70 лет назад, с 23 по 30 января 1937 г. в Москве в Октябрьском зале Дома союзов проходил судебный процесс по делу “Параллельного антисоветского троцкистского центра”. Судебные заседания считались открытыми, на них присутствовала иностранные журналисты. В итоге военная коллегия Верховного суда СССР в составе Василия УЛЬРИХА, Ивана МАТУЛЕВИЧА и Николая РЫЧКОВА с участием прокурора СССР Андрея ВЫШИНСКОГО приговорила к расстрелу 13 из 17 подсудимых. Три человека получили 10 лет и один - 8 лет тюремного заключения. Но на свободу никто так и не вышел.

На фото - Сталин, Рыков, Зиновьев - некогда друзья.
Репродукция Фотохроники ТАСС

Этот процесс стал вторым в ряду проведенных на пике сталинского террора московских процессов, на которых основными обвиняемыми стали ближайшие соратники Ленина. С 19 по 24 августа 1936 г. в тех же стенах Вышинский и компания рассмотрели дело “Объединенного троцкистско-зиновьевского центра”. Лев Каменев, Григорий Зиновьев, Иван Смирнов и еще 13 человек были приговорены к высшей мере наказания.

Затем наступил черед и других сподвижников основателя большевистской партии. Первым из привлеченных по делу “Параллельного антисоветского троцкистского центра” 17 апреля 1936 г. арестовали Николая Муралова. К нему, в начале 1920-х командовавшему Московским военным округом, “вождь народов” испытывал особую неприязнь. В декабре 1927 г. Муралов как троцкист был исключен из рядов ВКП(б), но в отличие от большинства своих единомышленников, вскоре написавших покаянные заявления с признанием ошибок, он не делал этого в течение долгих восьми лет - до 9 декабря 1935 г. Да и потом два его письма Сталину так и не привели к восстановлению в компартии. Стойко держался Муралов и на следствии: первых признательных показаний от него смогли добиться лишь через 7 месяцев 17 дней после ареста.

Вскоре дело дошло и до остальных коллег Муралова по несчастью. В конце июля 1936 г. опросом членов ЦК ВКП(б) было принято решение об исключении Григория Сокольникова из кандидатов в члены ЦК и рядов компартии. В решении говорилось: “На основании неопровержимых данных установлено, что кандидат в члены ЦК Сокольников поддерживал тесные связи с террористическими группами троцкистов и зиновьевцев...” 26 июля “отец денежной реформы 1922 - 1924 гг.” был арестован. Примечательно, что в числе голосовавших за это решение был и член ЦК ВКП(б) Юрий Пятаков. В тот момент он еще не догадывался, что всего через полгода окажется на одной скамье с тем же Сокольниковым.

ГЛАВНЫЙ ОБВИНЯЕМЫЙ

Пятаков был упомянут Лениным в его знаменитом “Письме к съезду” в числе шести наиболее выдающихся деятелей единолично правящей большевистской партии. Это ясно говорило о том, каким политическим весом он тогда обладал. В контексте нашего разговора стоит напомнить и о том, что 19 мая 1922 г. месяцем ранее избранный на пост генерального секретаря ЦК Иосиф Сталин письменно обратился к членам Верховного трибунала (одним из них был Ульрих) с объяснением мотивов назначения председателем суда по делу социалистов-революционеров Юрия Пятакова. Из сталинского письма было видно, что это назначение вызвало недовольство в Верховном трибунале и рассматривалось там как признак недоверия ЦК членам Трибунала. Доказывая обратное, генеральный секретарь писал, что “назначение
т. Пятакова вызвано соображениями исключительно международного характера, не имеющими никакого отношения к оценке деятельности Верхтриба”. В итоге именно Пятаков председательствовал на знаменитом процессе над правыми эсерами, прошедшем в Колонном зале Дома союзов с 8 июня по 7 июля 1922 г.

