125 лет назад, 7(19) января 1885 года, началась знаменитая Морозовская стачка. К моменту ее завершения даже самым невежественным из российских чиновников стало ясно, что сфера трудовых отношений требует регулирования государством. Иначе столкновения между рабочими и работодателями приведут к последствиям, от которых не поздоровится не только участникам трудовых конфликтов.
Орехово-Зуево. Здание, в котором располагался Морозовский текстильный комбинат. Фото ИТАР-ТАСС
РАБОЧИЙ ВОПРОС В ПОРЕФОРМЕННОЙ РОССИИ
Отмена крепостного права, а также реформы 1860 - 1870-х годов, проведенные Александром II, дали мощный толчок развитию промышленности, что привело к увеличению численности наемных рабочих. Главным поставщиком рабочей силы стала деревня. Однако многие крестьяне, приходя в город на заработки, не только не порывали отношений с деревней, а стремились вернуться на родину в разгар сельскохозяйственных работ. Это обстоятельство сильно мешало развитию классового сознания наемных рабочих и не способствовало возникновению профсоюзов. Полурабочие-полукрестьяне мало думали о том, как коллективно защищать свои права, молча сносили все тяготы и невзгоды. А когда даже знаменитому русскому долготерпению наступал конец, брали расчет и возвращались в деревню.
В результате первую четверть века российского капитализма (1861 - 1885) социально-экономическое положение фабрично-заводских рабочих оставалось крайне тяжелым, а их права не были никак защищены. Пенсий и страхования от несчастных случаев и профзаболеваний тоже не было. Правительство же считало излишним регламентировать трудовые отношения. Чиновники на местах крайне редко (и, как правило, безрезультатно) встревали в споры между трудом и капиталом.
Первые выступления рабочих в пореформенной России были стихийными и напоминали традиционный русский бунт. Но ведь и стиль поведения тогдашних “эффективных менеджеров” отнюдь не отличался изысканностью манер.
Едва ли не раньше всех начали отстаивать свои интересы орехово-зуевские текстильщики. Впервые стачка на фабрике Саввы Морозова произошла в августе 1863 года. И хотя участие в ней приняли всего 350 человек, начало было положено. Стачки в Орехово-Зуеве происходили и в 1872 (дважды!) и 1876 годах.
Среди других выступлений тех лет отметим стачку на Сестрорецком заводе (1867) и забастовку серпуховских ткачей и прядильщиков (1869). В 1870-х годах только в Петербурге на Путиловском заводе волнения случались 11 раз, а на Невском механическом заводе - 7 раз. Стачки произошли в Петербурге на Невской бумагопрядильне (1870), под Нарвой на Кренгольмской мануфактуре (1872) и в Смоленской губернии на Ярцевской мануфактуре купцов Хлудовых (1880). И хотя эти выступления эхом отзывались в разных уголках империи, они не привели к правовым последствиям. Власть не спешила ограничивать произвол предпринимателей. К просветлению в мозгах чиновников привела Морозовская стачка 1885 года.
“ЭФФЕКТИВНЫЙ МЕНЕДЖМЕНТ” ТИМОФЕЯ МОРОЗОВА
Основателем “империи” Морозовых был Савва Васильевич Морозов (1770 - 1862). В 1797 году, будучи крепостным, он основал в селе Зуево на левом берегу Клязьмы мануфактуру по выработке шелковых изделий. Воспользовавшись царским указом 1803 года о “вольных хлебопашцах”, в 1820 году Морозов с четырьмя сыновьями выкупился из крепостной неволи, заплатив помещику Рюмину 17 тысяч рублей ассигнациями. В 1830 году он приобрел землю на правом берегу Клязьмы и организовал там ткацкое производство.
