Через восемь месяцев после грузинской агрессии корреспонденты “Солидарности” вновь поехали в Цхинвал, чтобы посмотреть, как идет восстановление Южной Осетии. Увиденное шокировало. Несмотря на выделенные из бюджета России миллиарды, перед нами лежал полностью разрушенный город.

В Цхинвале очень холодно. Нет отопления. И даже сейчас, в апреле, когда так некстати ударили заморозки, ночью в доме изо рта идет пар. Как югоосетинцы пережили зиму - мне страшно представить. Из окон домов, гостиниц, госпиталя и школ торчат трубы печек-буржуек. Учителя рассказывают, что при сильном ветре дым задувает в классы, и занятия приходится отменять. Две школьницы однажды чуть не угорели. И это “счастливчики”. Те же, кому не повезло, у кого дома сожжены и разрушены, живут в сараях или палатках.
Если бы я не знала, что с окончания войны прошло восемь месяцев, решила бы, что последние выстрелы отгремели недели две назад: с улиц убрали трупы и кое-какой мусор, в некоторых домах залатаны дыры и вставлены стекла. С площади возле Дома профсоюзов убраны подбитые грузинские танки, правда, башня одного из них так и осталась ржавым памятником. Все. Больше изменений нет. Даже стекло продолжает хрустеть под ботинками. По ночам мертвая тишина, только слышны автоматные выстрелы, но это далеко, на границе. К автоматным очередям здесь привыкли. Не боятся.

Тем не менее, Россия на восстановление Южной Осетии еще в прошлом году выделила из бюджета 10 млрд рублей. На сегодняшний день освоено около 1,5 млрд, остальные деньги лежат на счетах мертвым грузом - ждут, когда будет определен дальнейший механизм финансирования.

ГОСПИТАЛЬ

В Цхинвале, по сути, один единственный госпиталь на весь город. Во время войны работающие в нем врачи проявляли чудеса героизма. Госпиталь беспрерывно бомбили, а они продолжали лечить раненых в подвале. В сопровождении врача-терапевта Тины Захаровой мы спускаемся в этот подвал.

- Вот здесь мы и притулились. Там был стол, реанимация. Оперировали прямо там. Около 400 человек прошло через нас. Ни один не умер. Там дальше коридор, мы его под палаты приспособили, - показывает она на длинный узкий подвальный коридор. - Наше спасение, что у нас был свет.

Сейчас света в подвале нет, мы с фонариком идем по осколкам и кускам плит. Тем временем Тина Борисовна рассказывает, что за дни войны 75 врачей провели здесь около 200 операций. Не было ни воды, ни еды, врачи не спали. Ходили в масках, потому что рядом лежали начавшие разлагаться трупы, а выносить их под шквальным огнем было бы равносильно самоубийству. Да и выносить было некуда - здание морга превратилось в решето.

- Нам принесли одного парня лет восемнадцати, добровольца из Алагира с ранением прямо в сердце. Он погиб. Парень, который его принес, умолял: “Спасите! Все, что угодно, только спасите! Я его матери пообещал, что мы уезжаем на трое суток и вернемся”, - плачет, вспоминая, Тина Борисовна. - Он даже не сказал матери, куда они едут. А потом доставили шестнадцать ребят - все с ранениями в промежность - в них осколки “Града” попали.

Врач рассказывает, что ее смена начиналась 9 августа, и отсидевшись ночью в подвале, они с санитаркой пробиралась через весь город на работу. К тому времени уже был развернут госпиталь. Предыдущая врач дежурила уже сутки и не стояла на ногах - после войны она получила инсульт.

- Мы ничего не боялись. Фундамент, как только “Град” попадал, ходил ходуном, а нам абсолютно не страшно было, потому что не до этого. Бомбят, а ты все равно делаешь свое дело: тащишь койку с третьего этажа, потому что на втором коек уже нет... У меня трое сыновей, двое в спецназе, один попал в окружение, но я этого не знала. Мне не до них было: то, что я здесь видела, перекрывало все. Потом меня средний сын спрашивал: мам, к тебе привозили раненых и убитых, а ты не думала, что среди них мог оказаться кто-то из нас? Я ответила: нет, потому что я знала, что я перед Богом ни в чем не виновата. И знала, что мне Бог поможет, потому что, как могла, я всем помогала. Все трое выжили. Ни одной царапины.

Я предполагала, что единственный госпиталь, спасший жизни 400 человек, отстроен заново, ведь прошло уже восемь месяцев, как его начали восстанавливать. Приличный срок. Да и внешне он выглядел вполне симпатично: пластиковые окна, облицовка... Однако когда я вошла внутрь, не поверила своим глазам. Полная разруха. В коридорах стоят огромные баки с краном - оттуда больные и врачи берут воду.

