Работники ЗАО “Улан-Удэнская тонкосуконная мануфактура” готовы перекрыть трамвайные пути в центре столицы Бурятии и устроить пикет у здания администрации предприятия. По их мнению, только подобные формы протеста смогут заставить руководство выплатить им полугодовую задолженность по зарплате. В сентябре они возобновили работу после почти пятимесячного простоя, но обещанных новым руководством денег так и не получили. Об этом корреспондент “Солидарности” узнала, встретившись с работниками мануфактуры в фабричных цехах.

О ситуации на улан-удэнской тонкосуконке мы уже рассказывали (см. “Солидарность” № 29, 2005: “Транссибирский экспресс”). Тогда наш корреспондент, участник автопробега, узнал и об огромной задолженности по зарплате, и о простое. Рассказав о своей беде, люди надеялись, что публикация в центральной профсоюзной газете сдвинет дело с мертвой точки. Надежды не оправдались.

О ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ

Когда минуешь проходную ЗАО “Улан-Удэнская тонкосуконная мануфактура”, кажется, что попал в закрытый городок внутри столицы Бурятии. Длинные широкие тротуары, множество построек. Правда, назначение последних непонятно: не слышно обычного для производства машинного гула. И безлюдно. По дороге к цехам первичной обработки шерсти, расположенным не близко, в глубине “городка”, никого из местных “жителей” увидеть не удалось. Пусто, и только разгулявшийся ветер (в тот день было объявлено штормовое предупреждение) шуршит по асфальту опавшей листвой да позванивает остатками стекол в заброшенном здании бывшего общежития бывшего фабричного училища.

Даже не верится, что еще 20 лет назад здесь работали около трех с половиной тысяч человек. Новые кадры готовили сами, так сказать, без отрыва от производства. Открытая еще в 1946 году школа ФЗО поставляла для фабрики ткачей и прядильщиков, отделочников, сортировщиков, мойщиков шерсти. Для самых юных работников была организована вечерняя сменная школа, а для подготовки специалистов среднего звена - филиал Московского заочного техникума легкой и текстильной промышленности. За десятилетия на производстве сформировались целые семейные династии рабочих. Особая гордость мануфактуры - продукция. Богатый ассортимент тонких и прочных шерстяных тканей, ставших визитной карточкой республики Бурятия. До сих пор ни одна фабрика в России не выпускает драп с козьей шерстью, разработанный специалистами улан-удэнской тонкосуконки.

В прежние времена работать на фабрике было престижно. “Помню, выходили колонной на демонстрацию, так просто распирало от гордости: это мы, это тонкосуконка идет!” - услышу я вскоре в ткацком цехе от одной из старейших работниц. Были у мануфактуры детский сад и пионерлагерь, поликлиника и столовая, магазин и подсобное хозяйство. И зарплаты, по тем временам приличные, тоже были. Но перемены начала 90-х оказались для фабрики фатальными. Так, в 1991 году практически вполовину уменьшился коллектив работников. И постепенно, год за годом, продолжал сокращаться. Сейчас на производстве осталось только около 100 человек (с учетом обслуживающего персонала). Этих людей я встретила чуть позже, в цехах первичной обработки шерсти (ПОШ) и ткацком цехе. Большинство из них отдали мануфактуре более 25 лет жизни и, конечно же, являются настоящими профессионалами своего дела.

ШЕРСТЯНОЙ ПОТОК

Асфальтированная дорожка фабричного городка свернула налево, и мы (корреспондент “Солидарности” и председатель первички фабрики Ольга Кашкевич) оказались у здания ПОШ. Здешнее производство начитается с сортировки. Поднимаемся по лестнице на третий этаж, и постепенно нас окутывает все более ощутимый запах влажной шерсти. А в самом цехе меня, видимо, с непривычки начинает мучить кашель. Кроме того, буквально через несколько минут становится холодно: отопления в цехе нет. Сами сортировщицы работают в толстовках и респираторах. Как выяснилось позже, всю эту нехитрую спецодежду шили здесь же, на фабрике, так как о покупной пришлось забыть уже давно.

