На рубеже весны и лета далекого 1608 года к столице подошло разношерстное воинство Лжедмитрия II. Самозванец и сопровождавшие его лица обосновались в подмосковном Тушине, а в истории Российского государства наступило двоевластие. Царь Василий Шуйский по прозвищу Шубник сидел в Кремле, а Лжедмитрий II, он же Тушинский Вор, - в нескольких верстах от его стен. Каждый имел свой двор, патриарха и жгучее желание разделаться с конкурентом.
Хронологически период двоевластия был своего рода экватором Смутного времени - не с него оно началось и не им закончилось. Вкратце напомним содержание предыдущих “серий”.
Смута началась осенью 1604 года с вторжения в Россию войск Лжедмитрия I (им был беглый монах кремлевского Чудова монастыря Григорий Отрепьев, выдававший себя за чудом спасшегося сына Ивана IV Грозного Дмитрия). Потом события мелькали как в калейдоскопе: смерть царя Бориса Годунова, массовое бегство русской знати под знамена самозванца, триумфальное вхождение Лжедмитрия I в столицу, расправа над детьми Годунова, восшествие самозванца на русский престол, его женитьба на полячке Марине Мнишек. А через год, в мае 1606 года, народное восстание с одновременным боярским заговором поставило кровавую точку в правлении самозванца. Лжедмитрий I был убит, а его прах развеян по ветру. Заговорщики спешно составили импровизированный Земский собор, на котором “выкрикнули” царем Василия Шуйского, представителя нижегородско-суздальских Рюриковичей.
Долго праздновать успех Шуйскому, однако, не довелось: спокойных мест оставалось все меньше, и все больше россиян втягивалось в “разборки” между собой и с представителями власти. Осенью 1606 года волна социального протеста докатилась до столицы, а Шуйский впервые увидел врага очень близко от своей резиденции. Во главе двух повстанческих “армий” из взбунтовавшихся обедневших дворян, крестьян и казаков стояли побывавший в турецком плену бывший холоп князя Андрея Телятевского Иван Болотников и рязанский дворянин Прокопий Ляпунов (в советское время это социальное движение было принято называть крестьянской войной). Под стенами Москвы Ляпунов перешел на службу к царю, а Болотников был разбит и отошел сначала к Калуге, а затем к Туле. 30 июня 1607 года войска Шуйского осадили Тулу.
О РОЛИ БОРОДАВКИ В ИСТОРИИ
А пока Шуйский добивал Болотникова, вдали от Москвы началось возрождение самозванческой интриги. Как и почему такое могло произойти?
“Самозванство становилось стереотипной формой русского политического мышления, в которую отливалось всякое общественное недовольство. И слухи о спасении Лжедмитрия I пошли с первых минут царствования Василия, когда второго Лжедмитрия еще не было”, - писал Василий Ключевский. Слишком многие оказались заинтересованными в “спасении” Лжедмитрия. Речь не только о ближнем круге самозванца - Марине Мнишек, ее родне и т.д. Продолжить ловлю рыбы в мутной воде жаждали польское “рыцарство”, наемники и авантюристы из разных уголков Европы, казачество, служилый люд, значительная часть дворян, чьи владения были разорены небывалыми неурожаями 1601 - 1603 годов и первыми годами Смуты. Свой интерес был и у жителей Путивля - столицы Отрепьева в период подготовки к походу на Москву. Взойдя на престол, благодарный Лжедмитрий I “за особые заслуги” на 10 лет освободил Путивль от налогов и податей. Руслан Скрынников писал: “Северная Украина подверглась страшному разорению, и путивляне рассматривали многолетнюю льготу как законную награду за все понесенные ими жертвы и тяготы. С воцарением Шуйского все эти льготы были утрачены ими навсегда. Еще более важное значение имела уверенность в том, что они борются за восстановление попранной справедливости, за “доброго царя” и против свергших его “лихих бояр”. Таким образом, социальный запрос на “спасение” был сформирован. Но “чудо” произошло не сразу: найти преемника Отрепьеву оказалось не так-то просто.
