В предыдущих материалах говорилось о судебном следствии и его многочисленных нюансах. В этой части перейдем к завершающим стадиям процесса - прениям сторон и последнему слову подсудимого.
Законодатель отвел теме прений лишь четыре статьи Уголовно-процессуального кодекса. Но за ними стоит целая наука преподнесения своей позиции, анализа доказательств и обоснования виновности или невиновности человека.
Прения сторон состоят из речей обвинителя и защитника, также выступить могут потерпевший и подсудимый. Последовательность устанавливается судом, но первым во всех случаях берет слово обвинитель, а последними - подсудимый и его защитник.
Нельзя в прениях ссылаться на доказательства, не рассмотренные в судебном заседании или признанные недопустимыми. Суд не вправе ограничивать продолжительность прений. Но может остановить участвующих, если те касаются обстоятельств, не имеющих отношения к уголовному делу, или доказательств, признанных недопустимыми. До удаления суда в совещательную комнату выступающие в прениях могут предложить формулировки решений: виновен или невиновен человек - или даже вид и размер наказания. Разумеется, эти предложения не имеют для суда обязательной силы.
Хочу сказать, что обвинители в своих речах не чураются эмоций или даже цитат великих людей. Когда судили двух студентов-стоматологов за распространение наркотиков, прокурор сказал проникновенно: “Самое страшное, что эту заразу несли людям будущие врачи, предназначение которых - спасть их, а не подсаживать на иглу”. Студенты были удивлены таким оборотом речи, так как зелье шло исключительно таким же, как они, будущим врачам, их однокурсникам. Вообще студент - редчайшее для СИЗО явление. Похоже, сама принадлежность к этой социальной группе уберегает от неволи и поступков, к ней приводящих. А тут в разные камеры одного изолятора “заехали” сразу двое из вуза, да еще в период сессии.
В другом процессе, над профлидером высокого звания, прокурор приступила к прениям с высокопарной фразой: “Одна восточная мудрость гласит - хочешь узнать человека, дай ему власть. Так вот, сегодняшний подсудимый испытание властью не выдержал и показал худшие качества своей натуры - жадность, наглость и уверенность в полной безнаказанности”. Тут даже судья поднял глаза от своего айфона, опешив от столь поэтичного начала.
Главная задача сторон в прениях - опираясь на прозвучавшие во время судебного следствия слова свидетелей и исследованные доказательства, дать им всестороннюю оценку и изложить свое видение ситуации.
Пока идут прения, обвинитель теоретически может отказаться от части (или всего) обвинения или смягчить его. Но на практике это случается редко. Точнее, почти никогда.
Глубоким анализом доказательств обвинители не балуют. Напечатанное заранее выступление тараторится, как на богослужении до никоновской реформы. Порой и разобраться в тезисах сложно. Но отчетливо звучат фразы: “обвинение квалифицировано верно”, “вина подсудимого полностью доказана и подтверждается совокупностью собранных доказательств”, “свидетели дали изобличающие его показания”... Хотя свидетели иной раз говорили совсем не то, что привел в прениях прокурор. Но у того всегда и все будет “доказано и подтверждено”.
На данном этапе прокурор имеет право ходатайствовать об изменении или уточнении обвинения, пытаясь обосновать это тем, что оное не ухудшает положение подсудимого. Странно, однако, позволять гособвинителю вносить такие коррективы после окончания судебного следствия, когда защититься от новых “обличающих фактов” уже нет возможности. Стоит себе подсудимый в клетке, узнает об изменении обвинительного заключения и не имеет шансов что-либо этому противопоставить…
И одно из любимых прокурорских выражений: “Исправления не может быть без раскаяния”. Значит, раз обвиняемый вину не признал, то надо “отгрузить” ему, как говорят арестанты, “по бане” - по максимуму. А в конце резюмируется: “Предлагаю приговорить подсудимого к 15 годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима”. Плюс к тому - штраф, удовлетворение исковых требований и так далее.
Подобные признаки - спешащий зачитать написанное прокурор, не заботящийся об убедительности аргументов; не слушающий гособвинителя судья, лишь изредка отвлекающийся от телефона, - наталкивают на догадки о спектакле. На мысль, что все уже решено, а приговор давно написан. Лишь УПК, будь он неладен, заставляет суд тратить время на формальности. И от подобного ощущения трудно избавиться в ходе прений.
“Начал Ипполит Кириллович свою обвинительную речь, весь сотрясаясь нервною дрожью, с холодным, болезненным потом на лбу и висках, чувствуя озноб и жар во всем теле попеременно”… Так описывает Достоевский эмоциональное состояние прокурора в суде над Митей Карамазовым. В книге дело происходило в 1866 году, когда состязательность сторон в России только появилась. С тех пор многое изменилось. Прокуроры выступают хладнокровнее, априори чувствуя свое полное превосходство над адвокатами.
