На этой неделе исполняется 85 лет, как в Москве в Доме союзов Верховный революционный трибунал ВЦИК огласил приговор по делу 34 членов ЦК и активистов партии социалистов-революционеров (ПСР). Суд над ними начался 8.06.1922 и продолжался ровно два месяца, держа в напряжении социалистов в разных концах мира.
Сие действо и впрямь не было лишено пикантности и своеобразия. Дело в том, что в столице Страны Советов одна партия социалистической ориентации публично судила другую. А ведь всего несколько лет назад обе они вели непримиримую борьбу с общим врагом - российским самодержавием. Общими у них были и ссылка, тюрьма и каторга.
Однако после Октябрьской революции все изменилось. И хотя в годы Гражданской войны ЦК ПСР не раз заявлял, что не станет поддерживать никаких контрреволюционных выступлений с целью свержения советской власти, доверия у Ленина и других большевиков это не вызывало. Тем более что ЦК ПСР слабо контролировал активистов своей партии. А среди них были и непримиримые противники большевиков, готовые к решительным действиям.
Весной 1921 года большевики, перейдя к новой экономической политике, которая дала больший простор предпринимательской деятельности, одновременно принялись “завинчивать гайки” в политической и идеологической сферах. Несмотря на то, что для единолично правящей партии эсеры представляли лишь потенциальную угрозу, атака на ПСР с целью ее дискредитации и организационного разгрома стала органичной составляющей проводившейся политики. 28.12.1921 по предложению Феликса Дзержинского ЦК РКП(б) принял решение провести показательный процесс над руководством и активистами ПСР. Председательствовать на нем было поручено члену ЦК РКП(б) Георгию Пятакову. По иронии судьбы, через 15 лет сам Пятаков в том же зале будет приговорен к высшей мере наказания (см. “На пике сталинского террора”. “Солидарность” № 3, 2007).
НА СКАМЬЕ ПОДСУДИМЫХ
Официально предварительное следствие возглавляла Елена Розмирович, жена Николая Крыленко. Фактически же его вел сам Крыленко, которому предстояло выступить в роли государственного обвинителя. 23.05.1922 предварительное следствие было завершено, и четыре дня спустя “Обвинительное заключение по делу Центрального комитета и отдельных иных организаций Партии социалистов-революционеров” было подписано Верховным трибуналом. Документ признавал установленным то, что ПСР явилась “в лице членов ее ЦК инициатором гражданской войны в дни Всероссийского съезда Советов и Октябрьской революции рабочего класса и ответственна как за гражданскую войну, так и за провоцирование ею наступления на революционный Петроград казацкого генерала Краснова и за жертвы, понесенные рабочим классом при отражении этого наступления”. Эсеры обвинялись в вооруженной борьбе против Советской власти, в покушении на Ленина в августе 1918 года, в организации других терактов, а также вооруженных восстаний, убийств, ограблений и в изменнических сношениях с иностранными государствами.
На скамью подсудимых угодили две группы людей, общим между которыми было лишь то, что когда-то все они состояли в ПСР. Первую группу составили уже пробывшие в заключении от года до трех лет 12 членов ЦК ПСР (Михаил Веденяпин, Михаил Гендельман-Грабовский, Абрам Гоц, Лев Герштейн, Дмитрий Донской, Николай Иванов, Михаил Лихач, Сергей Морозов, Дмитрий Раков, Евгения Ратнер-Элькинд, Евгений Тимофеев, Флориан Федорович) и 10 эсеровских активистов (Владимир Агапов, Аркадий Альтовский, Николай Артемьев, Ефрем Берг, Григорий Горьков, Павел Злобин, Елена Иванова, Александр Либеров, Михаил Львов, Владимир Утгоф). По замыслу организаторов процесса, суд должен был признать их врагами советской власти, террористами, пособниками белогвардейцев и Антанты.
Вместе с перечисленными эсерами перед Верховным революционным трибуналом ВЦИК должны были предстать еще 12 человек (Иосиф Дашевский, Федор Ефимов, Федор Зубков, Владимир Игнатьев, Лидия Коноплева, Юрий Мораческий, Павел Пелевин, Григорий Ратнер, Григорий Семенов, Фаина Ставская, Константин Усов, Филипп Федоров-Козлов). А вот они оказались на скамье подсудимых для того, чтобы... помочь обвинению в решении стоящих перед ним задач! Это были бывшие члены партии эсеров, давно порвавшие с ПСР. Причем кое-кто из них уже связал свою жизнь с большевиками.