Вот уже несколько столетий историки пытаются выяснить, кем в действительности был Лжедмитрий II. Одни считали, что это был бродячий учитель Богданка Шкловский, другие - поповский сын Матюшка, третьи - поповский сын Митька. “По одним известиям, он назывался Богданом и был литвин, по другим - крещеный, по третьим - некрещеный еврей, по четвертым - сын Курбского, по пятым - его отыскал в Киеве путивльский поп Воробей, по шестым - его выслала в Московское государство жена Мнишка, по седьмым - он был родом стародубец и учил детей сначала в Шклове, а потом в Могилеве”, - писал дореволюционный историк Николай Костомаров. Но и 100 лет спустя Аполлон Кузьмин констатировал: “В источниках, однако, нет сведений о родословной Лжедмитрия II. Интерес к нему возник, когда он объявил себя “дважды спасшимся” “царевичем” и “царем”. Но близко знавших его людей оказалось совсем немного, и они, похоже, тоже знали его не более пяти - десяти лет, когда он служил в разных ролях в основном у лиц духовного звания. След его просматривается и в Москве, и в Белоруссии, и на Украине, и в Польше. По некоторым сведениям, он был в Москве у Лжедмитрия I и уехал из Москвы за пять дней до восстания 17 мая”.
Как бы то ни было, но вскоре после свержения Лжедмитрия I в Самборе у жены Юрия Мнишека (он вместе с Мариной находился под арестом в Ярославле) появился некто, выдававший себя за царя Дмитрия. Слухи об в очередной раз чудесным образом спасшемся сыне Ивана Грозного разнеслись быстро. Многим хотелось верить в спасение. “Вспомнили”, что найденный в Кремле труп самозванца был так обезображен, что черт лица распознать в нем было нельзя. А принимать на веру утверждения Шуйского, что это был труп самозванца, захотели не все. Царю Василию вообще мало кто верил.
Самого же Шуйского не на шутку взволновало известие о новом самозванце. И он нанес упреждающий удар. Русские послы в Польше незамедлительно приступили к сбору информации о внешности самозванца. Вскоре было объявлено, что в Самборе под именем Дмитрия скрывается беглый московский дворянин Михаил Молчанов, любимец Григория Отрепьева, нисколько на него не похожий! “Тот вор Михалко прежнему вору (Лжедмитрию I. - О.Н.) не подобен, прежний был вор рострига обличьем бел, волосом рус, нос широк, бородавка подле носа, уса и бороды не было, шея короткая; а Михалко Молчанов обличьем смугол, волосом черен, нос покляп, ус невелик, брови велики нависли, а глаза малы, бороду стрижет, на голове волосы курчеваты, взглаживает вверх, бородавица на щеке”, - говорилось в документе.
В Речи Посполитой внешность Лжедмитрия I была знакома многим, и подмена была бы мгновенно разоблачена. Но главное, затею с Молчановым не счел своевременной Сигизмунд III. В то время его больше волновали очередные “рокоши” (так в Польше называли выступления разных групп знати против короля). При такой позиции короля вербовать кадры для нового похода на Москву супруге Мнишека пришлось бы из числа “рокошан”. Ход был рискованным: появление русского “царя” среди рокошан Сигизмунд мог воспринять как вызов. И это в ситуации, когда освободить Марину и Юрия Мнишек можно было при его помощи. Можно только гадать, какими соображениями руководствовались в Самборе, но на Молчанове как кандидатуре на русский престол там поставили крест. Понятно, что решение жены Мнишека (она переписывалась с мужем) не было, да и не могло быть согласовано со всеми теми, кто по обе стороны русско-польской границы давно ждал возвращения “спасенного царя”. А их терпение было не беспредельно. Вскоре “спасенный царь” был “найден” на территории Великого княжества Литовского в тюрьме города Пропойск.
ВОРОН В ПАВЛИНЬИХ ПЕРЬЯХ
Выражение “ворон в павлиньих перьях” любимо баснописцами со времен древнегреческого мудреца Эзопа. Таким “вороном” оказался Лжедмитрий II, предыдущей своей “карьерой” ничуть не подготовленный к роли российского самодержца. К сожалению, мы не знаем, как он выглядел. Потерянными, однако, оказались не только внешность самозванца, но и его биография и настоящее имя. Историк Вячеслав Козляков констатирует: “Еще при жизни Лжедмитрия II пытались обнаружить “следы” его прежней биографии. Они приводили то в Шклов, где он учительствовал, то в Могилев, где его знали как слугу местного священника, а заканчивались в Пропойской тюрьме, куда бывший учитель попал за бродяжничество”. Там будущий “самодержец” попался на глаза пану Николаю Меховецкому, участвовавшему в московском походе Лжедмитрия I. Тот обратил внимание на то, что бродяга-учитель телосложением похож на Лжедмитрия I. “Меховецкий имел влиятельных сообщников и единомышленников в лице местных чиновников из Пропойска и Чечерска - пана Зеновича и пана Рагозы. Благодаря этому обстоятельству он получил возможность шантажировать арестованного бродягу. Учитель был поставлен перед выбором: либо заживо сгнить в тюрьме (его могли также повесить как московского лазутчика), либо податься в цари. В конце концов, он выбрал корону”, - повествует Скрынников.