А защита считает данный этап ключевым в процессе. Появляется шанс - на основе имеющихся доказательств убедить суд, что дела обстояли не так, как говорит обвинение.
Так, подсудимый профактивист в одном процессе взял на себя основное бремя опровержения позиции обвинения. Он не очень рассчитывал на адвоката, который за все время следствия и суда так и не вник в тонкости профсоюзной работы, не отличал первичку от обкома и хозяйствующий субъект от структурного подразделения. В течение трех часов профлидер раскладывал предъявленное ему обвинение “по полочкам” и опровергал его со ссылками на уставы, показания свидетелей и другие доказательства. По ряду преступлений у профлидера не было и полномочий на их совершение, поскольку профструктурой руководил коллегиальный орган, а не он единолично. Подсудимый даже добился пристального внимания судьи, который оторвался от айфона и слушал его монолог.
Интересно, что не только адвокат, но и судья не стал делать различий между профсоюзными структурами, организациями и учреждениями и по большинству вопросов поддержал гособвинение. Тем самым подтвердив догадки о формальности наших судебных процедур и призрачности состязательности сторон.
После произнесения речей каждый из участников прений может выступить еще один раз - с репликой. Право последней реплики принадлежит подсудимому или его защитнику.
Эта часть суда напоминает перепалку. Поскольку дается оценка оценкам, сделанным другой стороной. Мнения, разумеется, противоположны. Защита пылко говорит о безосновательности обвинения, а прокурор в ответ молчит, как будто исход процесса ему известен. Максимум - вступает в вялый спор, в очередной раз повторяя, как заклинание: “Вина доказана…” - и так далее.
Перед тем как удалиться в совещательную комнату, судья дает последнее слово подсудимому. Никакие вопросы, как и в прениях, не допускаются. Слово не может быть ограничено по времени, если все сказанное относится к рассматриваемому делу.
Некоторые подсудимые отказываются от последнего слова, всецело уповая на милость судьи. Считаю, что они рационально экономят время. Эта часть процесса - столь же формальная процедура, как и все остальные, от нее не зависит ровным счетом ничего.
Хотя, согласно ст. 294 УПК РФ, если в последнем слове участники прений или подсудимый сообщат о новых обстоятельствах, значимых для дела, или заявят о необходимости предъявить суду для исследования новые доказательства, суд вправе возобновить судебное следствие. Но не слышал, чтобы подобное происходило. Разве что в кино. И представляю недовольство судьи, вынужденного отматывать процесс назад и проходить процедуру заново. Думаю, он использует все мастерство, чтобы отклонить такое ходатайство.
Но без последнего слова процесс состояться не может. Не предоставить оное - значит грубо нарушить уголовно-процессуальное законодательство. Один осужденный, уже получивший в первой инстанции 14 лет колонии за преступления против жизни, здоровья и половой неприкосновенности личности, был уверен в полной отмене своего приговора.
- Все видели, даже конвойные, что после прений судья удалился строчить приговор, - говорил он запальчиво другим зэкам.
Дело происходило в изоляторе временного содержания небольшого моногородка, в котором и СИЗО-то не было. Полицейские этого учреждения охраняли арестантов на протяжении и процесса, и обязательной ежедневной прогулки. Прямо на прогулке этот осужденный обратился к одному из правоохранителей, точнее, одной (она скучала, наблюдая за заключенными, и куда более внимательно рассматривала свой маникюр):
- Ира, ведь ты присутствовала и видела, что последнего слова я не говорил!
- Ты знаешь, сколько у меня процессов и подсудимых в день, Сереженька? Голова от них идет кругом! Откуда я упомню, говорил ты свое последнее слово или нет? - ей не хотелось свидетельствовать против суда в этом городе, ведь там не было чиновника выше статусом, чем федеральный судья. А маникюр ей нравился, и она любовалась им, зная, что зэки бежать не станут.
Таким образом, конвой ушел в сторону от описанного конфликта. А знакомясь с протоколом судебного заседания, Сергей обнаружил, что там значилось и его “последнее слово” - фраза, сказанная им в прениях. Так что, в соответствии с документами, все было в порядке. И жалобы остались без удовлетворения, так как, кроме осужденного, факт отсутствия последнего слова подтверждал лишь защитник.
Согласно УПК, заслушав последнее слово подсудимого (или слова, если обвиняемых несколько), суд уходит в совещательную комнату для вынесения приговора. До того участникам разбирательства объявляется время его оглашения.
В следующей публикации мы затронем эту тему - вынесение приговора. Поговорим, на каких принципах он базируется, что в нем должно отразиться и из каких основных частей он состоит.
Чтобы оставить комментарий войдите или зарегистрируйтесь на сайте!