- Ткань для нашей “спецодежды” пролежала на фабрике еще с социалистических времен, - рассказывает начальник цеха Галина (свои имена работницы ПОШа называть побоялись - работа дороже, поэтому использую имена вымышленные. - Н.К.). - И для респираторов марля была. У нас есть швейное производство, там и сшили рабочие обновки.

Работа у сортировщиц ручная (элитная сортировка!) и требует не только физических усилий, но и достаточного опыта. Судите сами: сначала огромную кипу шерсти, поступившую из завозно-сортировочного цеха после обогрева, нужно разобрать на отдельные клочки. Потом настильщица подает шерсть тонким слоем на конвейер. Вдоль него с двух сторон стоят сортировщицы. Всего их шестеро, и каждая должна отобрать нужный ей сорт шерсти. Делается это на ощупь. Так женщины сортируют шерсть по “тоньшине” волоса, по длине, по состоянию. В начале конвейера отбираются низшие сорта: свалок, базовка, тавро. В середине - самые высокие: шерсть должна быть длинной и не свалянной. Остальное уходит в конец конвейера. Каждая работница, отобрав свой сорт, спускает его на ленту, где шерсть на соответствие сорту еще раз просматривают старшие сортировщицы. “После наших девочек шерсть проверяют на специальных приборах, и отклонения по сортовой принадлежности бывают крайне редко”, - с гордостью говорит Галина.

Миновав конвейер и ленту, шерстяной поток попадает в контейнерное хозяйство, расположенное этажом ниже. Здесь ведется строгий учет. На каждом контейнере весом в 500 килограммов написаны сорт шерсти, номер партии и дата поступления. Такая точность необходима, ведь потом шерсть подадут на мойку, а каждый сорт моют отдельно. “Разве там работает только одна машина? - наивно интересуюсь я. - Неужели нельзя запустить сразу несколько, быстрее бы получилось?”

- В прежние времена их было шесть, а теперь только одна работает, - слышу ответ. - Судите сами, если еще в 91 году в цехе сортировки работали 500, а на мойке - 250 человек, то сейчас людей стало гораздо меньше. Соответственно - 29 и 10 работников. Шерсти продавали много, в день сортировка подавала около 160 тонн. А сейчас только шестнадцать контейнеров в сутки заполняем...

Этот безрадостный ответ я услышала по дороге в моечный цех. Миновав коридор, мы оказались в полной темноте: сама машина не работала. Ее длинное железное тело, похожее на скелет диковинного животного, замерло в ожидании новой партии шерсти. Честно говоря, я старалась быстрее пройти мимо мрачного пристанища машины и с удовольствием выбралась “на свет”. Здесь чистую шерсть подавали на пресс. После моечного подземелья электрическое освещение и автоматизированный агрегат с мудреным управлением радовали глаз. Словно из страшной сказки я выбралась в реальный мир. Умная машина прессовала очередную кипу. Потом двое работников “одели” ее в суконную упаковку, и по конвейеру шерсть отправилась в дальнейшее путешествие по фабрике: сначала в транспортер-накопитель, потом на склад и ткацкое производство.

ЖИЗНЬ ВЗАЙМЫ

Этот заголовок я украла у Ремарка не случайно. Вот уже полгода труд работниц фабрики оценивается только на расчетных квитанциях: зарплаты нет. Более того, с апреля сего года и до сентября производство на мануфактуре было приостановлено, и женщины остались без работы. Правда, на время вынужденного простоя им начислялись положенные 2/3 оклада, но опять только на бумаге. Как выжить без денег, да чтобы дети не голодали, притом что большинство женщин воспитывают детей в одиночку? Естественно, в долг. Можно, конечно, подработать, да только в Улан-Удэ с трудоустройством туго: либо уборщицей на 1000 рублей оклада, либо на рынок. Да и берут неохотно, ведь большинству женщин давно перевалило за сорок. Об этом я узнала на профсобрании сортировочного цеха, организованном по случаю приезда профсоюзного журналиста.