С этого момента технология превращения “из грязи в князи” стала реализовываться на практике. В июне 1607 года Лжедмитрий II объявился в пограничном Стародубе (на Брянщине) и “признался” в том, что является царем. “Города Северской земли, ранее признавшие Лжедмитрия I, немедленно признали и “второго”. Помимо Стародуба, где объявился “спасшийся Дмитрий”, его признали Путивль, Чернигов, Новгород-Северский. Иван Заруцкий, ранее верно служивший Лжедмитрию I и направленный к новому самозванцу из Тулы Болотниковым, пал к ногам нового самозванца, уверяя, что будет служить ему, как и раньше, хотя, конечно, видел, что это совсем другой человек”, - писал Кузьмин. Конрад Буссов, свидетель и участник многих событий Смутного времени, так описал меры, использованные самозванцем для привлечения новых сторонников: “Димитрий приказал объявить повсюду, где были владения князей и бояр, перешедших к Шуйскому, чтобы холопы перешли к нему, присягнули и получили от него поместья своих господ, а если там остались господские дочки, то пусть холопы возьмут их себе в жены и служат ему. Вот так-то многие нищие холопы стали дворянами, и к тому же богатыми и могущественными, тогда как их господам в Москве пришлось голодать”.
Помимо новоиспеченных дворян, воинство самозванца состояло из казаков, польских (и не только) наемников и прочих любителей поживиться на бескрайних российских просторах. Поначалу дела у Лжедмитрия шли не блестяще. Но 30 апреля - 1 мая 1608 года в двухдневном бою под Болховом (в 60 км к северу от Орла) Лжедмитрий разбил правительственную армию под командованием царского брата князя Дмитрия, и через месяц был под Москвой. Поскольку взять столицу врасплох не удалось - город подготовился к осаде - армия самозванца разбила лагерь в Тушине, а сам он получил, как пишет Козляков, “с того времени и навечно прозвище “Тушинский Вор”.
Бои на подступах к столице шли с переменным успехом. 25 июня сражение на Ходынке завершилось чувствительным поражением сторонников Шуйского. Однако три дня спустя его воеводы взяли реванш, наголову разгромив Александра Лисовского, пытавшегося ворваться в столицу с юга. Война затягивалась...
ДВОЕВЛАСТИЕ
По мере продвижения к Москве вокруг самозванца стали формироваться органы власти. Серьезные кадровые перестановки произошли в апреле 1608 года, когда в стан самозванца с несколькими тысячами всадников прибыли польские аристократы Роман Ружинский и Адам Вишневецкий. Кузьмин описал процесс кадровых ротаций: “За Ружинским тянулась дурная слава, и Лжедмитрий II не хотел принимать его на службу. Но Ружинский созвал войсковое собрание, которое сместило постоянного опекуна самозванца Меховецкого и выкрикнуло в качестве нового гетмана самого Ружинского. Лжедмитрия II взбунтовавшиеся наемники оскорбляли в лицо, требуя предания его смерти. Меховецкий был собственноручно убит Ружинским, самозванец же, окруженный взбунтовавшимися наемниками, пьянствовал всю ночь, пытаясь заглушить страх. Но и многим полякам было понятно, что без самозванца Москву им не взять. Адам Вишневецкий постарался примирить Лжедмитрия II с Ружинским, причем извинения надменному польскому авантюристу в окружении поляков приносил самозванец”.
