160 лет назад, 2(14) апреля 1848 года, по инициативе императора Николая I был создан Комитет для надзора за печатью. По фамилии председателя Дмитрия БУТУРЛИНА его называли Бутурлинским, а по дате создания - Комитетом 2 апреля. Этот неофициальный комитет был также призван осуществлять тайный контроль и за самими цензорами. И хотя они как были, так и остались под опекой министра народного просвещения Сергея УВАРОВА, но теперь, как заметил историк ХIХ века Александр КОРНИЛОВ, уже над самим графом Уваровым было поставлено “недремлющее око, совершенно терроризовавшее цензуру”.


Толчком для ужесточения цензурного прессинга стала революция во Франции (февраль 1848), приведшая к свержению короля Луи-Филиппа и провозглашению республики. Отголоски этих взбудораживших Европу событий быстро докатились и до России, вызвав оживление в обществе. Николая I, начавшего царствовать под залпы орудий на Сенатской площади, такие новости сильно обеспокоили. Сидеть “в ожидании у моря погоды” деятельный самодержец был явно не намерен.

Показательно, что уже 25 марта 1848 года вышло высочайшее повеление: “Объявить редакторам, что за дурное направление их журналов, даже в косвенных намеках, они подвергнутся личной ответственности”. А несколько дней спустя был создан Комитет 2 апреля. Задачи комитета его членам доходчиво пояснил лично император. Отметив, что в последнее время “ко всему дозволенному, и в некоторой степени полезному... под охраной слепости цензоров или несовершенства цензуры, присоединилось много недозволенного и вредного”, он констатировал, что с функциями цензуры министерство народного просвещения справляется не вполне. А поскольку, продолжил Николай I, “самому мне некогда читать все произведения нашей литературы, то вы станете делать это за меня и доложите мне о ваших замечаниях, а потом мое уже дело будет расправляться с виновными”. По словам царя, члены комитета призваны стать “его глазами, пока дело это иначе не устроится”. Содержание “беседы” Николай резюмировал в заключительной фразе: “Цензурные установления - остаются все как были. Но вы будете - я”.

Комитет получил неофициальный статус, что сделало его не только влиятельным, но и неуязвимым. “Комитет 2 апреля, будучи местом негласным, не может принимать ни от кого никаких объяснений, и его цензурные замечания падают на лица в виде Высочайшего неудовольствия, со всеми его последствиями, устраняющими уже и возможность всякого оправдания”, - заметил член комитета барон Модест Корф.

По распоряжению императора во главе Комитета 2 апреля был поставлен член Государственного совета и директор Императорской публичной библиотеки Дмитрий Бутурлин. Это назначение не понравилось многим. “На сцену выступает Бутурлин с ненавистью к слову, мысли и свободе, проповедью безграничного послушания, молчания, дисциплины”, - заметил вернувшийся из-за границы в Санкт-Петербург литератор и критик Павел Анненков. И то была далеко не самая нелестная характеристика. Автор “Петербургских очерков” князь-эмигрант Петр Долгоруков назвал Бутурлина “подлейшим мерзавцем, который исправлял должность шпиона из желания попасть в министры просвещения, и непременно попал бы в министры, если бы смерть не избавила от него Россию в октябре 1849 года”.

Смерть Бутурлина, однако, общей направленности работы комитета не изменила. И при Бутурлине, и позже комитет бдительно присматривал за литературным процессом, не пропуская в свет произведения, “могущие дать повод к ослаблению понятий о подчиненности или могущие возбуждать неприязнь и завистливое чувство одних сословий против других”. Вскоре за повесть “Запутанное дело” в Вятку сослали Михаила Салтыкова-Щедрина. За ним под каток цензурных репрессий попали и другие литераторы.

Достойна внимания история, произошедшая с автором “Записок охотника” Иваном Тургеневым. 4 марта 1852 года скончался Николай Гоголь. Тургенев написал некролог, который петербургские цензоры не пропустили. Их московские коллеги оказались не столь осторожными, и некролог появился в “Московских ведомостях”. Но настойчивость Тургенева не осталась незамеченной. По личному распоряжению Николая I его арестовали на месяц. Затем писатель был сослан под надзор полиции в свое орловское имение Спасское-Лутовиново. И когда в марте 1853 года в Россию с гастролями приехала любимая женщина Тургенева - певица Полина Виардо, то на ее концерт он пробирался нелегально, точно революционер. Право жить в столицах Тургеневу вернули лишь несколько лет спустя.