- До начала 2005 года гендиректором у нас была Герой соцтруда Клавдия Павловна Альцман, - рассказывают женщины. - Когда в 92-м мы стали акционерным обществом и она стала во главе, мы рассчитывали, что, несмотря на перемены в стране, наше производство будет работать по-прежнему. Но просчитались. К концу прошлого года вышли с огромными долгами по кредитам, взятым нашим “героем”. За это время мы распродали кучу фабричной собственности: столовую № 7, очистные, клуб “Текстильщик”, трехэтажное здание КИП, швейный цех... Да даже здание ПОШ! Теперь, чтобы работать, мы его арендуем! Только неизвестно, куда все эти деньги пошли, раз долги не погашаются.

Теперь у фабрики новый владелец из Дагестана, Магомед Сулейманов. По словам председателя профкома Ольги Кашкевич, вначале он обещал производство оживить, повысить зарплату... Но воз и ныне там. (По дороге к проходной я встретилась с Магомедом Магомедовичем, но разговора не получилось: он торопился на встречу в правительстве республики.) Правда, женщины на нового гендиректора не в обиде. “Мы понимаем, ему тяжело”, - говорят они. И терпят...

- Прежний директор нам все говорила “подождите”, - рассказывает одна из них. - Вот мы и дотерпелись до того, что полгода не работали. Зарплату нам тоже не дали, как и отпускные. Потом в сентябре директор попросил выйти, начать работу. Обещал деньги найти. Мы вышли. Но сейчас осень, холодно, а отопление еще не подключили. Мы тепла и не ждем - денег нет. Сырье идет очень тяжелое, не обогревается, моемся холодной водой. Мы согласны терпеть, но знать бы, что ждет в будущем. Никто не дает ответа. Вот сейчас через три дня сырье закончится, и все... Что, снова по домам идти, конец работе? И на что жить?..

Надо сказать, что зарплата работниц зачастую даже не превышает прожиточный минимум по республике (он немногим менее 3500 рублей). За последние три года она ни разу не повышалась. В сортировочном цехе средний доход равен 3600 рублей, а в мойке - 3400. Но это только в среднем. Маркировщики, лаборанты, швеи, занимающиеся пошивом упаковки, слесаря по резке проволоки зарабатывают от двух с половиной до трех тысяч. А с учетом простоя выходит и того меньше.

- Производство вредное, и у многих наших сортировщиц уже по три льготных стажа, более 30 лет работают, - рассказывают женщины. - Но наши пенсионеры теряют в пенсии. Вот уже два с половиной года, несмотря на то, что с нас высчитывали процент, деньги в Пенсионный фонд не перечисляются. В общем, эти года людям в стаж не вошли, и в результате они где-то 500 рублей теряют. А это много для них, ведь пенсия около 3000. Потом, каждый год идет индексация пенсии, пусть небольшая, но все же. А раз сумма у наших пенсионеров меньше, то и прибавка тоже.

“НАМ УЖЕ НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ...”

Говорили сортировщицы и об огромных долгах по оплате за квартиру и за прелести цивилизации - телефон, горячую воду, электричество. Люди боятся лишиться жилья и пополнить ряды городских бомжей. Те из них, кто живет в фабричном общежитии, уже лишились и горячей воды, и тепла. Вот уже несколько дней их семьи буквально замерзают. Но, по словам одной из жительниц общежития, сортировщицы с двадцатилетним стажем, виноваты в неуплате за услуги не фабричные, а так называемые “левые” жильцы. Их в общаге около тридцати.

В ткацком цехе, куда мы с председателем профкома отправились сразу после посещения ПОШ, я услышала все о тех же бедах. Правда, ткачи оказались более смелыми и не стали скрывать своих имен. “А нам уже терять нечего, хуже и быть не может”, - сказали женщины.

