даже просторно. Комиссия ВЦИК сочла, что "при острой жилищной нужде они могут быть уплотнены без ущерба для работы при более целесообразном использовании помещения и при производстве необходимого ремонта, переделав комнаты из большого размера на более меньший".

А вот кому грозило уплотнение в первую очередь - так это многочисленным "бывшим", если только они не успели заручиться в нужных ведомствах "охранными грамотами". Впрочем, про это гораздо лучше сказано в литературе:

"- Извиняюсь, - перебил его Швондер, - вот именно по поводу столовой и смотровой мы и пришли поговорить. Общее собрание просит вас добровольно, в порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. Столовых нет ни у кого в Москве.

- Даже у Айседоры Дункан, - звонко крикнула женщина.

С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо нежно побагровело и он не произнес ни одного звука, выжидая, что будет дальше.

- И от смотровой также, - продолжал Швондер, - смотровую прекрасно можно соединить с кабинетом.

- Угу, - молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, - а где же я должен принимать пищу?

- В спальне, - хором ответили все четверо".

(М. Булгаков, "Собачье сердце".)

...Бумаги перестали помогать, когда нэп начали сворачивать и с "классово чуждыми" - профессурой и "спецами" - перестали церемониться. Многие тогда вовсе лишились жилья и вынуждены были отправиться прочь из столицы, а кое-кто - и в места "не столь отдаленные".

А что же с постройкой жилья для трудового народа? Собственно, у государства в начале 1920-х годов денег на нормальное жилищное строительство попросту не было. Вот как, к примеру, живописует ситуацию со строительством жилья журнал "Кузнец" в 1924 году:

"И камень, и кирпич у нас имеются, но беда в том, что стоимость постройки из того и другого в данный момент настолько высока, что при современном бюджете и возможностях рядового гражданина пользоваться для постройки жилищ этими материалами является непосильным. ...Есть выход - это строительство из золы местного подмосковного угля..."

Из-за проблем с деньгами соввласть на первых порах попросту отдала жилищное строительство на откуп кооперативам и частникам-застройщикам. В какой-то мере они помогли улучшить ситуацию, но народной любви отнюдь не снискали:

"- Вы знаете, что такое - застройщики? - спросил гость у Ивана и тут же пояснил: - Это немногочисленная группа жуликов, которая каким-то образом уцелела в Москве..."

(М. Булгаков, "Мастер и Маргарита".)

С середины 1920-х годов, когда, благодаря нэпу, экономическое положение в стране стало налаживаться, в Москве все же начинается массовое капитальное жилищное строительство. В нем воплотились смелые архитектурные идеи, накопленные за голодное, но исключительно плодотворное в творческом смысле десятилетие. До сих пор сохранились цельные районы жилой рационалистской застройки тех лет - например, в районе нынешних станций метро "Тульская" и "Шаболовская". Возводились по специальным проектам и дома-коммуны для рабочих. Впрочем, этот социальный эксперимент был вскоре свернут.

И все-таки даже массовое строительство последующего времени и существенное расширение Москвы не сумело разрешить в столице квартирный вопрос, который продолжал "портить москвичей" еще долго - пока столица не приросла тысячами типовых панельных домов Кузьминок и Черемушек. Расселение "уплотненных" еще в двадцатые годы квартир в Москве продолжалось годов до семидесятых.

СЕМАШКО И "СЕМАШКИ"

О неразрывной связи массовой миграции и ухудшения санитарно-эпидемиологической ситуации не так давно - во время скандала с задержанными в Таджикистане летчиками - нам уже напоминал руководитель Роспотребнадзора Геннадий Онищенко.

Перенаселенная Москва нэповских времен - прекрасное тому подтверждение. Скученность и антисанитария, царившие в столице в те годы, и невысокая "медицинская грамотность" победившего пролетариата (добавим сюда разгул уличной проституции) привели к массовому распространению в столице инфекционных заболеваний - туберкулеза, тифа, сифилиса и тому подобных.