Но времена изменились. В ночь с 27 на 28 июля 1936 г. была арестована бывшая жена Пятакова, у которой была изъята принадлежавшая последнему переписка и прочие материалы. О реакции самого Пятакова можно судить по записке Сталину Николая Ежова, секретаря ЦК ВКП(б) и наркома внутренних дел СССР. 11 августа он сообщил генсеку следующее:

“Пятакова вызывал. Сообщил ему мотивы, по которым отменено решение ЦК о назначении его обвинителем на процессе троцкистско-зиновьевского террористического центра. Зачитал показания Рейнгольда и Голубенко...

Пятаков на это реагировал следующим образом:

1. Он понимает, что доверие ЦК к нему подорвано. Противопоставить показаниям Рейнгольда и Голубенко, кроме голых опровержений на словах, ничего не может. Заявил, что троцкисты из ненависти к нему клевещут. Рейнгольд и Голубенко - врут.

2. Виновным себя считает в том, что не обратил внимания на контрреволюционную работу своей бывшей жены и безразлично относился к встречам с ее знакомыми. Поэтому решение ЦК о снятии с поста замнаркома и назначении начальником Чирчикстроя считает абсолютно правильным. Заявил, что надо бы наказать строже.

3. Назначение его обвинителем рассматривал как акт огромнейшего доверия ЦК и шел на это “от души”...

4. Просит предоставить ему любую форму (по усмотрению ЦК) реабилитации. В частности, от себя вносит предложение разрешить ему лично расстрелять всех приговоренных к расстрелу по процессу, в том числе и свою бывшую жену. Опубликовать это в печати.

Несмотря на то, что я ему указал на абсурдность его предложения, он все же настойчиво просил сообщить об этом ЦК”.

Сталин быстро отозвался на самокритичное предложение Пятакова, что его “надо бы наказать строже”. Пятаков же буквально лез из кожи, чтобы выслужиться перед “отцом народов”. Едва только начался процесс “Объединенного троцкистско-зиновьевского центра”, как он выступил со статьей в “Правде”, в которой писал: “Не хватает слов, чтобы полностью выразить свое негодование и омерзение. Это люди, потерявшие последние черты человеческого облика. Их нужно уничтожать, как падаль, заражающую чистый, бодрый воздух Советской страны, падаль опасную, могущую причинить смерть нашим вождям и уже причинившую смерть одному из самых лучших людей нашей страны - такому чудесному товарищу и руководителю, как С.М. Киров”.

Однако Пятаков был уже обречен. 22 августа на процессе “Объединенного троцкистско-зиновьевского центра” Вышинский заявил о том, что им отдано распоряжение о начале расследования в отношении него, Карла Радека и некоторых других лиц. 10 - 11 сентября опросом членов ЦК ВКП(б) было принято решение об исключении Пятакова из состава ЦК и членов ВКП(б). А в ночь на 12 сентября Юрий Пятаков, находившийся в служебной командировке на Урале, был арестован.

ПРОЦЕСС ПОШЕЛ

Есть немало фактов, подтверждающих вывод о том, что дело “параллельного центра” было высосано из пальца. Показательно, что состав обвиняемых определился лишь к самому началу судебного процесса. Причем по делу пришлось составить три варианта обвинительного заключения. По первому суду предавалось 16 человек, в том числе Семен Членов, главный юрисконсульт при наркоме внешней торговли СССР. Зато отсутствовали заместитель наркома путей сообщения СССР Яков Лившиц и заместитель начальника Свердловской железной дороги Иосиф Турок, которым в итоге пришлось сесть на скамью подсудимых. Но если Лившиц появился во втором обвинительном заключении, то Турок - лишь в третьем, окончательном, где почему-то не нашлось места для Членова. Неудивительно, что во время процесса Вышинскому пришлось немало потрудиться, “устанавливая” преступные связи между подсудимыми.

Лев Троцкий, внимательно следивший за процессом из Мексики (куда он перебрался из Норвегии за две недели до начала этого московского судилища), обратил внимание на немаловажную “деталь”: ни один из проходивших по первому процессу обвиняемых, “начиная с Зиновьева и кончая Рейнгольдом, который знал все и доносил на всех, ничего решительно не знал о существовании параллельного центра”. Однако похоже, что Сталина и его подручных ничто уже не смущало.