ГРИГОРИЙ СЕМЕНОВ И ЛИДИЯ КОНОПЛЕВА
Такими людьми были Григорий Семенов и Лидия Коноплева. Именно они сыграли важную роль как во время подготовки суда, так и на самом процессе.
До своего ареста в сентябре 1918 года Семенов состоял в эсеровской партии, в рядах которой, по собственному признанию, вел борьбу с большевиками. Однако, проведя девять месяцев в заключении, свое отношение к РКП(б) он в корне пересмотрел. В феврале 1922 года в Берлине вышла его брошюра “Военная и боевая работа Партии Социалистов-Революционеров за 1917 - 1918 гг.”.
Историк Сергей Журавлев, изучивший жизненный путь революционера, пришел к важному выводу. “Документально установленные нами факты работы Семенова в начале 1920-х гг. в Разведупре РККА и его тесного сотрудничества с ВЧК-ГПУ позволяют подтвердить бесспорно заказной характер этой книги и провокаторскую роль, отведенную в данной ситуации самому Семенову. Не оставляет сомнений и то, что подготовленная в рекордно короткие сроки и вышедшая (для отвода глаз?) не в Москве, а в Берлине в феврале 1922 г. рукопись тщательно редактировалась (если не писалась на основании подробных данных Семенова) в недрах ВЧК-ГПУ. Внешне же дело было представлено таким образом, что эта книга - искреннее покаяние видного эсеровского боевика, самостоятельно раскаявшегося в прежних ошибках, о которых он пишет, и призывающего своих бывших товарищей тоже отказаться от борьбы с Советской властью. Насыщенная фактическим материалом, книга Семенова - в революционных кругах человека известного, авторитетного и безусловно компетентного в вопросах эсеровского террора - имела эффект разорвавшейся бомбы. Многое значили для усиления разброда в лагере эсеров, особенно рядовых членов партии, не только громкие разоблачения Семенова, но и его открытый переход на сторону Советской власти. А фактологическая сторона книги стала основанием и важным доказательным звеном в цепи обвинений против лидеров партии эсеров, выдвинутых ГПУ, руководители которого по-прежнему умело делали вид, что не имеют никакого отношения к Семенову”, - констатировал Журавлев.
Дождавшись выхода брошюры в свет, президиум Государственного политуправления 27 февраля сообщил: “Ввиду того, что имеющиеся в распоряжении ГПУ материалы с несомненностью устанавливают преступления с.-р. перед пролетарской революцией, Центральный комитет этой партии и ряд ее активных деятелей предаются суду Верховного революционного трибунала. Государственное политическое управление призывает гражданина Семенова (Васильева) и всех с.-р., причастных к деяниям этой партии, но понявших ее преступные контрреволюционные методы борьбы, явиться на суд над партией социалистов-революционеров”.
Ждать “раскаявшихся” долго не пришлось. Сразу же о своем согласии предстать перед судом заявила бывшая эсерка Лидия Коноплева. Показательно, что еще в январе 1922 года, то есть до появления брошюры, она написала заявление в ЦК РКП(б) и дала показания о подрывной и террористической деятельности ПСР.
Семенов и Коноплева выдвинули против бывших коллег по партии ворох обвинений. Особенно чувствительным было обвинение в том, что ПСР ответственна за покушение на Ленина 30.08.1918. Семенов утверждал, что, после того как он задумал теракт против вождя большевиков, он связался с Гоцем. И якобы Гоц дважды давал ему разрешение на убийство. Причем во второй раз он дал честное слово, что после покушения всю ответственность ЦК от имени партии возьмет на себя. Затем Семенов принял в свою группу Фанни Каплан и, поручив ей осуществить теракт, представил ее Донскому. Последний, по словам автора брошюры, подтвердил заверения Гоца. А затем Каплан совершила покушение. Однако, несмотря на обещания двух членов ЦК Гоца и Донского, негодовал Семенов, ЦК ПСР отверг в прессе свою причастность к покушению.