Примета времени - массовые информационные кампании, призванные победить туберкулез, сифилис и прочие "заразительные болезни", которые угрожающими темпами расползались по полуголодной, трещавшей по швам Москве. В ход пошли плакаты, справочники, публикации в газетах, культпросветовские экскурсии. Иногда, впрочем, доходило до курьезов. Вот, для примера, цитата из заметки в московском "Коммунальном работнике" 1923 года, посвященной рабочим экскурсиям, которая ярко передает колорит этой странной эпохи:

"Осмотрев музей Народного здравоохранения и убедившись, что сифилис есть массовая болезнь, экскурсанты заявляют: "Мы решили, как пошли в первые дни Октября за партией Р.К.П., так и идти по этой дороге, ибо только партия Р.К.П. может защищать интересы трудящихся масс".

Впрочем, ирония здесь, пожалуй, излишня: Наркомату здравоохранения, который в те годы возглавлялся известным врачом Николаем Семашко, действительно удалось сделать многое. Открывается сеть венерологических диспансеров, создается Государственный туберкулезный институт. Да и санпросвет начинает приносить плоды - и уже к 1927 году смертность от инфекционных болезней снижается на 20%.

Но в память о всеохватном санпросвете 20-х годов "семашками" сначала на московском, а потом на блатном жаргоне стали именовать... обыкновенных вшей.

"КУДА УШЕЛ ВАШ КИТАЙЧОНОК ЛИ"?

На общем фоне тогдашних событий несколько теряется существовавшая в те годы проблема с иностранными мигрантами. Остановимся на самом, пожалуй, интересном разделе этой проблемы - "китайской Москве" раннесоветских лет.

...Китайцы-мигранты, гонимые голодом и безработицей, стали массово появляться в России еще в середине XIX века, но последняя перед революцией волна массовой китайской иммиграции в страну случилась в годы Первой мировой. На стройках и производствах воюющей страны нужна была дешевая рабочая сила, и с 1915 года китайские кули сотнями тысяч прибывают в Россию, чтобы трудиться за копейки, на которые даже бесправные по тем временам русские рабочие согласиться не могли.

Уже Временное правительство приняло ряд мер для соблюдения минимальных прав китайцев и помощи желающим в репатриации. Однако фактически деятельность его на этом направлении свелась к обеспечению китайцам льготного проезда домой и допуска для контроля над ситуацией китайских контролеров. Большевики, захватив власть, подошли к проблеме "желтого труда" более радикальным образом: китайцев постановлением Народного комиссариата труда освободили от "кабальных контрактов" и обязали работодателей отправлять работников домой за свой счет.

Однако воспользоваться возможностью смогли не все даже из тех, кто рад был бы вернуться на родину. Уехать из Европейской России китайцы не могли, поскольку страна раскололась на воюющие области, и путь на восток оказался отрезан. Многие тысячи оставшихся после революции без работы, бесправных, толком не знающих языка китайцев оказались фактически брошены в Европейской России на произвол судьбы: к 1921 году там оставалось около 90 тысяч безработных китайцев.

Испуганные власти на местах отправляли рапорты в ЧК о "голодающих, распространяющих заразные болезни, угрожающих местному населению" китайцах, прося поспособствовать их скорейшей депортации. Ситуацию пытались исправить привлечением китайцев на временные работы - и отчасти это помогало. Но многие из "работников желтого труда" в поисках лучшей жизни оказались в столице.

...Китайские "квартальчики" в Москве существовали задолго до революции - и, как во многих странах, небезосновательно имели дурную славу пристанищ любителей опиума и морфия. Как мы видим из газетных заметок начала 1920-х, с новой волной китайской миграции "национально-ориентированный наркобизнес" расцвел в столице еще пышнее.

"С появлением в Москве китайцев число притонов значительно увеличилось. Особенно богат ими район Трубной площади. Здесь имеются тайные притоны для курения опиума, нюханья кокаина, впрыскивания морфия. На всякий случай в притонах имеют и самогон", - писала в январе 1920 года газета "Рабочая Москва".

Вот, к примеру, тогдашняя "криминальная хроника" из "Известий", живописующая одну из обнаруженных милицией китайских курилен:

"Было замечено, что в темный, грязный подвал дома № 2 по Пушкареву переулку, занимаемый двумя китайцами, Лю Фу и Ле Жо, как только начинало темнеть, пробирались какие-то посетители. В 11 вечера в этот подвал нагрянули сотрудники оперативной группы при комендатуре Моссовета. В подвале оказалась весьма пестрая компания... Здесь были врачи, учителя, дочь инженера и т.д... Китайцы арестованы, а посетители после допроса и составления протокола были освобождены". (Обе заметки цитируем по книге М. Вострышева "Москва сталинская".)