Речь государственного обвинителя Вышинского, мягко говоря, не изобиловала серьезными доказательствами вины подсудимых. “Вот Ратайчак, не то германский, не то польский разведчик, но что разведчик, в этом не может быть сомнения, и, как ему полагается, - лгун, обманщик и плут”, - настаивал он на процессе. Выступления Вышинского были переполнены грубостью, цинизмом и оскорбительными выражениями. К примеру, ему ничего не стоило обозвать подсудимых “холуями и хамами капитализма”. Допрашивая Радека, Вышинский обронил примечательную фразу: “Вы неправильно отвечаете на мой вопрос”. И тот сразу же исправился.

Подсудимые в ходе судебного разбирательства не скупились на саморазоблачения. Но если Радек делал это с напором и вдохновением, то Сокольников, сообщал корреспондент английской “Дейли телеграф”, “производит впечатление совершенно разбитого человека. Подсудимый вяло и безучастно сознается во всем: в измене, вредительстве, подготовке террористических актов. Говорит тихо, голос его едва слышен”.

Вместе с тем признаниям всех без исключения подсудимых явно не хватало конкретики. А дат и адресов, по меткому замечанию Троцкого, “в этом судебном зале избегают как заразы”. Впрочем, устроители судилища нашли выход из положения. Чтобы хоть как-то восполнить зияющие пробелы, на них “повесили” имевшие место аварии в промышленности и на железнодорожном транспорте, которые теперь квалифицировались как вредительство и диверсионные акты.

В вынесенном по делу приговоре говорилось, что в 1933 г. по указанию Льва Троцкого, наряду с уже действовавшим так называемым “антисоветским объединенным троцкистско-зиновьевским центром” был создан “параллельный антисоветский троцкистский центр” во главе с Пятаковым и Радеком. Утверждалось, что основной задачей центра являлось свержение Советской власти. Для достижения своей цели “центр” якобы развернул вредительско-диверсионную, шпионскую и террористическую деятельность. А все нити подпольной антисоветской деятельности, согласно признаниям подсудимых, шли за границу - к главному изменнику Родине Льву Троцкому.

ЛЕТАЛ ЛИ ПЯТАКОВ В НОРВЕГИЮ?

Несмотря на четко проявленную готовность подсудимых “петь по нотам”, без проколов все-таки не обошлось. Самый громкий из них был связан с “признанием” Пятакова в том, что, будучи в декабре 1935 г. в командировке в Европе, он тайно летал в Осло для встречи с проживавшим в то время в Норвегии Троцким. Во время этой встречи бывший руководитель Красной Армии, якобы пошедший на сговор с Гитлером и японским императором, дал Пятакову директивы, как вести борьбу со Сталиным.

Норвежская пресса моментально отреагировала сообщением, что за период с 17 сентября 1935 г. и по 1 мая 1936 г. на аэродроме в Хеллере под Осло ни один иностранный самолет посадки не совершал. Сделал ответный ход и Троцкий. Он обратился к Сталину с предложением потребовать выдачи его, Троцкого, Советскому Союзу! Ведь на обоих процессах он был выставлен как вдохновитель и организатор диверсий и терактов, повлекших людские жертвы. В этом случае Троцкому сначала пришлось бы предстать перед судом в Норвегии или в Мексике. Понимая, что в Кремле на это не пойдут, Троцкий сразу же по телеграфу обратился к суду с 13 вопросами на тему его “встречи” с Пятаковым, которые потребовал задать последнему. Однако Сталин предпочел расстрелять Пятакова, уже сыгравшего роль главного обвиняемого на процессе 1937 г.

Та же печальная участь постигла Леонида Серебрякова, Николая Муралова, Якова Дробниса, Ивана Князева, Ивана Граше, Якова Лившица, Михаила Богуславского, Станислава Ратайчака, Иосифа Турока, Алексея Шестова, Бориса Норкина и Гавриила Пушина. Карл Радек, Григорий Сокольников и Валентин Арнольд (Васильев) были приговорены к десяти годам тюремного заключения. Восемь лет тюрьмы получил главный инженер треста “Кузбассуголь” Михаил Строилов - единственный из подсудимых, никогда не состоявший в рядах ВКП(б).