- Нам отопление сделали, неделю оно проработало, и отключили: денег нет. Ночью обогреваемся вот этим, - врач-кардиолог показывает на обогреватели. - Вы туалет посмотрите! Туда ходить - себя не уважать.
Канализации нет, отопления нет, воды нет. Даже кроватей нет. Их во время войны спустили вниз и они, естественно, поломались.

- Такого ремонта я никогда не видела! - возмущается Тина Захарова. - Когда в доме делаешь ремонт, то сначала ремонтируешь одну комнату, потом переходишь в другую. А тут все разом! Больного привозят, а положить его некуда. Я думала, что нам привезут шикарную мебель, а эту считают рухлядью, раз кидают ее с третьего, с пятого этажа. А сейчас бы нам эта рухлядь очень даже нужна была - другой-то нету.

О коммуникациях, мебели, оборудовании и прочем речи не идет. Строители (а работы ведет “Спецстрой России”) делают фальш-стены. Выглядит это так: на расстоянии сантиметров в пять от основной стены ставятся “красивые” стены. Зачем они нужны? “Вы думаете, между ними крысы не заведутся?” - задает мне вопрос терапевт, просовывая ладонь в щель. Всего в здании работает пятнадцать строителей. Мне они пояснили, что занимаются отделочными работами на третьем этаже, а других заданий у них нет.

- У нас нет ни одного восстановленного медицинского объекта, потому что доблестные подрядчики все разобрали, и на этом все и закончилось, - возмущается министр печати и массовых коммуникаций Южной Осетии Ирина Гаглоева. - Больница - это лишь наиболее показательный объект. Фасад сделали - он такой красивенький, желтенький, крыша красная - ну прям сказочный домик! Внутрь заходишь - ни канализации, ни водопровода. Я такого ремонта в своей жизни не видела. Обычное очковтирательство! И потом эти люди будут говорить, что они нам оказали помощь. Ну какая это помощь? В больнице никого невозможно вылечить!
- Мы уже ничего не хотим, ни от кого ничего не требуем. Работать в сраче? Работаем в сраче, - машет рукой кардиолог и идет навещать туберкулезного больного, лежащего в общей палате. Врачи продолжают делать свое дело, правда, сейчас это стало чуть ли не сложнее, чем в августе 2008.

“Где же лечатся цхинвальцы?” - интересуюсь я. “Люди приспособились - знают, что больница на ремонте, и не болеют”, - отвечает Захарова.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПОЛНЫМ ХОДОМ

Югоосетинцы не болеют, они просто умирают. В школе № 2 в учительской я слышу такой разговор:

- У Снежаны из шестого класса сегодня папа умер.

- Это та, у которой матери нет?

- Да. Девочка утром стала будить отца, а он уже мертвый.

Таких историй много. Цхинвальцев подводит сердце. Людям нужны отдых и реабилитация, а их-то как раз и нет. Несколько сотен отдохнувших в санаториях Северной Осетии - капля в море.

- Просьба наших людей - отдохнуть. По 20 тысяч рублей платить за путевку они не в состоянии. Мы бы очень хотели восстановить хотя бы один детский лагерь. Там просто нужен капитальный ремонт. Вообще у нас в республике нет ни одного здания, где бы дети летом могли отдыхать, - качает головой председатель Совета профсоюзов Южной Осетии Жанна Гергаулова.
Однако средства до пансионатов и санаториев не доходят. Не доходят они даже до школ. Некоторые из них разрушены полностью, какие-то пострадали не так сильно. Их восстанавливает “Спецстрой России”, и весь учебный год дети учатся в других школах.

Мы подъезжаем к школе № 5. Она очень сильно пострадала во время бомбежек. Строительные работы там в полном разгаре. Прораб говорит, что на объекте работает 91 человек, сейчас устанавливают панели, кладут плитку. Завтра должны привезти крышу, а к 20 мая сдать полностью готовый объект. Я удивляюсь: во всем городе это практически единственное место, где такое строительное оживление. “А вы из “Спецстроя”?” - уточняю я. Мне отвечают, что со “Спецстроем” месяц назад было решено расстаться, а это компания “Олимп Компио”. Дело в том, что восстановление этой школы финансируется не из госбюджета РФ, а из бюджета Архангельской области. Результаты работы “Спецстроя” показались неудовлетворительными, и подрядчика сменили.