Лжедмитрия II не уважали, но чем больших успехов добивалось его воинство, тем больше людей стремилось занять место в окружении самозванца. Из Москвы потянулись к нему князья и бояре. “В Тушине довольно быстро сложилось все, что было пристойно для столичной резиденции. При царе функционировали Боярская дума, государев двор (с почти полным набором чиновных групп дворовых), приказы, Большой дворец, казна и иные учреждения. Конечно, на высоких постах оказались незнатные, а порой и вовсе “беспородные” люди. Тот же Заруцкий получил чин боярина, главы Казачьего приказа и стал командующим всех отрядов и станиц казаков. Но в Думе у самозванца заседали Рюриковичи (князья Засекины, Сицкие, Мосальские, Долгоруковы и т.п.), Гедиминовичи (князья Трубецкие), аристократы с Северного Кавказа (князья Черкасские), представители старомосковских боярских фамилий (Салтыковы, Плещеевы). Ему служил касимовский хан. С осени 1608 года. Тушино получило своего “названного” патриарха: был привезен из Ростова местный митрополит Филарет (в миру Федор Романов, получивший эту кафедру в последние недели царствования первого самозванца)”, - констатировал историк Владислав Назаров. Боярскую думу у самозванца возглавили бояре Салтыковы.
А Скрынников нарисовал такую картину: “Тушино являло взору необычное зрелище. Основанная на холме близ впадения речки Сходни в Москву-реку, “воровская” столица имела диковинный вид. Вершина холма была усеяна шатрами польских гусар. Среди них стояла просторная рубленая изба, служившая дворцом для самозванца. За “дворцом” располагались жилища русской знати. На холме жили господа и те, кто желал казаться господами. Простонародье занимало обширные предместья, раскинувшиеся у подножья холма. Наспех сколоченные, крытые соломой будки стояли тут в великой тесноте, одна к одной. Жилища были битком набиты казаками, стрельцами, холопами и прочим “подлым” народом. В пору дождей столица тонула в грязи. Кругом стояла невыносимая вонь”.
В этой вонючей “воровской столице” скоро объявилась и царица. Шуйский заключил с Сигизмундом перемирие, по которому освободил семью Мнишеков. “По приезде из ярославской ссылки в Москву старый Мнишек дал клятву Шуйскому, что никогда не признает своим зятем нового самозванца, и обещал всячески содействовать прекращению войны. Но он лгал беззастенчиво. В секретных письмах старый интриган убеждал короля, что “истинный царь Дмитрий” спасся, и заклинал оказать ему вооруженную помощь. Мнишеки сделали все, чтобы раздуть пожар новой войны”, - пишет Скрынников. По замечанию Карамзина, “ни опасности, ни стыд не могли удержать их от нового, вероломного и еще гнуснейшего союза со злодейством”. В августе 1608 года семейство Мнишека по дороге в Польшу было “перехвачено” людьми самозванца, и 1 сентября Марина въехала в Тушинский лагерь, где стала исполнять роль любящей жены, вернувшейся после вынужденной двухлетней разлуки к супругу. Историки признают, что комедия, разыгранная Лжедмитрием II и Мариной, не могла ввести в заблуждение дворян и наемников, но произвела впечатление на простой народ. Весть о встрече государыни с “истинным Дмитрием” разнеслась по всей стране.
Что же касается ключевых военных решений, то они принимались вождями польско-литовских наемников. Единолично командовать гетману Ружинскому довелось не долго. Вскоре к самозванцу пришел семитысячный корпус Яна Петра Сапеги (родственника литовского канцлера Льва Сапеги). Скрынников писал: “Кондотьеры, смертельно ненавидящие друг друга, встретились на пиру и за чашей вина поклялись не мешать друг другу. В знак дружбы они обменялись саблями и тут же разделили московские владения на сферы влияния. Ружинский сохранял власть в Тушине и южных городах. Сапега взялся добыть мечом Троице-Сергиев монастырь и завоевать земли к северу от Москвы”.