Помимо всего прочего, цензура бдительно следила и за материалами по истории. К примеру, запретив публикацию статьи Сергея Соловьева об истории Смутного времени, комитет так вразумил засомневавшегося цензора: “Статьи Соловьёва благонамеренны и безвредны, однако ему не следовало говорить в них о Болотникове!! - особенно в журнале”. Напомним, что Иван Болотников был активным участником событий Смутного времени (по сути, гражданской войны в России в начале ХVII столетия), выступив против царя Василия Шуйского.

В отношении периодической печати комитет не скупился на “фильтры”. Прессе было запрещено публиковать “всякие, хотя бы и косвенные, порицания действий или распоряжений правительства и установлений властей”, “разбор и порицание существующего законодательства”, “рассуждения, могущие поколебать верования читателей в непреложность церковных преданий”. Газетам и журналам также запрещалось помещать статьи о представительных учреждениях других государств, об их законодательстве и конституциях, о выборах и депутатах, о требованиях и нуждах трудящихся, о беспорядках, “производимых иногда своеволиями студентов”. Всех этих тем, по мнению власти, прессе касаться не стоило. В результате этих и других запретов и без того невеликий поток информации, доступный обитателям Российской империи, превратился в жалкий ручеек.

14 мая 1848 года вышло высочайшее повеление, по которому цензоры обязывались представлять в III Отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии запрещаемые сочинения, где потом будут приниматься меры “к предупреждению вреда, могущего происходить от такого писателя” или учреждалось за ним наблюдение. Меры же руководивший III Отделением генерал от кавалерии Леонтий Дубельт принимал, исходя из установки, что “царь - есть отец, подданные - его дети, а дети никогда не должны рассуждать о своих родителях, иначе у нас будет Франция, поганая Франция”.

Вместе с тем, отмечает историк Людмила Старкова, “газетная экспедиция III Отделения, продолжая еженедельно докладывать об “упущениях” цензуры и промахах литераторов, “заботилась” о напечатании статей в проправительственном духе”. Впрочем, родоначальником подобного рода пиара был отнюдь не Николай I. Уже в первом из дошедших до нас номере первой печатной русской газеты “Ведомости” от 2.02.1703 можно было прочесть: “На Москве вновь ныне пушек медных, гаубиц и мартиров вылито 400. Те пушки ядром 24, по 18 и по 12 фунтов. А меди ныне на Пушечном дворе, которая приготовлена к новому литью, больше 40.000 пуд лежит”. По мнению историков, опубликовать такие факты без личного согласия Петра I, да еще во время войны со Швецией, было нельзя.

В результате нововведений положение Уварова и цензоров, за работой которых следили и III Отделение, и комитет, день ото дня лишь ухудшалось. А поскольку в качестве министра народного просвещения Уваров все меньше устраивал Николая I, то ждать развязки долго не пришлось.

А произошло следующее. Уставший отбиваться и оправдываться, Уваров предложил отделить цензуру от министерства, передав ее в III Отделение или в Комитет 2 апреля. Однако император, согласившись с таким предложением, признал бы действительную роль этих органов в управлении цензурой. Неудивительно, что Николай I разгневался. Он порекомендовал графу “повиноваться любым мероприятиям правительства, а рассуждения свои держать при себе”. В октябре 1849 года Уваров подал в отставку.

Его преемником стал князь Платон Ширинский-Шихматов, который, как шутили в обществе, поставил просвещению не только шах, но и мат. Цензуре повезло ничуть не больше. При новом министре на должности цензоров стали привлекать людей, не имевших высшего образования. И если в начале царствования Николая I среди цензоров люди без университетского образования были редкостью, то четверть века спустя таковых стало гораздо больше. Дошло до того, что среди цензоров стали встречаться люди, плохо знавшие русский язык. Карьеру же делали не имевшие собственного мнения служаки, всего боявшиеся и во всем сомневавшиеся...