- Сейчас практически ничего не восстановлено, - рассказывает мне министр печати. - Идет пассивный восстановительный процесс. Единственное, что мы могли бы отметить, - это те восстановительные работы, которые велись субъектами РФ. Например, Тюмень восстановила за свой счет детский сад. Очень качественно, все очень довольны. Сегодня садик функционирует на радость детям и родителям. Тамбовцы оказали нам большую помощь. Они приехали, посмотрели, что нужно. Сейчас они нам делают прекрасные коттеджные домики - уже заканчивают. Это видно, это реально, это ощутимо. То же самое можно сказать про район, который застраивает домами Москва. Все остальное... до какого-то этапа работы проведены, но это и печально. После того, как подрядчик не получил денег, работы на всех объектах остановились. К примеру, наши коллеги сейчас сидят в тесном помещении, в то время как здание, в котором мы находились, практически не разрушено войной. Его начал ремонтировать “Спецстрой”, потом начались проблемы с определением механизма финансирования, и в итоге объект стоит замороженный уже четвертый месяц, и даже то, что уже сделано, похоже, придется делать заново.

По словам министра, в данный момент югоосетинская сторона не имеет отношения к финансам и мало в чем может повлиять на процесс, разве только указать наиболее важные объекты.

- Поскольку эти деньги нам хотелось бы растянуть на большее количество объектов, нам бы очень хотелось определить сметные расчеты по объектам. У подрядчиков они очень завышены, - говорит она.

Есть еще частный сектор, о восстановлении которого практически забыли. Дома - это ведь не просто стены и крыша, это люди, и их много. Жилище - это не только материальный объект. Для человека - это его личный храм. Восстановительные работы даже в психологическом смысле следует начинать с частного сектора. Мало того что люди должны где-то жить, постоянно видеть разрушенные дома - это угнетает. Сейчас многие живут у соседей и родственников, кто-то - в палатках и сараях.
- Люди нашли в себе мужество перезимовать, а зима у нас была тяжелая, в надежде на то, что весной начнутся восстановительные работы. Ну вот пойдите и посмотрите, найдете ли вы эти работы...

Мало того что практически все работы заморожены, так еще и то, что сделано, никуда не годится. Жильцы сами все переделывают. Крыши текут, водосточные трубы узкие, в домах завелась плесень. Министр печати говорит, что “Спецстрой” начал снимать крыши все подряд и во многих домах снял хорошие, мол, потом все равно заплатят. В итоге новые либо не положили, либо положили очень плохо. Многие жители говорят, что лучше бы “Спецстрой” и не делал ничего совсем.

За комментариями “Солидарность” обратилась в “Спецстрой”. Надеемся, что они будут опубликованы в следующем номере.

СОБСТВЕННОСТЬ - ГОСУДАРСТВУ!

20 лет югоосетинцы живут в нестабильности: разрушена экономика, промышленность не может встать на ноги. К примеру, работники заводов “Вибромашина”, “Мехзавод”, “Электрооборудование” не получали зарплату с ноября месяца. Конечно, тут уже не до профсоюзов. А в Ленингорский, Цхинвальский, Джавский районы чисто физически не было доступа. Но несмотря на то, что с работой в разрушенной республике все очень непросто, профсоюзы Южной Осетии не только действуют, но и растут. Если до войны в профсоюзах состояли около 2000 человек, то после - почти 5000. И тут как снег на голову в профсоюзы приходит повестка в суд! Министерство юстиции подало исковое заявление в Верховный суд республики Южной Осетии, в котором просит “признать общественную организацию “Совет профсоюзов РЮО” прекратившей свою деятельность в качестве юридического лица...” и “признать свидетельство о государственной регистрации права... (на Дом профсоюзов и Дом культуры - Ю.Р.) незаконным”. Председатель Совета профсоюзов объяснила мне причину. Дело в том, что после развала ВЦСПС им перешло по наследству здание профсоюзов и клуба, в котором, помимо самих профсоюзов, располагалось и министерство юстиции. Сейчас министерство, похоже, хочет это здание себе. Причем, подобные попытки со стороны Минюста уже предпринимались несколько лет назад. Тогда профсоюзам удалось отстоять в суде право на собственность.
Я обратилась за разъяснениями к министру юстиции Ацамазу Биченову. В разговоре со мной он уже открещивался от первого пункта иска, сказав, что к самим профсоюзам претензий нет, а “подвергаются сомнению только правомочия владения, пользования и распоряжения определенным имуществом”.

- Вы подавали подобный иск только к одной организации? - спросила я.

- А другие общественные организации таким имуществом не владеют, - ответил Биченов. Собственником такого имущества, по мнению министерства юстиции, должно быть государство. После 1989 года все имущество, которое осталось здесь от советского наследия, априори принадлежит государству - так считает министерство юстиции. “Пока я не видел, чтобы какая-то общественная организация - я еще до партий не дошел - владела имуществом”, - так он аргументирует свою позицию.
Интересная позиция министерства юстиции... Как говорится, без комментариев.