Паны бесились от вседозволенности. Николай Мархоцкий вспоминал это благодатное для них время: “С волостей, разделенных на приставства, везли нам воистину все, что только душа пожелает, и все было превосходным. Подвод приходило на каждую роту до полутора тысяч”. Простым людям Смута обернулась иным боком. Историк Игорь Курукин рассказывает: “Утром въезжают в город и говорят: “Мы - от законного царя Димитрия Ивановича”. Сажают воеводу, собирают деньги, бьют несогласных - все как полагается, все вроде бы нормально. Но на следующее утро въезжает другой отряд: “Мы - от законного царя Василия Ивановича”. И все повторяется, а кто завтра приедет - неизвестно... Представьте себе нормального русского человека, который в происходящем совершенно ничего не понимает!” И, чем дальше, тем меньше в Тушине помышляли о захвате Москвы. Наемники озаботились обогащением за счет присягнувших Лжедмитрию городов. Лето и осень стали периодом стремительного расширения влияния самозванца. Москва находилась в блокаде (отчасти открытыми оставались дороги через Коломну и на Владимир), почти все южное порубежье и междуречье Оки и Волги признавало власть самозванца. В Среднем и Нижнем Поволжье от имени царя Дмитрия распоряжались в Астрахани, Свияжске, Арзамасе и т.д.
Но удача переменчива. Самозванец обещал оплатить наемникам их “ратный труд”, но сбором денег на жалованье наемникам и столовых запасов, кормов лошадям пришлось заняться им самим. “В удаленные районы (на Северщину, в Арзамасский край и т.п.) тушинцы непосредственно не добирались. А оттуда поступало столько, сколько считали правильным местные политические лидеры. Возмещать приходилось за счет уездов центра. Партии польской шляхты и их служителей делали это столь профессионально, что от “нормальных” грабежей такие поборы отличало лишь наличие легальных полномочий. Стоит ли удивляться, что немногих месяцев тушинского управления вполне хватило для начала спонтанной борьбы против тушинцев”, - пишет Владислав Назаров. И если до начала зимы территория, подконтрольная Шуйскому, сжималась наподобие шагреневой кожи, то в конце 1608 года маятник пошел в обратном направлении.
“ТУШИНСКИЕ ПЕРЕЛЕТЫ”
А в “федеральном центре”, расколотом на две части, шла своя жизнь. Еще по пути к столице самозванец щедро раздавал русские земли наемникам и перебежавшим к нему дворянам, князьям и боярам. Отъезды от Василия Шуйского на службу в Тушино членов Государева двора начались уже в июле 1608 года. В числе первых сей путь проделали князья Михаил Шейдяков, Дмитрий Трубецкой и Дмитрий Черкасский. В своем “Сказании” келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын дал фантасмагорическую картину, когда сначала служилые люди самых высших чинов, родственники и друзья, пировали в Москве, а потом разъезжались кто куда, одни - на службу в царский дворец, другие - в стан самозванца. “Делалось это с умыслом (правда, как справедливо пишет Авраамий Палицын, недалеким), чтобы обезопасить род от неприятностей в случае любого исхода борьбы”, - считает Козляков. Щедрый на обещания, Лжедмитрий II не смог утолить аппетиты жадных аристократов. Не получив желаемого, часть их вернулась к Шуйскому. Тогда-то и возникло определение “тушинские перелеты”, характеризующее поведение бояр, дворян, служилых людей, перебегавших из одного лагеря в другой. Бывало, что “тушинские перелеты” по несколько раз переходили от царя к Лжедмитрию II и обратно. Кое-кто на этом неплохо заработал.
Ситуация кардинальным образом изменилась в 1609 году. Шуйский заключил договор со Швецией, рассчитывая на помощь в войне с самозванцем. За это Россия отдавала Швеции Корельскую волость на Севере. Этот договор дал Сигизмунду III предлог для перехода к открытой интервенции: он претендовал на престол Швеции, а ее короля Карла IХ считал узурпатором. В сентябре войска Сигизмунда III осадили Смоленск. Сигизмунд побеспокоился и о пропагандистском обеспечении кампании. Перед ее началом в Вильно вышла брошюра, в которой Россия приравнивалась к Америке, которую надо завоевать так же, как испанцы завоевали ацтеков. Утверждалось, что сделать это просто, ибо в военном плане русские ничем не лучше туземцев. Их земли предлагалось раздать польско-литовским шляхтичам.
К тому времени подконтрольная самозванцу территория заметно сузилась, а сам он сильно задолжал наемникам. Поговаривали, что если бы не долг, наемники давно бы прикончили “монарха”. Да и самому Лжедмитрию II его зависимость от поляков давно осточертела. Историки не едины в описании обстоятельств бегства самозванца из Тушина в Калугу, произошедшего сразу же после Рождества 1609 года. Козляков уверен, что Лжедмитрий уехал “в дровяных санях, в сопровождении только нескольких преданных ему казаков”. Скрынников нарисовал более занятную картину: “Наемники несли усиленные караулы на заставах, окружавших лагерь со всех сторон. Вечером к южной заставе подъехали казаки с телегой, груженной тесом. Не усмотрев ничего подозрительного, солдаты пропустили их. Они не знали, что на дне повозки лежал, съежившись в комок, московский “самодержец”. Он был завален дранкой, поверх которой сидел дюжий казак”.