Фабрики Морозовых находились на территории Богородского уезда Московской губернии и Покровского уезда Владимирской губернии. Самая крупная - Никольская - принадлежала младшему сыну основателя династии, Тимофею. В 1873 году он акционировал свои фабрики, создав Товарищество Никольской мануфактуры “Саввы Морозова сын и Кo”. Но полновластным хозяином оставался Тимофей Морозов: ему, жене и дочери принадлежало 93% акций. Местная власть была в руках фабриканта. Имелись у него влиятельные связи и в губернском центре Владимире, и в столицах - Москве и Санкт-Петербурге.
Работать на предприятия Морозовых шли не только местные жители, но и уроженцы Калужской, Рязанской, Тамбовской, Воронежской, Смоленской и Новгородской губерний. Условия труда были таковы, что немногие из ткачей и прядильщиков доживали до 40 лет. В цехах стоял грохот, из-за хлопковой пыли трудно было дышать. Из-за этого, а также из-за узких проходов между станками производственный травматизм стал массовым. И хотя ушибы, переломы рук и пальцев, потеря глаз (из-за вылета челноков) случались часто, администрация не спешила с мерами. Несчастья не обходили стороной детей и подростков, чей труд Морозовы использовали широко. Только на Никольской мануфактуре из 11 тысяч рабочих и служащих около 2 тысяч были детьми. Их труд оплачивался гораздо скромнее, чем труд взрослых, что приносило работодателю немалую выгоду.
Особую ненависть рабочих вызывала система штрафов. “Никольская мануфактура своими высокими штрафами приобрела... особенную известность, - писала газета “Московский листок”. - Табель взысканий с рабочих за неисправную работу и нарушение порядков на фабрике т-ва Никольской мануфактуры “Саввы Морозова сын и Кo” включал 735 пунктов, по которым рабочие подвергались штрафу! Штрафы взимались не только на опоздание и брак в работе, но и за приглашение гостей в казарму без разрешения начальства, и за неснятие шапки перед хозяевами”. Рабочий “за отлучку без надобности от машин” мог получить штраф от 5 до 50 копеек. Штраф “за стирку или сушку белья в казармах или кухне в неуказанное время” варьировался от 25 копеек до рубля. Возможность выбора в размере наказания стимулировала произвол фабричной администрации. Равно как и наличие в “Табеле взысканий” таких расплывчато сформулированных “прегрешений”, как “непослушание отдельным приказаниям” (этот пункт администрация трактовала с истинно русским размахом).
Большинство рабочих после смены шли отдыхать в фабричные казармы. Семейные жили в каморках, отделенных друг от друга не доходившими до потолка перегородками, в каждой каморке - по две-три семьи. Холостякам предназначались нары, на которых спали поочередно. “Теснота, работа в разные смены, а соответственно и свой распорядок дня у каждой семьи не способствовали созданию условий для нормальной семейной жизни и полноценного отдыха. Ссоры между соседями, а также мужьями и женами были здесь частым явлением. Но основным недостатком казарм были все же не теснота и духота, не жизнь на виду у всех, как на городской площади, не полное отсутствие домашнего уюта, а постоянное подавление любого проявления индивидуальности. Здесь все обязаны были жить по единому стандарту”, - считает историк Н. Полищук.
Беспросветная жизнь “по единому стандарту” вела к пьянству, которое глубоко укоренилось среди фабрично-заводского населения царской России. “Московский листок” уверял, что в трактирах и кабаках орехово-зуевские текстильщики “оставляли половину заработка”. Часть зарплаты рабочие получали “харчами”, которые лавки Морозова отпускали по завышенным ценам. Это тоже приносило фабриканту большую прибыль.
Много лет морозовские предприятия наращивали обороты. Но в начале 1880-х годов разразился промышленный кризис, который особенно сильно ударил по текстильной промышленности. И как обычно бывает в подобных ситуациях, “оптимизацию расходов” бизнес начал с сокращения зарплат рабочим. Если в 1882 году мужчины зарабатывали в месяц 14 - 15 рублей, женщины - 10 - 11, подростки - 5 - 6, то затем положение изменилось. За три года на Никольской мануфактуре расценки за произведенный товар сокращались пять раз. Зато постоянно росли нормы выработки!
