Хороший чиновник

Нетрудно заметить, что отношение автора этих строк к бюрократии не намного лучше, чем Катона-старшего к Карфагену, а мэра Собянина к природе. Признаю и могу объяснить: сегодня чиновники - основной господствующий класс, соответственно, все претензии по части социальной справедливости обращаются против них. Но классовые барьеры, как и религиозные, до неба не доходят.

Из-под карантина вырвалась замечательная книга: Эскин Ю.М. “Иван Никитич Хованский” (М.: Квадрига, 2020). Автор - известный исследователь допетровской Руси, предыдущий его труд - современная научная биография Д.М. Пожарского. Пожарский - наш идеальный рыцарь. А племянник его князь И.Н. Хованский, видимо, образцовый администратор. Конечно, надо оговорить: XVII век не знал жесткого разделения на военную и гражданскую службу. Герою книги тоже пришлось держать в руках оружие (описание двух его сабель прилагается, стр. 197).

По рождению он, несомненно, принадлежал к тогдашней золотой молодежи, тем не менее “верстан в робятских летах”, с 15 лет - в действующей армии. Потом, правда, в столице “вина нарежал” для иностранных послов и самого царя Михаила Федоровича. Прямо по песне Ю.Шевчука “Мальчики-мажоры”: “...открывают дверцы в МИДе”. Но с поправкой: мажорские обязанности перемежались командировками (“посылками”) в горячие точки, на южную границу, которую нужно было защищать от набегов из Крыма.

Наверное, эпоха после Смуты - не лучшая для госслужбы, и не только из-за общей разрухи и беспорядка: когда, например, не персоны в порядке местничества, а целые подразделения отказывались выполнять приказ недостаточно знатного, по их мнению, командира (стр. 55). Еще одна беда, психологически объяснимая, но от этого не менее разрушительная, не изжита до сих пор. Разорение 1610 - 1612 гг. вдохновлялось конкистадорскими амбициями короля Сигизмунда, для которого православные были вроде диких индейцев. Ответная реакция: только на Руси настоящие христиане. Представление несколько богохульное (получается, политика и этнография выше Христа) и практически вредное, из-за него оказались надолго (до Петра) отложены преобразования экономики и безнадежно запутаны привычные для монархий дела, например династические браки. Государь хотел блага России и счастья царевне Ирине Михайловне, выдавая ее замуж за принца Вальдемара из союзной Дании. Но условия жениху предъявили прямо оскорбительные: новое крещение, как будто до этого принц был язычником (стр. 75). Естественно, ничего, кроме скандала, из этого не вышло, а князь Хованский чуть не заплатил жизнью за участие в международном проекте. Ему предъявили безумные обвинения (якобы противился передаче престола наследнику Алексею, стр. 82) и отправили в Сибирь.

Слава Богу, Алексею Михайловичу понадобились квалифицированные кадры, Хованский был реабилитирован, пожалован в бояре из стольников (через чин) и с тех пор решал важнейшие государственные задачи.

Отвечая на вопрос “как?”, мы должны признать, что с Пожарским его объединяет не только родство, но и мировоззрение: “Иван Никитич даже в то жестокое время всегда стремился к наименее жесткому и болезненному решению” (стр. 5). В советской литературе, в т.ч. художественной, он предстает не слишком симпатичным, поскольку усмирял Новгород и Псков. Но как отличаются эти “карательные походы” от подавления разинского или булавинского восстаний, которые были буквально потоплены в крови! Из Москвы Хованский тоже получал ценные указания, как именно вешать “по дорогам” новгородских мятежников (стр. 123), но вместо этого вел переговоры и искал компромиссы. Между прочим, так он сохранил для потомков (избавил от “реновации”) Софийский собор. А казнили в итоге только одного человека, и то не за бунт, а за бандитское нападение на иностранного посла.

О разумном (и мужественном) руководстве И.Н. Хованского в Казани во время чумы мы вспоминали в контексте нынешней эпидемии.

Вопрос: есть ли сейчас чиновники, для которых интересы людей важнее, чем настроения в президентской администрации? Конечно, есть. Но называть не стану. Это был бы донос.