После бегства самозванца Тушинский лагерь потерял значение второго центра государственной власти. Его обитатели разбрелись кто куда. Одни метнулись в Москву к русскому царю, другие бросились под Смоленск на поклон к польскому королю, питая надежды получить с него хоть какие-то деньги за участие в борьбе с Шуйским. Эту публику ничуть не смущало, что поддерживать Лжедмитрия II Сигизмунд III их не просил. Но были и такие, кто сохранил верность самозванцу и отправился в Калугу, где неугомонный Лжедмитрий рассчитывал создать нечто подобное Тушинскому лагерю. Правда, до Калуги добрались не все: казаки были внезапно атакованы и изрублены своими недавними польскими “единомышленниками”.
ЭПИЛОГ
1610 год принес России новые беды, а для Василия Шуйского и самозванца он обернулся крахом политических карьер. Затея со вторым изданием второй столицы оказалась не столь привлекательна даже для окружавших Лжедмитрия авантюристов. Через год после бегства из Тушина, 11 декабря 1610 года Лжедмитрий II был убит охранявшими его татарами. Его обезглавленное тело более месяца пролежало в холодной церкви. Человек, с которым при жизни свои надежды связывали очень многие, был брошен буквально всеми. Интерес к нему возродился после того, как Марина Мнишек родила мальчика.
Вездесущий Заруцкий и его окружение увидели в этом шанс возродить интригу: ведь если считать Лжедмитрия II сыном Ивана IV, то их с Мариной сын был законным наследником русского престола! Прожженные авантюристы, Марина и Заруцкий решили продолжить игру, разыграв карту “царевича Ивана Дмитриевича”. И начали с того, что торжественно похоронили Лжедмитрия II.
Участь царя Василия была по-своему трагична. 17 июля 1610 года заговорщики во главе с Прокопием Ляпуновым свергли Шуйского с престола. Затем он был пострижен в монахи. К власти пришла “семибоярщина”. Ее политика не имела ничего общего с защитой национальных интересов. Федор Мстиславский, Иван Романов (младший брат Филарета и дядя будущего царя Михаила) и пять их подельников не только впустили поляков в Москву, но и передали им бывшего царя Василия Шуйского и его братьев Дмитрия и Ивана. Поздней осенью 1610 года гетман Станислав Жолкевский привез их под Смоленск в расположение Сигизмунда III. В октябре 1611 года бывшего русского царя и его братьев привезли на сейм Речи Посполитой, где им в присутствии торжествующей польской знати (в зале находился и Юрий Мнишек) пришлось униженно просить “милосердия и милости” у короля, целуя ему руку и низко склонив перед ним головы...
Год спустя, в середине сентября 1612 года, когда осажденные Мининым и Пожарским в Москве поляки ели кошек в течение пяти дней (!), в польском плену скончались Василий Шуйский, его брат Дмитрий и жена последнего. Вернуться домой из плена довелось лишь Ивану Шуйскому. Это произошло в 1618 году по Деулинскому перемирию, коим завершилась очередная русско-польская война. Тело же бывшего царя долго не удавалось вернуть на Родину. Лишь в июне 1635 года Василий Шуйский был торжественно погребен в Архангельском соборе московского Кремля.
Так печально завершился жизненный путь двух деятелей русской истории, противостоявших друг другу на заре ХVII века.
Олег НАЗАРОВ
При подготовке публикации использованы: Козляков В.Н. Василий Шуйский. М., 2007; Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Книга 1. М., 1995; Кузьмин А.Г. История России с древнейших времен до 1618 г. Книга 2. М., 2004; Скрынников Р.Г. Крушение царства. М., 1995; Скрынников Р.Г. Святители и власти. Л., 1990 и др.
Читайте нас в Яндекс.Дзен, чтобы быть в курсе последних событий
Чтобы оставить комментарий войдите или зарегистрируйтесь на сайте