ДВЕ ШКОЛЫ В ОДНОЙ

Мы приезжаем в действующую школу № 2. Занятия там проходят в три смены в старом корпусе, где раньше были только начальные классы. Новый корпус пострадал от грузинской агрессии, и его восстанавливает “Спецстрой”. Точнее, восстанавливал. Сейчас работы прекращены в связи с отсутствием финансирования.
- У нас проблема: когда меняли крышу, не сделали водосточные трубы. Все течет по стене, и даже то, что было нормально, - все промокло с четвертого по второй этаж. Мы спрашивали, почему трубы не провели, нам отвечали, что надо сначала оштукатурить стены, а потом проводить трубы. Прошла осень, зима... У нас фактически хорошая стена вся насквозь мокрая! - возмущается директор школы № 2. - Постоянно меняются бригады, которые занимаются ремонтом, и уже не знаешь, с кого спрашивать. До этого работали чеченцы, сейчас кабардинцы. Кабардинцы пришли и говорят, что уровень пола нарушен на 12 сантиметров, плиты положили, между ними щели, все расходится... У нас были паркетные полы, а нам говорят, что будут менять их на линолеум. Окна поменяли на пластиковые, и пока больше ничего не сделано.

В таких условиях в три смены занимаются 790 учеников. Занятия начинаются в 8.00 и заканчиваются в 19.30. Перерыв между сменами - 5 минут. Уроки по 40 минут. За эти три смены в тринадцати помещениях работают 37 классов. При этом завуч школы, преподаватель высшей категории, получает зарплату 7 тысяч рублей, учитель математики - 4 тысячи, а молодой педагог и того меньше - до 3 тысяч рублей. Как рассказывает председатель Совета профсоюзов Южной Осетии, средняя зарплата в республике 3,5 - 4 тысячи рублей, при этом цены в городе на все взлетели.

- Раньше у нас многое было дешевле, например, овощи и фрукты. Сейчас все завозится из России через Владикавказ и все вдвое дороже. Фактически фрукты мы редко когда едим, - говорит она.

Финансовой помощи от России учителя пока не видели, за исключением того, что профсоюзы Северной Осетии дали по 1000 рублей. Правда, почему-то только городским учителям, сельские пока денег не получили. Зато югоосетинцы получали психологическую помощь: месяц в Цхинвале были московские психологи. “Вот это нам очень помогает!” - говорят учителя. Но денег ждут все - от погорельцев, которым выделили по 10 - 50 тысяч рублей (тогда как на восстановление дома надо несколько миллионов) до учителей и врачей. Ведь многим не хватает на самое необходимое: еду, одежду. Война началась ночью, и многие тогда остались только в том, что было на них: в тапочках и халатах.

Я захожу в класс. Дети сначала смущаются, а потом начинают улыбаться, смеяться. Интересуюсь, что они могут рассказать об их родном городе, какие тут есть достопримечательности.

- Главная достопримечательность - что у нас нет войны, - говорит девочка.

Спрашиваю, кем ребята хотят стать, когда вырастут. Оказывается, почти все мечтают о работе врача или психолога.

- Я хотела стать стоматологом, а теперь хочу работать в реанимации, - серьезно произносит ученица.

Но больше всего меня поразили слова одного мальчика:
- Я хочу стать юристом, чтобы судить убийц.

ЖИЗНЬ ИДЕТ

Впрочем, самое главное, что в городе все же чувствуется жизнь. На развалинах домов цветут вишни. На улицах встречаются мамы с колясками, - играют пусть и на горах мусора, и с автоматами - дети. Открываются магазины и ларьки. Как только слышат, что мы русские - начинают благодарить. Осетины не поясняют, за что. Все и так понятно.

- У меня приятельница во Владикавказе была, я ей звонила из подвала и кричала: “Инна, ты знаешь, что если русские не придут, то нас завтра уже не будет?!” - рассказывает врач-терапевт Тина Захарова.

Русских тут совершенно искренне обожают и искренне благодарят. Благодарят за помощь, как военную, так и финансовую. И ждут. Военной помощи дождались, теперь ждут, когда дойдет обещанная финансовая поддержка.
- Всем прекрасно известно, и нам прежде всего, что мы сами восстановить разрушенное не сможем. К сожалению, находились такие чиновники из Москвы, которые нам читали лекции, что надо засучить рукава и самим восстанавливать. Я готова засучить рукава, но я не представляю восстановление без финансирования! - поделилась Ирина Гаглоева.

Фото Николая ФЕДОРОВА

Юлия РЫЖЕНКОВА