Такая политика позволила фабриканту даже в кризисные 1883 - 1884 годы получить большую прибыль - 540 тысяч рублей. Но Морозов был ненасытен. 1 октября 1884 года он объявил шестое сокращение расценок. Это - вкупе с требованием выйти на работу в праздник - истощило народное терпение.
Руководителями стачки стали 32-летний Петр Моисеенко и 25-летний Василий Волков. Обвинительный акт по делу 17 участников Морозовской стачки дает представление о завершающем этапе ее подготовки: “6 января после обедни в трактире Трофимова на песчаном берегу Клязьмы, между Никольским и селом Зуевым, собрались человек пятьдесят рабочих... Свидетели этого сборища - служащие в трактире Василий Смирнов, Иван Погодин и Роман Лемяхов показали, что из числа рабочих больше всех говорили Моисеенок (Моисеенко. - О.Н.) и Волков. Они читали какие-то записки, толковали, что трудно жить, что надо что-нибудь устроить, совещались о стачке”.
Едва участники собрания разошлись, как об их замысле стало известно директору фабрики Михаилу Дианову (доносчиком оказался некто Михаил Ларионов). Дианов приказал сотне чернорабочих (торфяники, сторожа и татары с конного двора) 7 января с пяти утра начать дежурство у новоткацкого корпуса, не допуская скопления там рабочих...
СТАЧКА
Первое сообщение о начале стачки было опубликовано 9(21) января 1885 года “Московскими ведомостями”. В заметке говорилось: “Нам сообщают, что на громадной фабрике Саввы Морозова сыновей, находящейся в Покровском уезде Владимирской губернии, в местечке Никольском, при селе Орехове, на границе Московской губернии, в настоящее время идут волнения и беспорядки между рабочими. Причина беспорядков среди рабочих есть уменьшение заработков”.
Итак, 7 января в шестом часу утра чернорабочие, как им было велено, предотвратили скопление рабочих на улице. Ткачи были вынуждены приступить к работе. Дальнейшее владимирский прокурор П. Товарков отразил так: “Ровно в 6 часов по всему корпусу раздались крики: “Сегодня праздник, кончайте работу, гасите свет, бабы, выходите вон”. Вслед за тем началось завертывание газовых рожков, и все рабочие этого корпуса с шумом и гамом, криками “ура” стали одеваться и выбегать на улицу. Поставленная здесь охрана уже не могла сдержать насилия толпы в несколько сот человек, направившейся в соседний прядильный корпус. К появлению ткачей прядильщики, видимо, были подготовлены, и когда те ворвались к ним, то по всему прядильному корпусу также раздались крики: “Кончать работу и гасить газ” - вскоре все прядильщики, соединившись с ткачами, вышли на улицу, напали здесь на чернорабочих, избили их и погнали за реку. Затем толпа эта обошла все фабричные корпуса и всюду принуждала прекратить работу”.
Вскоре остановились все предприятия Морозова. Стачка стала всеобщей. Временно ситуация вышла из-под контроля ее руководителей. Взбунтовавшийся народ дал волю долго копившейся злобе. Рабочие разгромили и разграбили фабричную продуктовую лавку и пекарню, ворвались в квартиру мастера А. Шорина, который вызывал всеобщую ненависть. В разграблении лавки участвовали безработные и рабочие с других фабрик, отдыхавшие в праздничный день. Группе рабочих во главе с Моисеенко удалось предотвратить разграбление кооперативного магазина Потребительского общества (его пайщиками были рабочие и служащие). Затем Моисеенко дал телеграмму министру внутренних дел Дмитрию Толстому с просьбой прислать представителей для выяснения причин стачки.