Однако на свободу никто из избежавших смертной казни так и не вышел. Сокольников и Радек в мае 1939 г. были убиты уголовниками в тюрьме в Верхнеуральске, а Строилов и Арнольд по заочно вынесенному приговору расстреляны в 1941 г.

ПОСТСКРИПТУМ

Троцкий, горевший желанием разоблачить обвинения, выдвинутые против него и его сына Льва Седова на двух московских процессах, организовал контрпроцесс. Была создана специальная комиссия, которую возглавил американский философ Джон Дьюи, чья репутация должна была послужить гарантией того, что расследование будет объективным. “Неделями и месяцами он просиживал над источавшими кровь страницами официальных отчетов о процессах в Москве, над объемистыми трудами и перепиской Троцкого, над горами других документов. Он делал заметки, сравнивал факты, даты и утверждения, пока полностью не ознакомился со всеми аспектами дела. Вновь и вновь ему приходилось сопротивляться запугиваниям и угрозам. Ничего не могло потрясти его хладнокровие или ослабить его энергию”, - констатировал историк Исаак Дойчер.

10 апреля комиссия открыла свои слушания. В кратком вступительном слове Дьюи уточнил, что комиссия не является судом или жюри, а органом расследования. В сентябре 1937 г. комиссия Дьюи, признав невиновность Троцкого и Седова, завершила свою работу утверждением, что “процессы в Москве в августе 1936 г. и в январе 1937 г. были фальшивкой”.

В Советском Союзе официальные власти пришли к аналогичному выводу лишь несколько десятилетий спустя. В конечном итоге все проходившие по процессу “Параллельного антисоветского троцкистского центра” были реабилитированы: девять человек в годы хрущевской “оттепели”, а Пятаков, Сокольников, Радек, Лившиц, Шестов, Дробнис, Ратайчак и Арнольд (Васильев) - 13 июня 1988 г.

ВРАЗРЕЗ

ЛЕВ ТРОЦКИЙ:

“При чтении официального отчета о московском процессе впечатление резюмируется словами: “Какой грубый подлог!” Подлость отступает моментами назад перед нелепостью. Если б какая-нибудь иностранная держава поручила вредителям из ГПУ втоптать в грязь советское правосудие, скомпрометировать правительство, подорвать доверие к режиму - эти господа не могли бы сделать ничего сверх того, что они сделали...

27 января 1937 г., накануне произнесения прокурором его обвинительной речи, я обратился через телеграфные агентства к московскому суду с 13 вопросами по поводу мнимого свидания Пятакова со мною в Норвегии... Не позже 26 января прокурор получил телеграфное сообщение о том, что норвежская пресса категорически отвергает показание о полете Пятако-
ва. В речи прокурора есть косвенный намек на это опровержение. Однако ни один из формулированных мною 13 конкретных вопросов не был предъявлен подсудимому, для которого прокурор требовал расстрела. Прокурор не сделал обязательной для него попытки проверить главное показание главного обвиняемого и тем бесповоротно, на глазах всего мира, подкрепить обвинение против меня и всех других. Если б не было телеграмм из Осло и моих телеграфных вопросов, можно было бы еще говорить о невнимании, об упущении, об умственной неспособности прокурора и судей. При изложенных выше обстоятельствах о судебной ошибке не может быть и речи. Прокурор, как и председатель суда, сознательно уклонились от постановки вопросов, неотразимо вытекавших из самого существа показаний Пятакова. Они воспротивились проверке не потому, что она была невозможна, - наоборот, она была крайне проста! - а потому, что по всей своей роли они не могли допустить проверки. Они поспешили, наоборот, расстрелять Пятакова. Проверка была, однако, произведена помимо них. Она полностью и неопровержимо доказала ложность показания главного подсудимого по главному вопросу и тем ниспровергла весь обвинительный акт...