- Новый директор пришел к разбитому корыту, - говорит мотальщица Майя Вампилова. - Сначала говорил красивые слова о возрождении производства, и мы верили. Но денег нет. Хотя нет, в сентябре выплатил по 13% от апрельской зарплаты. Думаете, много? А то! Я получила 190 рублей! И как мне жить, если я одна воспитываю двоих детей? По квартплате у меня задолженность в 30 тысяч, 4,5 - за воду и за свет рублей пятьсот. Если долги по зарплате выплатят, денег все равно будет немного, у меня около 5 тысяч. И что мне делать? Я 26 лет отработала на фабрике, а у меня даже телевизора нет... Дочь окончила школу, и не на что ее дальше учить... Я была согласна продать квартиру, чтобы ее выучить, так ведь с такими долгами ее и продать невозможно! Словом, тупик. Вы удивляетесь, что мы еще здесь работаем, - объясню: льготный стаж всем нужен, вот и дорабатывают. Кому полтора года осталось, кому год. Сейчас фабрика окончательно остановится, и куда мы пойдем? Нет работы.

- Мы строили садики, пионерские лагеря, чтобы наши дети могли заниматься и отдыхать, - вступает в беседу Татьяна Гусева. - Я везде хвасталась, что у нас и поликлиника своя, и магазин, и подсобное хозяйство. А сейчас? У меня девочка окончила школу и никуда не поступила. Последние полгода мы попросту жили впроголодь, даже на хлеб занимали. Это же надо, чтоб ткачихи шестого разряда имели зарплату всего в три тысячи!

В мирное время голодовку принято считать формой протеста. Но на фабрике голод стал постоянным жизненным фактором. По словам ткачихи Ларисы Русановой, в прошлом году люди прямо на работе падали в голодные обмороки. После нескольких подобных случаев в цеха стали приносить булочки и компот. В тот период тоже зарплату задерживали, но “обморочникам” “повезло”: им сразу же выплатили деньги.

- Сейчас нам не на что купить продукты домой, - говорит Лариса. - При фабрике есть столовая и нам говорят, мол, берите талоны и отоваривайтесь там. А зачем мне это, если я хлеб в магазине могу купить за 7 рублей, а в столовой он стоит 12? Но приходится брать, у меня дети. Кстати, о детях. Моя дочь, ученица 2 класса, вчера пришла из школы вся в слезах. Ее отчислили за неуплату. Школа № 25, где она училась, в общем-то, обычная. Но к ним приходит частный учитель по английскому языку. Я не смогла во время заплатить, и ребенок был отчислен. Неужели я не имею права дать ей нормальное современное образование? Кстати, в прошлом году мы заключили коллективный договор, и срок его действия не закончился. Так в нем прописано, что руководство фабрики обязуется выплачивать зарплату 25 числа каждого месяца. И где эти деньги? Они безнаказанно не выполняют свои обязанности по колдоговору, а прежний гендиректор осталась на фабрике в качестве советника гендиректора нового... Абсурд!

КАК С ЭТИМ БОРОТЬСЯ

Все больше вникая в ситуацию на фабрике, я поражалась, насколько же терпеливы ее работники! И, конечно, интересовалась, почему до сих пор не устроили акцию протеста. В цехе сортировки на мой вопрос отвечали, что работу приостанавливать бессмысленно: ее и так скоро не будет. И единственным вариантом протеста назвали следующий: перекрыть трамвайные пути в центре города.

- Мы уже приостанавливали работу, - говорит председатель профкома Ольга Кашкевич. - И хотя написали соответствующее уведомление, и под ним люди поставили свои подписи, протест сочли незаконным. Нам объяснили, что заявление на участие в приостановке работы должен был написать каждый работник. Я консультировалась по этому вопросу в разных инстанциях, дошла даже до прокурора. Но везде предъявляют разные требования. Я новый профорг, была избрана практически перед остановкой производства. Пока поставила в известность наше республиканское объединение профсоюзов и центральный комитет нашего профсоюза. Знаете, я все думаю: неужели республике безразлично, что фабрика гибнет? Ведь с их стороны можно сделать многое. Снизить тариф на электроэнергию, я знаю, что в других регионах делают так. И налоги снизить. Но пока никаких подвижек нет.