К 17 часам страсти улеглись. А поздно вечером в Никольское прибыли прокурор Московской судебной палаты Николай Муравьев (в 1894 году он станет министром юстиции и генерал-прокурором) и владимирский губернатор Иосиф Судиенко. Их сопровождали жандармский полковник, прокурор Владимирского окружного суда и два батальона 12-го Великолукского полка. На улицах появился военный патруль.
8 января утром губернатор Судиенко и прокурорские работники побывали на местах “боевых действий”. К губернатору привели под конвоем 100 рабочих из казарм. В их числе оказался и Волков, который вел себя как настоящий лидер рабочих. Отвечая на вопрос о причинах забастовки, он особо напирал на то, что из-за штрафов рабочие “не в состоянии ни платить повинностей, ни прокормить свои семьи”. Рабочие требовали возвратить им штрафы, начиная с Пасхи 1884 года, восстановить расценки, существовавшие в 1880 - 1881 годах, и уволить некоторых мастеров и служащих. Прозвучали и другие требования.
В тот же день в Никольское приехал Тимофей Морозов. Поначалу он категорически не хотел идти на уступки, утверждая, “что всякое облегчение в настоящее время было бы уступкой грубому насилию и дурным примером, поощряющим к новым беспорядкам”. Но затем согласился сократить взыскания, наложенные с 1 октября 1884 года, и дать расчет всем рабочим с условием принятия на фабрику тех, кто захочет работать на условиях, объявленных 1 октября.
Такой поворот мало кого устраивал. Рабочие сорвали вывешенные в казармах объявления, а Морозов пригрозил прекратить выдачу им хлеба из пекарен, хотя январский хлеб был рабочими оплачен. Это грозило непредсказуемыми последствиями, и Судиенко добился от Морозова отмены его распоряжения. Оба поняли, что стачка на спад не идет, а принимает более организованный характер.
В докладной записке министру внутренних дел Толстому губернатор Судиенко признал, что “при всем озлоблении своем против фабричной администрации толпа вела себя по отношению” к представителям власти “крайне сдержанно и почтительно”, видя в них “единственного защитника от терпимых притеснений, и когда на приносимые мне жалобы относительно низких расценков и чрезмерных штрафов я поставлен был в необходимость разъяснить, что нет закона, могущего заставить хозяина повысить плату или уменьшить штрафы, что это дело взаимного их с ними соглашения, что, выпросив у Морозова скидку штрафов за октябрьскую половину, более в пользу их я сделать ничего не мог, мне с недоумением и упреками отвечали: если вы для нас ничего сделать не можете, куда же и к кому нам обратиться и кого просить о помощи и защите”.
Этот вопрос так и остался без ответа. Губернатор думал не о помощи бастующим, а о том, как сломить их сопротивление и принудить приступить к работе.
“ТРЕБОВАНИЯ ПО ОБЩЕМУ СОГЛАСИЮ РАБОЧИХ”
И Судиенко, и Морозов не раз обращались за поддержкой в столицу. В конфликт вмешался министр внутренних дел Толстой. Он предложил расколоть ряды забастовщиков: руководителей арестовать, а уроженцев других губерний выслать на родину в административно-полицейском порядке - то есть покончить с трудовым конфликтом силовым путем. 9 января в Никольское прибыли четыре сотни Донского казачьего полка.
Но и рабочие не сидели сложа руки, а подготовили документ исторического значения - “Требования по общему согласию рабочих”. Одна часть требований была адресована Морозову: возврат штрафов с Пасхи 1884 года; восстановление расценок 1880 - 1881 годов; оплата всех дней стачки, возникшей по вине Морозова; увольнение с фабрики мастеров, притеснявших и грубо обращавшихся с рабочими; удешевление продуктов, выдаваемых из хозяйского магазина, по цене не дороже рыночной; и т.д.