Мои вопросы были перепечатаны газетами всего мира. Если, несмотря на это, Вышинский не задал Пятакову вопросов о паспорте и визе, значит, он знал, что об этом нужно молчать. Однако этого молчания вполне достаточно, чтобы сказать: перед нами подлог!”


ФАКТ

В тот самый день 17 августа 1936 г., когда был арестован первый зам. начальника Главного управления шоссейных дорог НКВД СССР Леонид Серебряков, прокурор Вышинский стал добиваться предоставления ему дачи Серебрякова на Николиной горе.


ПРЯМАЯ РЕЧЬ

ГОСОБВИНИТЕЛЬ А.Я. ВЫШИНСКИЙ:

“Много лет назад наша партия, рабочий класс, весь наш народ отвергли троцкистско-зиновьевскую платформу, как платформу антисоветскую, антисоциалистическую. Троцкого наш народ выбросил из пределов страны, его пособников вышвырнули из рядов партии как изменивших делу рабочего класса и социализму. Троцкий и Зиновьев были разгромлены, но они не успокоились, не сложили своего оружия.

Троцкисты ушли в подполье, накинув на себя маски раскаявшихся и якобы разоружившихся людей. Следуя указаниям Троцкого, Пятакова и других руководителей этой банды преступников, ведя двурушническую политику, маскируясь, они вновь проникли в партию, вновь проникли на советскую работу, кое-кто пролез даже и на ответственные государственные посты, припрятав до поры до времени, как это теперь с очевидностью установлено, свой старый троцкистский антисоветский груз на своих конспиративных квартирах, вместе с оружием, шифрами, паролями, связями и своими кадрами.
Начав с образования антипартийной фракции, переходя все более и более к обостренным методам борьбы против партии, став, особенно после изгнания из партии, главным рупором всех антисоветских групп и течений, они превратились в передовой отряд фашистов, действующий по прямым указаниям иностранных разведок.

Судебный процесс объединенного троцкистско-зиновьевского центра уже разоблачил связи троцкистов с Гестапо и фашистами. Настоящий процесс пошел в этом отношении дальше. Он дал исключительной доказательной силы материал, еще раз подтвердивший и уточнивший эти связи, подтвердивший полностью и уточнивший в процессуально-доказательном смысле и в полном объеме предательскую роль троцкизма, полностью и безоговорочно перешедшего в лагерь врагов, превратившегося в одно из отделений СС и Гестапо.

Путь троцкистов, путь троцкизма завершен. На всем протяжения своей позорной и печальной истории троцкисты старались бить и били по самым чувствительным и опасным местам пролетарской революции и советского социалистического строительства.

Та директива, о которой здесь говорил Пятаков, полученная им от Троцкого, - “бить самыми чувствительными способами по самым чувствительным местам”, - эта директива представляет собой старую троцкистскую установку в отношении советской власти, в отношении социалистического строительства в нашей стране...

В свете сегодняшнего дня особенно ясно, какое огромное историческое дело сделал товарищ Сталин, показавший в 1931 г. подлинное существо троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации в ее “новом” качестве. Товарищ Сталин в письме в журнал “Пролетарская революция” писал: “На самом деле троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии, ведущей борьбу против коммунизма, против советской власти, против строительства социализма в СССР”. Товарищ Сталин заклеймил троцкизм как передовой отряд контрреволюционной буржуазии...

Предсказания товарища Сталина полностью сбылись. Троцкизм действительно превратился в центральный сборный пункт всех враждебных социализму сил, в отряд простых бандитов, шпионов и убийц, которые целиком предоставили себя в распоряжение иностранных разведок, окончательно и бесповоротно превратились в лакеев капитализма, в реставраторов капитализма в нашей стране”.


ЗАЩИТНИК И.Д. БРАУДЕ:

“Товарищ прокурор был совершенно прав, когда заявил, что со всех точек зрения - с точки зрения документов, собранных по делу, с точки зрения допроса вызванных в суд свидетелей и перекрестного допроса обвиняемых: мы лишены возможности оспаривать очевидность. Все факты подтверждены, и в этой части защита не имеет намерения входить в какое-нибудь противоречие с обвинением. Невозможно также оспаривать оценку прокурором политических и моральных аспектов дела. Здесь также дело настолько очевидно, политическая оценка, сделанная прокурором, настолько ясна, что защита может только целиком и полностью присоединиться к этой части его речи”.