Забегая вперед, заметим, что и в ходе процесса Гоц, Донской и другие обвиняемые первой группы продолжали отрицать свою причастность к преступлениям, описанным в брошюре Семенова и показаниях Коноплевой. Лишь Либеров в сердцах бросил фразу, что признает себя виновным в том, что в 1918 году “недостаточно работал для свержения власти большевиков”.
Примечательно и то, что в отличие от подсудимых первой группы, которые содержались в Бутырской тюрьме, Семенов, Коноплева и остальные подсудимые второй группы заранее знали, что ходить на судебные заседания они будут из дома. Как на работу...
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ИНОСТРАНЦЕВ В РОССИИ
В положении двух групп подсудимых имелось и еще одно серьезное различие. Если подсудимых второй группы защищали известные большевики во главе с членами ЦК РКП(б) Бухариным и Томским, то защитниками обвиняемых первой группы стали известные русские адвокаты с дореволюционным стажем (А. Тагер, В. Жданов, Н. Муравьев и др.), а также бельгийцы Эмиль Вандервельде и Артур Вотерс, немцы Теодор Либкнехт и Курт Розенфельд. Немаловажно, что все четыре иностранца являлись членами европейских социалистических партий.
ЦК РКП(б) с явной неохотой допустил к участию в процессе этих четверых иностранцев и еще до его начала развернул компанию по их дискредитации. На всех станциях, через которые они ехали, их встречали шумные демонстрации протестующих граждан. В Москве на вокзале собралась многотысячная толпа с лозунгами типа “Долой предателей рабочего класса”. Лозунг “Каин, Каин, где твой брат Карл?” был адресован персонально Либкнехту - брату погибшего в 1919 году и чтимого коммунистами Карла Либкнехта. Едва вступивший на российскую землю Розенфельд получил смачный плевок в лицо, а Вандервельде услышал песенку со словами в свой адрес: “Жаль, что нам, друзья, его повесить здесь нельзя”.
Иностранным защитникам хватило нескольких дней, чтобы понять: никакой реальной помощи подсудимым они оказать не смогут. В то же время их присутствие на суде позволяло большевикам заявлять на весь мир, что судебная процедура соблюдается. И когда четыре иностранца заявили о решении отбыть из Москвы, коммунисты стали затягивать выдачу выездных виз. Чтобы получить визы, иностранным защитникам пришлось начать голодовку! Покинуть Россию они смогли лишь 19 июня.
Через несколько дней после этого, несмотря на угрозы организаторов процесса, защиту подсудимых первой группы прекратили и их русские адвокаты. Поводом для этого стали события 20 июня. В тот день прошла многотысячная демонстрация в поддержку суда над эсерами. Выступивший перед ее участниками Бухарин, формально являвшийся на процессе защитником, сравнил процесс с осиным колом, который, по народному поверью, будет вбит в сердце эсеровскому вампиру. Весь день эсеров клеймили на улицах и площадях Москвы, выставляя террористами и “палачами тысяч рабочих и крестьян”. В шествии участвовали инвалиды, ехавшие в нескольких грузовиках. Они везли плакаты с надписью: “Смерть эсерам, искалечившим нас!” На улицах прошли представления клоунов, изображавших злодеяния эсеров и их защитников. Но враг был повержен: Петрушка вышел победителем из яростной схватки с бандитом - лидером эсеров Виктором Черновым, а затем разбил череп Вандервельде и другим эсеровским защитникам.
Около 10 часов вечера (зачастую заседания затягивались до полуночи) Пятаков сообщил, что две делегации “представителей московского и петроградского пролетариата” попросили разрешения выступить с заявлением перед судом. Защитник Муравьев заметил, что эти люди отношения к рассматриваемому судом делу не имеют. Но суд пошел навстречу трудящимся. И те не подкачали: до двух часов ночи клеймили эсеров, требуя приговорить подсудимых к смерти.
Именно после этих событий нервы у защитников и не выдержали. Добавим, что уход с процесса не прошел для них бесследно, а репрессии не обошли их стороной.