Впрочем, говоря о "теневой" стороне китайской Москвы, нельзя не отметить, что чем дальше, тем организованней становилась столичная китайская диаспора - не без поддержки со стороны властей, питавших тогда большие надежды на революцию в Поднебесной. В столице появляется Общество возрождения Китая, в 1925 году по линии Коминтерна и вовсе открывается Коммунистический университет трудящихся Китая... Все это позже сойдет на нет. Сыграли роль и "закручивание гаек" после свертывания нэпа, и ссора советского правительства с Гоминьданом (вспомним, что позже, в конце 1930-х годов, китайцев будут массово депортировать из СССР). Снова китайцы появятся в Москве после победы в Китае коммунистов - но и новые мигранты сочтут за лучшее уехать, когда при Хрущеве отношения двух стран вновь разладятся. Так что нынешняя "китайская Москва", о которой нередко стали говорить как о феномене, - уже третья за новейшую историю города.

БЕЗРАБОТИЦА

В 1926 году безработных в Москве оказалось в 4,4 раза больше, чем в 1912-м, констатировало Центральное статистическое управление СССР после проведенной в том же 1926 году переписи населения. Перепись показала, что без работы в то время сидел каждый пятый трудоспособный москвич. Беда - уже тогда отмечали аналитики - во многом заключалась как раз в массовом притоке в город неквалифицированных мигрантов из крестьян.

Это, конечно, упрощение: в значительной мере очереди безработных пополнили многочисленные рабочие, уволенные вследствие "оптимизации производств", по-большевистски масштабной. В "Мыслях вокруг плана государственного хозяйства" Владимир Ленин писал о необходимости "свирепого сокращения" для служащих и о закрытии от половины до четырех пятых существующих производств.

И все они - приезжие крестьяне, чернорабочие, люди из "бывших", уволенные - месяцами обивали биржи рабоче-крестьянской столицы, чтобы получить копеечное пособие, бесплатный обед и возможность устроиться на временные работы. (В 1928 году доля "временно занятых" от общего числа работающих москвичей превышала 50% и имела явную тенденцию к росту.) Многие, впрочем, расценивали регистрацию на бирже как бумажку, необходимую для того, чтобы спокойно "заниматься делом" - скажем, торговать.

Московский анекдот середины 20-х: "На бирже труда: - У вас пятилетний стаж имеется? - А как же! Шестой год прихожу отмечаться".

Со временем правила регистрации на биржах ужесточились: "гостям столицы" доступ на них закрыли. Потом последовали и другие ограничения.

"Биржи теперь записывают квалифицированных работников, неквалифицированных, если они в течение последнего года непрерывно работали не менее шести месяцев, подростков и переростков до 21 года, если они дети рабочих и служащих, а также тех, которые кончили специальные учебные заведения", - предупреждает изданная в 1927 году памятка ищущим работу.

Таким образом, количество зарегистрированных безработных в Москве упало. И, судя по всему, тем же самым образом безработицу "изжили" к 1930 году... Хотя стройки пятилеток и стройки ГУЛАГа, и вправду, со временем ликвидировали в стране проблему обилия свободных рабочих рук.

* * *

Неконтролируемому притоку деревенского населения в Москву положила конец коллективизация, на долгие годы прикрепившая беспаспортных колхозников к земле. Современную миграцию из бывших братских стран также призывают ограничивать жесткими и даже не всегда правовыми методами.

Напомним, профсоюзная позиция в этом вопросе неизменна. ФНПР давно выступает против несбалансированной миграции, которая, как напоминает руководство профсоюзов, угрожает стабильности российского рынка труда, а также отражается на качестве рабочих мест и зарплате отечественных работников - притом что сами прибывающие в Россию мигранты оказываются лишены элементарных социальных прав.

На последнем заседании Генсовета ФНПР, в частности, прозвучала мысль о необходимости ужесточения пограничного режима со странами - донорами рабочей силы. Насколько оправданны здесь "драконовские" меры - пока неясно. Дело в другом. Вызовы, связанные с миграцией, - не особенность лишь нынешнего дня. Пускай и под другим углом - мы через это уже проходили.

Александр ЦВЕТКОВ