Комитет 2 апреля закончил свою бурную деятельность менее чем через год после смерти его создателя императора Николая I. По подсчетам специалистов, до своего роспуска, произошедшего 1 января 1856 года, в нем было просмотрено 10 214 книг, 5573 номера журналов, 56 112 номеров газет, 9116 литографированных записок. Эту деятельность обобщили в 295 журналах и в ежегодных отчетах.


ПОРТРЕТ ГЛАВНОГО ЦЕНЗОРА ЭПОХИ

“Никто, лучше как он, не был создан для роли самодержца. Он обладал для того и наружностью и необходимыми нравственными свойствами. Его внушительная и величественная красота, величавая осанка, строгая правильность олимпийского профиля, властный взгляд, все, кончая его улыбкой снисходящего Юпитера, все дышало в нем живым божеством, всемогущим повелением, все отражало его незыблемое убеждение в своем признании. Никогда этот человек не испытывал тени сомнения в своей власти или в законности ее. Он верил в нее со слепой верою фанатика...

Николай I был донкихотом самодержавия, донкихотом страшным и зловредным, потому что обладал всемогуществом, позволившим ему подчинять все своей фанатической и устарелой теории и попирать ногами самые законные стремления и права своего века. Вот почему этот человек, соединявший с душою великодушной и рыцарский характер редкого благородства и честности, сердце горячее и нежное и ум возвышенный и просвещенный, хотя и лишенный широты, вот почему этот человек мог быть для России в течение своего 30-летнего царствования тираном и деспотом, систематически душившим в управляемой им стране всякое проявление инициативы и жиз-
ни. Угнетение, которое он оказывал, не было угнетение произвола, каприза, страсти; это был самый худший вид угнетения - угнетение систематическое, обдуманное, самодовлеющее...

Он чистосердечно и искренне верил в то, что в состоянии все видеть своими глазами, все слышать своими ушами, все регламентировать по своему разумению, все преобразовать своею волею. В результате он лишь нагромоздил вокруг своей бесконтрольной власти груду колоссальных злоупотреблений, тем более пагубных, что извне они прикрывались официальной законностью и что ни общественное мнение, ни частная инициатива не имели права на них указывать, ни возможности с ними бороться”.

Анна ТЮТЧЕВА, фрейлина, дочь поэта и цензора Федора ТЮТЧЕВА


“А”-СПРАВКА

История цензуры уходит в глубь веков. Первый из известных случаев применения цензуры имел место в 605 году до н.э., когда царь Иудеи Иоаким приказал сжечь книгу пророчеств пророка Иеремии. А к 213 году до н.э. относится первый случай тотальной цензуры: основатель династии Цинь и первый император объединенного Китая Цинь Ши Хуан-ди повелел уничтожить все книги по науке, медицине, сельскому хозяйству и гаданиям.

В 499 году впервые был создан список запрещенных книг - “Папский Индекс”. В него вошли книги, знакомство с которыми запрещалось католикам. Это новшество имело далеко идущие последствия. Даже тысячу лет спустя католическая церковь функции цензуры осуществляла не только с большей любовью, но с какой-то звериной свирепостью. Вот лишь отдельные примеры ее “художеств”. В 1415 году по постановлению Констанцского собора был сожжен вместе со своими книгами чешский просветитель Ян Гус. В 1508 году в Испании по распоряжению кардинала Хименеса де Синсероса были сожжены 100 тысяч древних арабских рукописей. В 1541 году папская цензура добралась и до живописи. Папа Павел IV признал безнравственной фреску Микеланджело “Страшный Суд” в Сикстинской Капелле.

К ХVI веку относится и первый русский цензурный документ. Таковым можно считать “Стоглав”, принятый в 1551 году на Стоглавом соборе, в начале царствования Ивана IV Грозного. В числе “100 глав” (решений) была глава “О книжных писцах”. Она давала право духовным властям конфисковывать рукописи, что, по сути, являлось предварительной цензурой рукописных книг перед их продажей. Более того, Собор предложил духовной власти провести ревизию и ранее вышедших книг. По мнению исследователя цензуры Геннадия Жиркова, эту меру можно считать последующей цензурой.

Материалы подготовил Олег НАЗАРОВ