РАЗВЯЗКА
28 и 29 июля Государственный обвинитель Николай Крыленко выступил с 18-часовой обвинительной речью. Понимая шаткость доказательной базы, на крайний случай он заявил о наличии у него универсального обвинения. По его словам, “недонесение есть состав преступления, который по отношению ко всем без исключения подсудимым имеет место и должен считаться установленным”. Комментируя это заявление, Александр Солженицын заметил: “Партия эсеров уже в том виновата, что не донесла на себя! Вот это без промаха! Это - открытие юридической мысли в новом кодексе, это - мощеная дорога, по которой покатят и покатят в Сибирь благодарных потомков”.
Обвиняемые первой группы отказались выслушать приговор стоя, за что были выведены из зала суда. Сам же приговор был вынесен на основании Уголовного кодекса 1922 года, вступившего в силу всего за неделю до начала процесса. То, что закон обратной силы не имеет, организаторов процесса не смущало.
В итоге 12 человек были приговорены к расстрелу, остальные - к тюремному заключению на срок от 2 до 10 лет. Затем Президиум ВЦИК помиловал 10 человек и отложил исполнение приговора для 12 смертников, по сути, сделав их заложниками: приговор должен был быть незамедлительно приведен в исполнение, если ПСР прибегнет к вооруженной борьбе против Советской власти.
Только 14.01.1924 смертный приговор был заменен 5-летним тюремным заключением с последующей 3-летней ссылкой в отдаленные районы. К тому моменту, по подсчетам приговоренного к высшей мере Гоца, за 2,5 года после суда он и его товарищи провели 18 общих и индивидуальных голодовок, которые в сумме продолжались целый год - 366 дней. А еще в декабре 1923 года смертник Сергей Морозов покончил жизнь самоубийством, перерезав себе вены.
КОММЕНТАРИЙ
Марк ЯНСЕН, голландский историк:
- Обвинения, выдвинутые против социалистов-революционеров, были громадными, но это придало обвинительному заключению в какой-то степени парадоксальный характер. Тем или иным образом там доказывалась ответственность ПСР за любую оппозиционную деятельность против большевиков, тем самым создавалось впечатление, что ПСР была чрезвычайно мощной организацией. При этом большевики видели свою задачу в том, чтобы доказать, что ПСР лишь горстка нерешительных трусов, не представляющих никакой важности. Социалисты-революционеры обвинялись в “лицемерии”, “двурушничестве”, “соглашательстве”, они были лжецами и трусами. Так, Гоц организовал восстание юнкеров против молодой советской власти, а когда эта попытка не увенчалась успехом, он отказался от нее. Гоц убедительно отверг это обвинение, но это не имело значения... Суд очень мало рассматривал факты, наказуемые законом. Социалисты-революционеры осуждались за политику, которую вели с 1917 года... Суждения Трибунала были тенденциозны и основывались на недостаточных уликах.
ДОКУМЕНТЫ
Суд над эсерами в зеркале советской и эмигрантской прессы
“В воскресенье, в 5 1/2 час. дня в Москву приехали заграничные защитники эсеров - Вандервельде, Розенфельд, Теодор Либкнехт и Вохерс. На Виндавском вокзале ж.д. они были встречены представителем Наркомюста.
На всем пути Вандервельде и Ко в Советской России были достойно встречены трудящимися. Еще по дороге в Москву на станциях Себеж и Великие Луки им были устроены демонстрации протеста.
В Москве, по выходе из вагона, они в сопровождении представителя Наркомюста и охраны направились через зал на вокзальную площадь. Собравшаяся в вокзале толпа крайне возбужденно настроенной молодежи и рабочих встречала их свистом и криками: “Долой соглашателей, смерть предателям и убийцам” и т.д. Среди сплошного свиста “милые” гости, окруженные специальным кортежем охраны, с усилием протискивались через толпу к выходу на вокзальную площадь. Здесь зрелище еще более внушительное. Сплошная толпа демонстрирующих против соглашателей и защитников эсеров с кричащими плакатами, лозунгами...”
“Правда”, 27.05.1922
Городская конференция работниц медперсонала:
“Надеемся, что Ревтрибунал, судя партию эсеров, покарает по заслугам предателей, прикрывшихся именем социалистов. Конференция клеймит позором П.С.-Р., пытавшуюся вырвать из рабочих рядов дорогую нам жизнь тов. Ленина”.