Другие требования были адресованы правительству и направлены на защиту интересов всех рабочих страны. В том числе: издать закон, по которому штрафы не должны превышать 5% от зарплаты, а вычет за прогул - 1 рубля; установить контроль за работой браковщиков, чтобы выборные от рабочих (совет старост) проверяли правильность приемки товара и наложения штрафа за его порчу; оплачивать простой по вине работодателя не менее чем по 20 копеек в смену; издать закон о найме, по которому рабочий получал бы право уйти с предприятия без задержек и вычетов, предупредив администрацию за 15 дней; вменить капиталисту уведомлять рабочего об увольнении за 15 дней; зарплату выдавать не позднее 15-го числа каждого месяца.
До принятия требований бастующие отказывались приступать к работе. Морозов упирался.
Кульминации стачка достигла 11 января, когда рабочие попытались вручить свои требования губернатору. Судиенко отправил рабочих к прокурору и приказал казакам... арестовать Волкова и Федора Шелухина. Рабочие попытались силой освободить товарищей. Тогда губернатор приказал арестовать наиболее активных “смутьянов”. 51 человек был схвачен и доставлен в одну из казарм. Однако пришедшая следом группа рабочих во главе с Моисеенко прорвалась при помощи кольев и железных прутьев в казарму, отбила у караула 39 арестованных и выпустила их через запасную дверь.
Волкова среди освобожденных не было. Его поздно вечером под конвоем отправили в тюрьму. 12 января Никольское было объявлено на военном положении. К тому времени “гарнизон” достиг 2750 человек. Судиенко приказал начать высылку на родину забастовщиков, прибывших из других губерний (выслали 606 человек). Фабричная администрация оповестила о приеме новых рабочих. Морозов согласился отменить штрафы, взысканные с 1 октября 1884 года, и уволить мастера Шорина.
В течение следующих дней солдаты и казаки выгоняли рабочих из казарм. На морозе им предстояло решить: уйти с фабрики или приступать к работе. Попав под массированный удар властей и предпринимателя, лишившиеся руководителей (Моисеенко скрывался, но 18 января был арестован), с 14 января текстильщики стали возвращаться к работе. 20 января о восстановлении порядка было доложено Александру III.
СЛЕДСТВИЕ И СУДЫ
В ходе следствия пристальное внимание было уделено таким уголовно наказуемым деяниям, как разгром фабричной лавки и квартиры мастера Шорина, хищение товара, насильственное освобождение арестованных. Материалы следствия составили 13 томов. “Устроителей” стачки предали суду.
По первому судебному процессу (февраль 1886 г.) проходили 17 участников стачки, по второму (май 1886 г.) - еще 33, в том числе две женщины. И хотя еще в 1877 году по “процессу 50-ти” за “хождение в народ” уже были осуждены несколько рабочих, в том числе Петр Алексеев (см. мою статью “Самодержавие против народности”, “Солидарность” № 12, 2007), такого количества стачечников на скамье подсудимых Россия еще не видела.
Суд выявил множество фактов притеснений текстильщиков. И если на февральском процессе все подсудимые получили от 10 дней до 3 месяцев тюрьмы, то майский процесс обернулся для власти конфузом. Причем свою лепту внес бывший мастер Шорин. Он 22 года верно служил Морозову, выполнял все распоряжения, но в январе 1885 года был принесен хозяином в жертву. Шорин не остался в долгу. Выступая свидетелем, он раскрыл механику взимания штрафов и способы их сокрытия: “Когда штрафы достигали 50%, рабочих заставляли брать расчет, а потом они как бы вновь поступали на фабрику, им выдавались новые книжки, и таким образом могущие быть доказательства непомерных штрафов - старые расчетные книжки исчезали бесследно”.
В итоге присяжные отвели все пункты обвинения и оправдали рабочих. Моисеенко вспоминал: “Но недолги были радости: возвращается суд и объявляет... Моисеенко и Волкова оставить под стражей вплоть до решения Московской судебной палаты, куда была подана кассация на приговор коронного суда”.