Контролер ткацкого цеха Пана Чибунина (женщина призналась, что по совместительству, как и большинство, берется за любую работу, вплоть до метлы) считает, что забастовка ничего не даст: “А что забастовка? Людям говорят так: не хочешь - так увольняйся и не работай. А куда в этом случае идти?” По мнению Чибуниной, вот единственная форма протеста, которая, возможно, обратит внимание руководства на своих работников: всем работникам сесть на крыльце администрации фабрики или проходной. И другие ткачи думают так же: “И сами придем, и детишек приведем!” Словом, в какой форме пройдет акция протеста работников фабрики - неизвестно. Но уже сейчас можно сделать вывод, что люди готовы - и робкие сортировщицы, и ткачи.

- Чтобы был результат, надо протестовать всем вместе, всем цехам, - говорила мне на обратной дороге к проходной Лариса Русанова. - Вот в прошлом году нас также останавливали. И зарплату не платили. Мы, ткачи, решили бастовать. Ну сколько можно терпеть?! Мы предупредили, написали заявление от всего цеха, от двух смен. Мол, пока не дадут зарплату, к работе не приступим. На следующий день решили все же до обеда отработать. А после обеда к нам пришли и сказали, что деньги на зарплату перечислены. Правда, тогда был заказ для Америки. Но перечислили только нам, а прядильщики так и остались без ничего. Когда мы их призывали к общим действиям, они отказались. Говорили: “Вам-то хорошо, вы все скопом. А нас вызывают по одному и говорят: если еще раз рот раскроете, будем увольнять или сокращать”.

За проходной мы попрощались с Ларисой. Старшая дочь, встречавшая ее, сразу же перехватила из рук матери хозяйственную сумку, заполненную белым хлебом, взятым по талонам в фабричной столовой...

Наталья КОЧЕМИНА


КОММЕНТАРИЙ
председателя Российского профсоюза работников текстильной и легкой промышленности Татьяны СОСНИНОЙ:

- Улан-Удэнская тонкосуконная мануфактура еще три года назад была победителем всероссийского смотра как предприятие высокой социальной эффективности. О том, каково положение на фабрике сейчас, мне известно только из устных сообщений председателя профкома тонкосуконки Ольги Кашкевич. Еще весной Ольга Викторовна сообщила: производство останавливается, и правительство республики должно было рассматривать ситуацию с предприятием. К сожалению, меры приняты не были. А мы не можем туда поехать, чтобы разобраться на месте. Надо уточнять, почему сложилась такая ситуация, но нас до этой информации никто не допустит. Мы до сих пор даже не знаем, кого представляет гендиректор Магомед Сулейманов. Он ли собственник? Или он представитель собственника? Мы не знаем, что за фирма купила мануфактуру, с кем вести переговоры. Нам нужна информация, а мы ей не владеем, у нас нет ни одного финансово-экономического показателя предприятия за последние три года...

- Каковы должны быть первоочередные действия?

- По поводу задержки зарплаты и нарушения исполнения колдоговора нужно от имени рабочих обращаться в прокуратуру. Инициировать это должны профком и сами работники. Я буду обращаться в Бурятское республиканское объединение профсоюзов, чтобы они подключили правового инспектора, который бы помог работникам грамотно составить заявление.

Что касается проблем с пенсией работников фабрики - это поправимо. У нас есть решения судов в пользу пенсионеров в Тверской области. Там была такая же ситуация: работники подали в суд на Пенсионный фонд, не засчитывающий им стаж. Эти решения мы направили Ольге Кашкевич, чтобы она смогла действовать по аналогии.


ОТ РЕДАКЦИИ

Это не последняя публикация о бурятской тонкосуконке. “Солидарность” будет следить за развитием ситуации на фабрике. Пока мы выносим на суд читателей только репортаж с производства с комментарием председателя профсоюза. Но постараемся выяснить реальное финансово-экономическое состояние фабрики. А также узнать, как видит дальнейшую судьбу предприятия его нынешний руководитель и что собираются предпринять власти республики для сохранения мануфактуры.