“ВОЛОГДА. Тысяча рабочих Вологодских мастерских обращается к Верховному Трибуналу с просьбой не ограничиваться мягким приговором в отношении продажных агентов мировой буржуазии”.
“Правда”, 1.07.1922
“Максим Горький, находящийся в настоящее время в Герингсдорфе (Германия), обратился со следующими письмами на имя Анатоля Франса и Рыкова:
Письмо Анатолю Франсу
Глубокоуважаемый гражданин Франс,
Процесс русских социалистов-революционеров принял характер открытой подготовки убийства людей, которые искренне служили делу освобождения русского народа.
Я позволю поэтому обратиться к вам со следующей просьбой: поднимите еще раз ваш голос перед советским правительством, дабы дать ему понять всю недопустимость этого преступления. Быть может, авторитет ваш спасет жизнь социалистов...
Письмо Алексею Рыкову
Алексей Иванович,
Если процесс социалистов-революционеров закончится убийством, то это будет предумышленное убийство - гнусное убийство! Прошу вас сообщить о моем мнении Троцкому и другим... Сегодня я убежден, что если социалисты-революционеры будут убиты, то преступление это приведет к моральной блокаде России социалистической Европой”.
“Последние Новости”, Париж, 8.07.1922
“Вчера правлением Коммунистического клуба имени Маркса и Ленина в помещении университета Шанявского был устроен диспут на тему “Рабоче-крестьянская Россия и Горький” в связи с появившимися в зарубежной буржуазной печати статьями последнего.
С докладом выступил тов. Чусин, работавший с Максимом Горьким в чрезвычайной комиссии по ликвидации безграмотности.
Докладчик совершенно беспристрастно охарактеризовал Горького - как громадную литературную величину - художника и как шаткого, мало разбирающегося человека в политике.
Неустойчивость политических выступлений Горького тов. Чусин объясняет большой впечатлительностью художника, которая затемняет в его глазах существующую действительность”.
“Рабочая Москва”, 30.07.1922
Из письма Лидии КОНОПЛЕВОЙ Леониду СЕРЕБРЯКОВУ, секретарю ЦК РКП(б), от 15.01.1922:
“Дорогой Леонид Петрович!
Мне хочется немного поговорить с Вами, поделиться своими мыслями. Весь 1919 год был годом ломки моего старого идеологического мировоззрения. И результат был тот, что и по взглядам, и по работе фактически я сделалась коммунисткой, но формальное вхождение в РКП считала невозможным благодаря своему прошлому... С одной стороны, я чувствовала, сознавала, что не имею морального права войти в партию, перед которой имею столько тяжких грехов, не сказав ей о них; с другой стороны, считала, что открыть его, не указав фактического положения вещей, связи с прошлой работой в ПСР, персонально о ряде лиц, я не могла - слишком все было связано одно с другим. Это же считала неприемлемым со стороны моральной - попросту говоря, предательством старых товарищей по работе...
Приехав за границу, читая с.-р. орган “Воля России”, старое воскресло с новой силой. Это травля русской революции, Коммунистической партии, которую ведут эсеры, раздувая и крича об ошибках РКП, стараясь восстановить против нас западноевропейский пролетариат, крича об ужасах ЦК и красного террора, зародила мысль о необходимости во имя революции и партии раскрыть перед пролетариатом, и международным и русским, истинное лицо ПСР, ее тактику, ее преступления перед революцией.
Я знаю, что все, что в интересах революции, - допустимо и справедливо. Интересы революции - наша правда, наша мораль, и когда мы с Семеновым перед отъездом в Россию обсуждали этот вопрос, то так решили оба - если интересы революции требуют, то мы должны, обязаны это сделать, хотя бы с точки зрения человеческой морали это было неприемлемо...
Я задавала себе вопрос, старалась проверить себя, что, может быть, потому так тяжело, так мучительно подавать мне заявление в ЦК РКП, что у меня осталось что-то общее с эсерами, какая-то связь. На это ответила себе, отвечаю и Вам - нет, ничего не осталось. Как они являются врагами революции, врагами РКП, так они и мои враги...”
Материалы подготовил Олег НАЗАРОВ
Читайте нас в Яндекс.Дзен, чтобы быть в курсе последних событий
Чтобы оставить комментарий войдите или зарегистрируйтесь на сайте