В июне 1886 года Московская судебная палата рассмотрела дело руководителей стачки Моисеенко и Волкова. Решение: изменить меру пресечения на менее строгую, потребовать “денежное поручительство в размере 100 руб. с каждого и по представлении такового освободить их из-под стражи”. На деле Моисеенко и Волков находились под стражей до 19 сентября и вышли не на свободу, а были отправлены в ссылку с женами: Моисеенко - в Архангельскую губернию сроком на пять лет, а Волков - в Вологодскую губернию сроком на три года. Там спустя восемь месяцев Волков умер от туберкулеза. А Моисеенко прожил долгую жизнь, написал воспоминания. Умер в 1923 году в Харькове, похоронен в Орехово-Зуеве.
ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ МОРОЗОВСКОЙ СТАЧКИ
Под влиянием Морозовской стачки напуганное правительство издало 3 июня 1885 года закон “О воспрещении ночной работы несовершеннолетним и женщинам на фабриках и мануфактурах”. А год спустя - закон, регламентировавший взаимоотношения фабрикантов и рабочих и отразивший требования орехово-зуевских текстильщиков. Закон ограничил размеры штрафов. Отныне штрафные деньги шли не в карман предпринимателя, а на нужды рабочих. Закон запретил расплачиваться с рабочими товарами через фабричные лавки. Условия найма должны были вноситься в расчетные книжки и являлись обязательными для рабочих и работодателей. В то же время участие в забастовке каралось арестом сроком до месяца. Контроль за исполнением закона возлагался на фабричную инспекцию. Новый закон пришелся не по нутру “капитанам индустрии”. Они называли его “социалистическим” и добивались пересмотра.
Оценивая историческое значение Морозовской стачки, учтем, что после нее власть и общество стали внимательнее относиться к рабочему вопросу. Статьи на эту тему замелькали в газетах, и не только в столичных. Так, томский “Сибирский вестник” 22 июня 1886 года опубликовал статью “О необходимости введения в Сибири фабричных законов”. А известный консервативный публицист Михаил Катков констатировал: Морозовская стачка показала, что “с народными массами шутить опасно”. Жизнь не раз подтверждала правоту этих слов...
Олег НАЗАРОВ, доктор исторических наук,
Орехово-Зуево
ДОКУМЕНТЫ
Из показаний ткача Федора КОЗЛОВА на следствии:
“Расценка работ чрезвычайна низка, а требования стали до невозможности строги... в прежнее время кусок материала первого сорта по расценке ставился за работу 48 коп., а теперь - 38 - 40 коп. Прежде кусок материала был 55 аршин, а теперь - 65 - 66 и даже 67... В прежнее время на подмастера полагалось 48 - 50 станков, а теперь - 70. Подмастера стали меньше помогать ткачам”.
Из выступления защитника Федора ПЛЕВАКО на “процессе 17-ти” (февраль 1886):
“Фабрика Морозова была защищена китайской стеной от взоров всех, туда не проникал луч света, и только благодаря стачке мы теперь можем проследить, какова была жизнь на фабрике. Если мы читаем книгу о чернокожих невольниках, возмущаемся, то теперь перед нами белые невольники... Я коснусь здесь одного: сколько зарабатывал рабочий и сколько с него высчитывали в виде штрафа. Цифры говорят ясно: средний заработок рабочего 8 - 9 рублей, вычеты в среднем - от 2,5 до 3 рублей. Можно ли было существовать на этот заработок...”
При написании статьи использованы: Кабанов П.И., Ерман Р.К. Морозовская стачка 1885 года. М., 1963; Моисеенко П.А. Воспоминания (1879 - 1923). М., 1924; Морозовская стачка 1885 г. и рабочие Центрально-промышленного района России в конце ХIХ - начале ХХ в. М., 1984; Морозовская стачка 1885 - 1935 г. Сборник статей и воспоминаний. М., 1935; Пробуждение. К 100-летию Морозовской стачки. М., 1984; и др.
Читайте нас в Яндекс.Дзен, чтобы быть в курсе последних событий
Чтобы оставить комментарий войдите или зарегистрируйтесь на сайте