ИЗ СТЕНОГРАММЫ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА
ПО ДЕЛУ “ПАРАЛЛЕЛЬНОГО АНТИСОВЕТСКОГО
ТРОЦКИСТСКОГО ЦЕНТРА”

Вышинский: В этом письме (якобы полученном Радеком от Троцкого. - О.Н.) содержались указания о необходимости расширения и активизации вредительской, террористической, диверсионной деятельности?

Радек: Эта деятельность увязывалась со всей программой и на нее указывалось как на один из самых важных рычагов прихода к власти. В связи с войной говорилось о необходимости разложения троцкистами армии.

Вышинский: А насчет оборонной промышленности не говорилось?

Радек: Говорилось специально. Диверсионная деятельность троцкистов в военной промышленности должна быть согласована с теми партнерами, с которыми удастся заключить соглашение, то есть со штабами соответствующих иностранных государств.

Вышинский (к Пятакову): Подсудимый Пятаков, когда вы давали указания Норкину в случае войны произвести поджог Кемеровского химкомбината, вы исходили из какой-нибудь общей установки?

Пятаков: Я исходил из тех установок о “конкретизации”, которые были даны Троцким.

Вышинский: А ваши разговоры с Сокольниковым имели место после возвращения в 1935 году из Берлина, после личного свидания с Троцким?

Пятаков: После.

Вышинский: А в личном свидании с Троцким были сформулированы эти требования?

Пятаков: Безусловно.

Вышинский (к Радеку): Не было ли речи относительно железнодорожного транспорта?

Радек: Вся конкретизация касалась войны, так что для транспорта не могло быть исключения.

Вышинский: Подсудимый Серебряков, вы помните разговор с Радеком о письме Троцкого в 1935 году?

Серебряков: Да.

Вышинский: Увязывал ли Радек директиву Троцкого с вашей преступной деятельностью в области транспорта?

Серебряков: Это, естественно, увязывалось у меня. Еще в 1934 году и в декабре 1935 года, когда мы обменивались мнениями с Лившицем, который был в то время заместителем народного комиссара путей сообщения, мы говорили, что в определенный период могли встать вопросы активизации диверсионной и вредительской деятельности на транспорте.

Вышинский: Вы говорили с Лившицем?

Серебряков: Да. Тогда мы предполагали, что возможна загрузка, зашивка важнейших узлов в целях срыва перевозок.

Вышинский: А относительно организации диверсионных актов?

Серебряков: Вопрос ставился в такой плоскости, что нужно усилить вербовку кадров для диверсионных актов.

Вышинский: Обвиняемый Лившиц, что вы об этом скажете?

Лившиц: Подтверждаю разговор насчет усиления вербовки членов организации для диверсионных актов и проведения вредительских актов во время войны.

Вышинский: Вы были заместителем наркома путей сообщения и в это время обсуждали вопрос о том, как сорвать движение на железных дорогах на случай войны?

Лившиц: Да. Я считал, что, раз мы ведем борьбу за приход к власти троцкистско-зиновьевского блока, необходимо это делать.

Вышинский: О чем вы говорили с Пятаковым?

Лившиц: О той работе, которую ведут троцкисты на транспорте, то есть о срыве приказов, обеспечивающих улучшение работы железнодорожного транспорта.

Вышинский: Давал ли вам Пятаков прямые директивы и указания усилить вредительскую и диверсионную работу на транспорте?

Лившиц: Давал.

Вышинский: Вы их принимали?

Лившиц: Да.

Вышинский: Выполняли?

Лившиц: Да, то, что смог, - выполнял.

Вышинский: Вредили?

Лившиц: Да.

Вышинский: Срывали работу?

Лившиц: Да.


Материалы подготовил Олег НАЗАРОВ